Она добавила, видя, что до меня не дошел смысл метафоры:
- Мама - графиня из рода Нарышкиных. Отец был просто советским интеллигентом. Советским по определению, а интеллигентом сделала его мама. Увы, я не унаследовала даже его менее чувствительной кожи.
Глаза её стали еще более грустными, чем обычно.
Не скрою, я был польщен такой неосторожной откровенностью, весьма опасной в ту пору. Но, конечно, следовало сменить тему. Вернулись мы к ней спустя несколько месяцев, когда в беседе о поэзии выяснилось, что Лиля знает и любит запрещенного Гумилева. И об этом она не побоялась рассказать.
Я не знал, замужем ли Лиля, есть ли у нее семья. Все свое время она посвящала больным детям и больничным делам. Спросить ее о семье мне, не знаю почему, казалось не тактичным, хотя с любой другой сотрудницей больницы я мог запросто заговорить об этом.
Наступило лето. Однажды из окна ординаторской я увидел во дворе мальчика лет семи-восьми, которого раньше никогда не встречал, но который, тем не менее, показался мне очень знакомым. Я смотрел на него, пытаясь понять, откуда этот эффект уже виденного.
Из административного корпуса вышла Лиля. В руке бутерброд. Она поправила на ребенке аккуратную, но изрядно поношенную курточку, усадила его на скамейку, дала ему бутерброд. Я вышел во двор и присоединился к ним.
Мальчика звали Андрей. Он жил у бабушки в российской глубинке. Интеллигентный, воспитанный, любознательный, но не назойливый. Он сразу отозвался на мужскую ласку. Чувствовалось, что ребёнок ее лишен. На лето Лиле удалось устроить его в лагерь рядом с больницей. Это будут два счастливых месяца общения с сыном. Она живет в сестринском общежитии. Три года в очереди на комнату в коммунальной квартире. Обещают. А пока Андрюшка должен жить у бабушки в России, хотя графиня тоже ютится в развалюхе. Но все-таки не в общежитии.
Андрюша съел бутерброд и ушел на спортивную площадку, пустовавшую в эту пору дня. С увлечением он набрасывал плотные резиновые кольца на колышки, не слыша Лилиного рассказа.
- В восемнадцатилетнем возрасте я окончила медицинское училище и поступила на работу в военный госпиталь. Мне очень хотелось стать врачом. Но пенсия за погибшего на войне отца и скудный заработок мамы оказались слабой материальной базой. Три года тому назад закончилась война. А среди раненых на маневрах и учениях, среди больных все еще лежал пациент со времен войны. Шутка ли, три года! Не раненый. Военный летчик с переломом трех поясничных позвонков и параличом нижних конечностей. В последние дни войны он был вынужден посадить подбитый штурмовик на шоссе, врезался в телеграфный столб - и вот результат.
Вы как-то похвалили меня, сказали, что я отлично массирую конечности детей. Вы не единственный. Говорили, что я рождена быть массажисткой.
Невропатологи считали, что у летчика только тяжелейшая контузия, что спинной мозг анатомически не поврежден. Говорили, что сейчас состояние летчика значительно лучше, чем даже год назад. Каждую свободную минуту я посвящала этому несчастному человеку. Я массировала его ноги, занималась с ним лечебной физкультурой. Вскоре появились первые результаты - активные движения в тазобедренных суставах. В течение года почти полностью восстановилась функция ног. Он уже ходил с помощью костылей.
Понимаете, год общения с одиноким человеком, мне шел только девятнадцатый год, романтика, он окружен славой, Герой Советского Союза.
Андрюша пять раз подряд не набросил кольца на колышек. Брови его сердито сблизились, и я тут же понял, откуда мне знакомо его лицо.
- Короче, мы полюбили друг друга.
- Нет ничего удивительного в том, что Иван полюбил вас. Но вы?
Лиля, все время говорившая как бы в пространство, вдруг повернулась ко мне полная удивления.
- Откуда вы знаете?
- Продолжайте. Я потом объясню.
Лиля явно колебалась, но после непродолжительной паузы снова заговорила, уже не в пространство, а вопросительно глядя на меня.
- Не знаю, что вам известно. Только должна сказать, что это была удивительная любовь. Вообще-то я была ещё девочкой без малейшего опыта. А он... вы простите меня... он еще не был мужчиной. Казалось бы, паралич тазового пояса должен был пройти раньше паралича ног. С мышцами так и произошло, но... в общем, вы меня понимаете... Мышцы его ног явились результатом моего умения. И даже неумелая я... ну, в общем... я сделала его мужчиной.
Я забеременела. У меня не могло быть никаких сомнений. Ведь мы так любили друг друга! Будущее казалось прекрасным. Он выписался из госпиталя. Мы приехали в его город. Нам дали роскошную квартиру. Нашим соседом по площадке был секретарь обкома партии. Родился Андрюша. И вдруг Иван стал совершенно другим человеком.
У секретаря обкома дочка, еще совсем ребенок, болевшая туберкулезом тазобедренного сустава. Я не понимаю, как он мог... Я взяла Андрюшу и уехала к маме. Наше материальное положение было ужасным.
- Но ведь вы получали алименты на Андрюшу.
