Что поделать, — вошла Осень в леса. Были леса тёмные, дремучие, стала Осень их просветлять да разреживать. Были леса просто зелёными, — Осень их раскрашивать начала разными красками. У берёзок листья жёлтыми сделала, у осинок — красными, у дубков — коричневыми. Все тропки яркой листвой застелила, все болотца пёстрыми половичками укрыла. Светло теперь в лесах, пестро, празднично…
— Белки да барсуки, ежи да ласки, лисы да медведи, — говорит Осень, — вот вам от меня подарок. Празднуйте, веселитесь, меня добром поминайте!
А белки, барсуки, ежи, ласки, лисы и медведи отвечают:
— Не надобно твоего подарка, не ходила бы ты лучше сюда…
Не хочет никто веселиться. Белки гнёзда конопатят, барсуки норы чистят, ежи подстилку таскают, ласки летнюю шубу на зимнюю меняют, лисы в светлом лесу боятся ходить, а медведи в чащобах рыщут — берлоги себе ищут.
Закручинилась Осень, а в чём беда, — не поймёт… Наконец надумала у людей спросить: люди-то уж всё на свете знают и, конечно, ответят: почему никто приходу Осени не радуется?
Пришла к людям, говорит:
— Уж я ли не старалась, я ли не работала! Всем одарила, чем могла, а доброго слова так и не услышала…
А люди кутаются в тёплые одежды, усмехаются:
— Да, — говорят, — Осень, всем ты взяла: и красива, и богата, и мастерица-рукодельница. Всё у тебя есть, только тепла маловато!
— А где взять мне тепла, у кого попросить?
— У кого, как не у ясного Солнышка!
С той поры и просит Осень у Солнышка тепла. Пока нету Солнца, — хнычет Осень, плачет, льёт холодные слёзы.
А как выйдет на небо Солнышко, — перестаёт плакать, улыбнётся.
Тут-то её и похвалят.
— А-у-о-ы-ы-ы…
— Что с тобой, Барсучище?
— А-у-о-ы-ы-ы-и…
— Уж не заболел ли?!
— А-у-у-о-о-ы-ы-ы-и-и…
— Уж не помираешь ли?!
— А-у-ы… Отстань, отвяжись… Не помираю я, фефела… Не помира-а-у-о-ы…
— А что ж с тобой?
— Зевота одолела. До того спать хочется — из норы бы не вылезал. Видать, скоро насовсем завалюсь… До весны на бокову-у-ы-о-ы-ы-ы-у-у-у-у-у-ю!!.
— И незабудки отцвели, и гвоздики отцвели, и колокольчики отцвели. Совсем нет на полях и лугах цветов… Ай, есть! Вон стоит, жёлтенький! До сих пор цветёт до сих пор растёт!
— Не расту я. И не цвету.
— Ну, как же: вот корзиночка распустилась.
— Она ещё в прошлом году распустилась.
— Не может быть! Что же — ты с прошлого года так и красуешься?!
— А чего мне. Я — Бессмертник!
— Мамка, отчего мы, волки, на луну воем?
— А потому, сынок, что луна — это волчье солнышко.
— Не пойму я чегой-то!
— Ну, как же… Дневные звери да птицы белый свет любят, при солнышке поют и радуются. А мы, волки, — ночные добытчики, нам темнота способнее. Вот мы и поём при луне, при ночном бледном солнышке…
— Дедушка Ворон, Сколько будет дважды два?
— А зачем тебе знать, рыжий ты хвост?
— Я два раза по два гриба нашла. Положила сушиться на пенёк. Хочу знать, каков будет запас?
— Будет четыре.
— Дедушка Ворон, а трижды три — сколько?
— Опять ты здесь, торопыга!
— Я уже три раза по три гриба на пенёк снесла. Каков теперь будет запас?
— Будет девять.
— Хны-хны… Дедушка Ворон, а сколько будет одиножды один?
— Тьфу, привязалась… И будет один!
— Хны-хны… И неправда! Одиножды один будет — ничего…
— Как неправда? Как ничего?!
— А так… Пришёл один Медведь и за один раз все мои грибы съел. И ничего теперь не осталось!
— Енот, закрой рот — ворона влетит!
— Вот хорошо-то бы!
— Ах, Поползень, и не совестно тебе вниз головой по стволу бегать?
— Ага, заметили! То-то, удивляйтесь! Бывало, одни попреки слышу: и петь-то, дескать, Поползень не умеет, и летать-то, дескать, не обучен, и вообще-то, мол, он самый распоследний… Так нате вам: буду кверху хвостом разгуливать. Сумейте, попробуйте!
— Тру-руру… Слышь, братцы, с кем бы подраться?
— Что ты, Лось, опомнись! Ты же зверь смирный!
— Молчи, старый леший, а то наподдам! Небось весною сам дрался?
— Так то весной… А нынче-то — осень!
— Вот-вот! Весной мне драться-то несвычно было, рога не выросли… А нынче они — каменные! Э-эх, братцы, с кем бы подраться!..
Летом на луг возле речки каждый день приходила Старая Лошадь.
На лугу было шумно и весело. Заливались в небе жаворонки, длинноногие кулики пересвистывались и бегали друг за дружкой. А у берега, в тёплой воде, сидели пучеглазые лягушки и даже раздувались от восторга:
— Ка-ак хорошо! Ка-ак прекра-асно!..
Все на лугу радовались, кроме Старой Лошади. Она бродила, понурив голову, и неохотно щипала траву тупыми, стёршимися зубами.
