- Конечно, любила. Леньку. Моего первого мужа. Единственного. Я его и сейчас люблю.
- Чего же вы развелись?
- Идиотская история. Вы не поверите.
Обычно не приходилось уговаривать Веру рассказать какой-нибудь пикантный эпизод. Но тут она согласилась не сразу, да и то после того, как Роза присоединилась к хору девчонок.
- Мы жили с Ленькой уже четыре года. Это было самое счастливое время в моей жизни. Я окончила техникум. Игорек рос крепким мальчиком. Ему в то лето исполнилось три года. Ленька был одним из самых лучших летчиков-истребителей в дивизии. Единственное, что омрачало нашу счастливую жизнь, это наше еврейство. Вернее, только Ленькино. Его не продвигали по службе, как он этого заслуживал. А я-то какая еврейка? Я вообще не считала себя еврейкой. Мачеха у меня русская. Маму я не помню. А еврейка я только ради папы. Вы же знаете, какой это человек и как я его люблю.
В то лето Ленька достал мне путевку в дом отдыха недалеко от города.
Место чудесное. Лес вокруг большого озера. Игорек остался с родителями. У Леньки были учения. А я поехала.
Не стану вам рассказывать, как вокруг меня увивались кобеля. Я их всех быстренько отшила. Но там был такой мальчик... Действительно, мальчик.
Шестнадцать лет. Перешел в десятый класс. Девчонки, вам надо было видеть, как этот ребенок втюрился в двадцатипятилетнюю бабу! Мне было интересно играть с ним. Заигрывать. Просто так. Вы же понимаете, что ничего серьезного у меня не могло быть с ним. Да и ни с кем. Я очень любила Леньку. Но поиграть мне нравилось.
Однажды во время мертвого часа мы пошли с ним на озеро. Вообще-то не полагалось нарушать режим. Но я это имела в виду. Пошли мы не на общий пляж, а на крохотную лужайку на берегу, со всех сторон окруженную невысокими кустами. Я впервые надела бикини. Тогда их у нас, пожалуй, даже не видели.
Леньке они очень нравились. Конечно, на общем пляже меня бы забросали камнями. Но тут, в кустах, нас не могла увидеть ни одна живая душа. Боже мой, что творилось с этим мальчиком! Я его слегка привлекала на секунду, а потом отгоняла. Мне было интересно увидеть, как он не выдержит и спустит в свои плавки. Хотите верьте, хотите не верьте, но меня это абсолютно не распаляло. Даже намека на огонь не появлялось у меня между ногами.
И вдруг, в какой-то момент, даю вам слово, совершенно неожиданно он ка-ак запузырил в меня! И тут произошло нечто невероятное. Я почувствовала, что теряю сознание. Я схватила его руками, ногами, губами. Я всего его хотела втянуть в себя.
Девчонки, во мне побывало солидное членство, но никогда, ни раньше, ни потом со мною такого не бывало. Я потеряла представление об окружающем мире.
Все во мне клокотало и радовалось слиянию с этим нет уже не мальчиком, неземным существом, мужчиной, снизошедшим с неба. С неба!.. А в небе рокотал мотор, а я, пьяная, не слышала этого рокота. И только когда "кукурузник" чуть не задел колесами кусты, я раскрыла глаза и, о, ужас! увидела разъяренное лицо Леньки. Ну, кто мог бы даже придумать такое?
Прилететь на "По-2", кружить над кустами с риском разбиться и смотреть, как мальчик пилит меня.
Эх, что там рассказывать. Часа через два Ленька примчался на "газике" и забрал меня домой. Я ему, дураку, пыталась объяснить. Я же ведь любила его.
Кончилось тем, что я засветила ему фонарь под глазом. Он забрал Игорька и ушел. Отец уговорил его отдать ребенка. Ленька очень дружил с отцом. Я унижалась. Я пыталась помириться. Куда там! Он перевелся в другую часть.
Потом стал летчиком-испытателем и через три года разбился при испытании истребителя. Отец мне до сегодняшнего дня этого не простил.
Хотите верьте, девчонки, хотите не верьте, но я почти до Ленькиной гибели никому не давала. Я уже работала с вами в институте.
Ну, а потом, вы же знаете. Встретила Ваньку Буйко. Парень видный, мастер спорта. А то, что не Ленька, - видно такая у меня блядская судьба.
Родился Валька. Так оно и идет все через задний проход.
Девчонок удивило, как интеллигентно Верка рассказала эту историю, без обычных матюгов и неслыханных выражений. Вероятно, присутствие Розы облагораживало Веру.
Правда, однажды она матюгнулась, даже зная, что Роза может услышать ее.
Да еще как матюгнулась!
В ту пору в институт пришел новый директор. Стал наводить порядок, то есть - разрушать все хорошее, что было создано до него. Но в финансовых вопросах он действительно пытался разобраться.
Веру он заметил, знал ее фамилию и должность. Поэтому, увидев, какую зарплату получает техник-чертежник, директор потребовал объяснение главного бухгалтера. Оказалось, что техник работает сдельно. Директор вызвал председателя месткома и Розу, непосредственного руководителя Веры.
Роза, деликатная, мягкая, интеллигентная сейчас со стальной твердостью отстаивала интересы своего техника.
Вдруг в приемной, дверь в которую из кабинета была приотворена, появилась разъяренная Вера. Каким-то образом она узнала, что в кабинете директора решается судьба ее зарплаты. Игорь, Валя и зарплата были вещами неприкосновенными. Вера была готова вцепиться зубами в горло посягавшего на эти святыни. Поэтому заявление о том, с чем она смешает директора, адресованное его секретарше, было только нежной прелюдией.