- Нет. Мы не были расписаны. А он не присылал. Даже не интересовался своим ребенком. Впрочем, я бы у него не взяла. Не знаю, что произошло с человеком.
Лиля замолчала. Андрюша оставил кольцеброс и сел на колени матери, охватив руками ее шею. Мы прекратили разговор. Только на следующий день Лиля услышала о моем общении с Галей и "двоюродным братом" Иваном. Вот, собственно говоря, и все.
Начиная рассказ, я предупредил, что у этой истории есть продолжение.
Моей жене понадобилось демисезонное пальто. Его можно было купить в магазине женской одежды. Но готовые пальто покупали очень редко. Продукция "лучших в мире" фабрик годами пылилась на плечиках в магазинах, или валялась на складах, потому что годилась только для огородных пугал. Можно было, правда, купить ткань и частным образом пошить пальто. Но достать желаемый или просто приличный отрез было случаем, вероятность которого не превышала вероятности крупного выигрыша облигации внутреннего займа. Не следовало, конечно, пренебречь даже такой вероятностью, и мы с женой отправились в самый большой и самый фешенебельный магазин тканей на центральной улице города.
Я впервые был в этом двухэтажном магазине. Стойки из полированного дерева. Красивый паркет. Мраморные колонны и лестницы. Огромные зеркала. Красавицы продавщицы - все как одна. Горы всевозможных тканей. Кроме хороших. А молодой красивой женщине хотелось купить нужную ткань и пошить достойное пальто. Ни с чем мы направились к выходу.
Да, забыл сказать. Поднимаясь на второй этаж, когда мы были на промежуточной мраморной площадке, огражденной массивной балюстрадой, в раскрытой двери кабинета директора магазина я увидел Ивана, сидевшего за большим письменным столом. Мне показалось, что он тоже заметил меня. Я имел неосторожность сказать об этом жене, направляясь к выходу. Она знала историю с "двоюродным братом" и была знакома с Лилей.
- Зайди к Ивану и попроси у него отрез, - сказала жена. Я посмотрел на нее с недоумением.
- Ты забыла, что я сбросил его с лестницы? Кстати, сейчас я об этом жалею. Я не имел представления о том, что у него была тяжелая травма позвоночника.
- Именно поэтому зайди к нему и попроси отрез.
Странная логика у женщин. Что-то вроде этого я сказал, пытаясь упрочить свою оборонительную позицию. В ответ услышал, что не только врач, но даже профессиональный психолог-мужчина в подметки не годится рядовой женщине, печенкой ощущающей то, что называется психологией.
Обсуждая эту теоретическую проблему, мы незаметно преодолели лестничный марш и оказались перед открытой дверью кабинета директора магазина. В проеме, сияя доброжелательной улыбкой, стоял Иван. Строгий темно-серый костюм. Золотая звезда Героя на лацкане пиджака.
- Разыскиваете что-нибудь, доктор? - Чуть ли не подобострастно спросил он.
Стараясь не заикаться, я объяснил, что мы хотели бы купить отрез на демисезонное пальто. Хозяин широким жестом руки пригласил нас в кабинет и закрыл за нами дверь.
- Садитесь, пожалуйста. - Он указал на два удобных кресла, а сам уселся в капитальное сооружение наподобие трона по другую сторону стола. У меня появилась примерно пятиминутная передышка, пока Иван обсуждал с женой проблемы пальто. Он открыл массивный сейф и извлек из него отрез светло-кофейного сукна. Мне следовало догадаться, что это нечто исключительное, даже не заметив, как у жены заблестели глаза.
- Такой вам подойдет? - Спросил Иван.
Жена утвердительно кивнула. Вероятно, у нее не было слов.
- К сожалению, этот я не могу вам дать. Он приготовлен для жены первого секретаря Ленинского райкома. Но зайдите, - он закрыл сейф с драгоценной тканью, - скажем, через неделю, и вы получите точно такой же отрез.
Жена искренне поблагодарила его. Я тоже пробормотал что-то наподобие благодарности. Он встал, чтобы проводить нас до двери. Я почувствовал, что могу испортить всю обедню. Но подлый характер вырывался из меня, как река из берегов во время наводнения.
- Простите за тот инцидент. Я не знал, что у вас была тяжелая травма позвоночника. Надо было просто ограничиться тем, чтобы навесить вам пару фонарей под глазами.
Он рассмеялся.
- Вы можете! Мне о вас рассказали. Кстати, откуда вы знаете, что у меня сломан позвоночник?
- Я работаю с Лилей.
Наступило молчание. В глазах жены зажглись светофоры, предупреждающие и приказывающие немедленно покинуть кабинет. Но меня уже занесло.
- А сын у вас замечательный.
- Это не мой сын, - угрюмо пробурчал Иван.
- Господи, какое же вы дерьмо! Да простит меня дерьмо за это сравнение. Ведь вы похожи, как две капли воды! С Лилей мы заговорили о вас только потому, что я узнал вас в Андрюше.
Мы вышли из кабинета. Всю дорогу до дома жена справедливо распекала меня.
- Если сейчас кто-нибудь подойдет к тебе, ткнет в твою палку и скажет "А ведь ты хромаешь", ты что, перестанешь хромать? У человека должно быть чувство меры даже тогда, когда он воюет со злом.