— Ты чем недовольна? — спрашивали её лягушки.
— А чему тут радоваться? — отвечала Старая Лошадь.
— Да посмотри, как славно кругом!!!
— И ничего славного, — сказала Старая Лошадь. — Просто вы молодые и глупые. Вы ещё не знаете, что скоро пересохнет ваша речка. И жара наступит. Подождите, ещё хлебнёте горюшка!
И вправду наступили жаркие дни. Обмелела речка, вся вода скатилась в глубокие омуты и бочаги. И лягушки, и маленькие хвостатые лягушата убрались вместе с водой.
Только на лугу не стало тихо да грустно. По-прежнему тут слышались птичий свист, и гомон, и хлопанье крыльев. Повадились бегать на луг молоденькие зайчата, и что только не делали они в густой траве! Играли в догонялки, друг через дружку прыгали, кувыркались…
— А ты, бабушка, чем недовольна? — спрашивали зайчата Старую Лошадь.
— Чему ж тут радоваться! — отвечала Старая Лошадь. — О-хо-хо…
— Да ведь так славно, так замечательно!!
— И ничего замечательного, — сказала Старая Лошадь. — Просто вы молодые и глупые. Ещё не знаете, что скоро этот луг выкосят. И везде трава пожелтеет, и листья с деревьев осыплются, и гнилая осень наступит. Подождите, ещё хлебнёте горюшка!
И впрямь подступила осень. Желтеет трава, течёт с деревьев мёртвый шуршащий лист. Пустынно и ветрено на выкошенном лугу.
Но всё равно весело.
Сбились стаями грачи, кружатся над лугами. И снова поют жаворонки, собираясь в отлёт. И молодые журавли учатся летать строем, кричат в небе и курлычут, будто весной.
А ласточки-береговушки носятся такой стремительной стайкой, что даже не понять — сами они свистят или это воздух в крыльях посвистывает!
— Чем, чем ты недовольна? — кричат ласточки Старой Лошади.
— Чему тут радоваться-то? — отвечает Старая Лошадь. — Охо-хо-хо-хонюшки…
— Да разве не замечательно, разве не прекрасно кругом!!
— И ничего прекрасного, — сказала Старая Лошадь. — Просто, вы молодые и глупые. Ещё не знаете, что зима на носу. И всё тут снегом завалит, и морозы затрещат, а вам, чтобы спастись, надо за тридевять земель отправляться. Через горы, леса да моря… Подождите, ещё хлебнёте горюшка!
— Да ведь это так интересно! — закричали ласточки. — Лететь через горы! Через леса! Через далёкие моря! Скорей бы, скорее!!
И вот одни за другими стали улетать птицы. Первыми тронулись в путь золотые иволги, чечевички, перепела, вслед за ними заторопились мухоловки, соловьи, стрижи.
Настала очередь и ласточек.
Поднялись они высоко над лугами, сделали круг над голубой речкой, которая опять стала полноводной, пролетели над полями, над ярким осенним лесом.
И опять посвистывал воздух в крепких молоденьких крыльях ласточек.
А внизу, понурив голову, стояла на лугу Старая Лошадь. И дождик мочил её спину.
Дело к вечеру, солнце садится, в полях и лугах туманы сырые ползут. Холодает! Летит над поляной Комар-пискун, тоненьким голосишкой плачется:
— И-и-их, гореваньице! Нет у меня, Комара, ни кола ни двора, осенней ночью погреться негде!..
Вдруг видит: среди жёлтой травы стоит голубой колокольчик. Да такой большой, такой ладный — что твой дом! Вот где приютиться-то можно!
Подлетел Комар поближе, спрашивает:
— Терем-теремок, кто в тереме живёт?
Не отвечают Комару. Пусто в теремке.
Забрался Комар в колокольчик, сел, огляделся. Хорошо! Крыша толстая, стены крепкие — и от ветра, и от росы, и от дождей спасут.
— Буду жить-поживать, тепла поджидать.
А вечер всё ближе, туманы всё гуще, роса на травы ложится. Холодно!
Летит над поляной Муха-горюха, слезами заливается:
— Ах, заз-зябла! Нет у меня, Мушки, ни одеяльца, ни подушки, голову приклонить некуда…
Вдруг видит: стоит над мокрой травой голубой колокольчик. Да такой славный — что твой дом!
Подлетела Муха поближе, спрашивает:
— Терем-теремок, кто в тереме живёт?
— Я — Комар-пискун. А ты кто?
— Я — Муха-горюха. Давай вместе жить-поживать, тепла поджидать!
— Ну, полезай.
Забралась Муха в колокольчик, села, огляделась. Хорошо! Крыша хоть и качается, стены хоть и гнутся, но зато тепло да сухо. Можно ненастье переждать!
А вечер совсем близок, на небе звёзды проглядывают, травы инеем покрываются. Холодище!
Летит над поляной Шмель-опрокидень, брюзжит:
— Эх, ж-жизнь… Нет у меня, Шмеля, ни одеж-жи ни ж-жилья. И пож-жалеть меня некому!
Вдруг видит: стоит в индевелой траве голубой колокольчик — что твой дом!
Подлетел Шмель поближе, спрашивает:
— Терем-теремок, кто в тереме живёт?
— Я — Комар-пискун.
— Я — Муха-горюха. А ты кто?
— Я — Шмель-опрокидень. А ну, потеснитесь, буду с вами ж-жить!
Полез Шмель в колокольчик, только было уселся, как…
опрокинулся стебель,
посыпались лепестки,
повалились наземь и Комар-пискун, и Муха-горюха,