Роза, которую подобное выражение смутило бы даже только в присутствии девчонок, сейчас, сидя напротив директора, покраснела и стала еще красивее, чем обычно.
Директор стал тонуть в потоке противоречивых ощущений. С одной стороны лично его посмела оскорбить какая-то чертежница. С другой стороны, мат этой чертежницы был таким насыщенным, таким колоритным, что даже в мужском исполнении привел бы его в восторг. С третьей стороны, он уже обратил внимание на Розу еще тогда, на первом совещании в его кабинете. Она поразила его своей утонченной красотой. Конечно, это особый вид женщин. К такой не подступишься. Глядя на таких, не помышляешь ни о чем грубом, а в душе пробуждается что-то такое, чего ты в себе даже не подозревал. Нет, что ни говори, мудро оно придумано - существование таких женщин, пусть они и не для тебя. Как редкие красивые птицы. Вот и сейчас она сидит на краешке стула, прямая, настороженная, готовая вспорхнуть.
Как-то в коридоре он увидел ее со спины. В тот миг ему почудилось, что в проектный институт явилась царица из сказок его детства. Где-то он слышал историю древнего грека Праксителя, который не мог сыскать пары женских ног, как образец для своих скульптур. Поэтому в натурщики он выбирал юношей. Надо было Праксителю увидеть ноги Розы!
Директор не расслышал, что именно сказала его секретарша, но Верин громоподобный ответ ворвался в тишину кабинета:
- Что ты мне тычешь своего директора? Е...ть я хотела твоего директора!
Судьба Вериной зарплаты была решена. Директор улыбнулся и отпустил смущенную Розу. Зарплата осталась прежней. То ли потому, что директор почувствовал в Вере Буйко родственную душу, то ли он и вправду поверил, что такая видная дама высказала истинное намерение по отношению к стареющему директору. В институте больше никогда не обсуждался этот вопрос. Даже узнав с огорчением, что Вера Буйко не украинка, а еврейка, директор оставил все, как было.
Правда, директору рассказали о верноподданном поведении Веры во время Шестидневной войны в Израиле.
В первый день, когда Советское информбюро сообщило о том, что сбито не то сорок, не то пятьдесят израильских самолетов, что египтяне и иорданцы победоносно наступают, Вера не скрывала своего восторга. На второй день сообщение о количестве сбитых израильских самолетов было таким же.
Верина радость утроилась. Еще бы! Наши родимые "МИГи", те самые, на которых когда-то летал Ленька, сбивали паршивых израильтян. Но когда вдруг выяснилось, что израильтяне за шесть дней разгромили армии Египта, Иордании и Сирии, что не "МИГи" вовсе сбивали, а были сбиты, Вера возмущалась во всю мощь своего темперамента, щедро используя богатство словарного запаса.
В отличие от нескольких институтских евреев, осуждавших израильских агрессоров, чтобы только их не заподозрили в симпатии к Израилю, Вера была абсолютно искренней. Она открывала рот, когда в отделе евреи пытались ее урезонить. А перекричать Веру, как известно, никому не удавалось. Если бы не тема спора, это было бы только неприятно. Но сейчас, не дай Бог, могли услышать, о чем она орет. Поэтому из любого спора Вера выходила победительницей. И лишь в споре с Розой... Но ведь это не был спор.
После работы они ехали в электричке к своим сыновьям в пионерский лагерь. Саша был на два года старше Игоря и опекал его примерно так же, как Роза опекала Веру. Но Розе было намного проще. Достаточно было ее упрямого молчания в кабинете директора и исправления немногочисленных "хомутов" на чертежах, чтобы защитить Верины интересы. Саше приходилось куда труднее.
Игорь был очень похож на деда. Те же крупные веснушки на типично еврейском лице. Те же рыжие кудряшки. Это делало его объектом издевательств пионеров, по какой-то неведомой причине уже ненавидевших жидов.
Саша был сильным мальчиком и умел драться. К тому же с малолетства воспитанная в нем непримиримость к антисемитизму удесятеряла его силу. После Сашиного вмешательства у юных ленинцев на несколько дней пропадала охота не то что преследовать Игоря, но даже вслух произносить слово "жид".
Вера тяжко страдала, когда во время свиданий с ней ребенок плакал и просил забрать его домой. А ведь ей так непросто было достать путевку в этот блядский пионерский лагерь. Господи! Почему сыночек должен страдать из-за своей внешности? Он ведь так похож на ее отца, на самого лучшего человека.
Ну, что у них общего с еврейством? За что им досталась такая внешность?
Проклятые израильские агрессоры!
Все клокотало в Вериной душе, когда она затеяла дискуссию с Розой на животрепещущую тему.
Великое дело любовь! Вера не ревновала, видя, как мужчины смотрят на Розу. Не было в этих взглядах кобелиного хотения. Вера всегда даже спиной ощущала похотливую псятину. Сейчас просветление и благородство внезапно появилось не только на лицах, но и на физиономиях, которые преступной мордой назвать обидно. Вера смотрела на ровный пробор, разделявший гладкие черные волосы, собранные сзади в тугой узел, на огромные печальные глаза, и понимала, что такая женщина может пробудить только возвышенные чувства. О такой никто не скажет "кровь с яйцами". Даже на жлоб