– А свет там есть, мне для работы дневной свет важен.
– Света полно. Я был там.
Когда он узнал, что я хочу нанять машину для перевозки – грудью встал против такого решения.
– Деньги платишь… Да у тебя вещей-то, курица после себя больше оставляет – сами справимся.
– А сундук? – Был у меня такой предмет гордости: полосы черного кованого железа, а меж ними перламутровая инкрустация. И это еще не всё, открываешь, а внутри резьба кружевная. Но размер был аховый.
– Перевозку я беру на себя, – заявил Шкуднов.
Наутро он привел двух парней. – «Богатыри, видишь, такие что хошь перетащат». Смешно, что белобрысые красавцы были еще и близнецами и походили бы даже на спортсменов, кабы не жутко помятый вид.
Взялись бойко. Писатель засуетился и хотел было схватиться за уголок.
– Да ты-то не лезь, – отшил его атлет, – дверь держи лучше.
Кропоткинская улица оживленная. Братья бестолково полезли на красный свет и сразу вклинились в поток машин. Сундук маятником заметался взад-вперед, и наконец движение встало. Машины вокруг гудели, из окон летела брань. Выскочили оттуда как ошпаренные. У братьев всё что-то не клеилось. То они топтались на одном месте, то били друг друга по ногам, и вообще казалось, что не они несут сундук, а он их за собой тащит. При малейшем неточном движении их заносило, и они боком загребали за сундуком.
Не дойдя четверти путь, один из братьев заявил, что ему срочно нужно отойти в кусты. Прождав минут двадцать, стало ясно, что надо впрягаться самим, пока не сбежал и второй.
Кое-как втроем дотащили до места и тут получили такой апперкот, которого не ждали – сундук не пролезал в дверь. Не глядя друг другу в глаза, уселись на этот самый сундук, закурили.
В те времена я еще не подозревал, что меня ждет вечно цыганская жизнь и обзаводиться подобными вещами непозволительная роскошь. За сундуком приехал один из моих друзей и получил его в подарок.
В доме со стороны самого Арбата находились знаменитый зоомагазин, а по левую руку знаменитый театр – «Вахтанговский», и где-то посередине, окнами во двор, находилась «куриная комната». Да, да, в течение нескольких лет в одной из комнат в квартире устроена была птицеферма. Можно предположить, когда куры особенно расходились, попугаи в зоомагазине прятались по углам. И мне предложено было занять эту комнату.
Когда открыли дверь, тяжелый запах чуть не сбил с ног. Культурный слой куриного быта был сантиметров двадцать. «Всё надо вычистить, и запах уйдет», – успокаивал я себя. Два дня я долбил ломом, затем скреб всякими острыми штуками и, наконец, вымыл пол с мылом, но справиться с запахом полностью не удалось. Я накупил всяких очистителей воздуха и просто поливал комнату из аэрозоли. Морской бриз исчезал – непобедимый куриный дух оставался.
Я решил смириться и с этим. Раз так – судьба сунула меня носом в дерьмо, так я напишу тут дивные цветущие сады, и все демоны будут посрамлены.
И тут был нанесен смертельный удар.
Пришел хозяин и сказал: «Да, я забыл самое главное: необходимо окно плотно заклеить черной бумагой (бумагу я вам дам), чтоб с улицы не видно было, что здесь кто-то есть…»
Я понял, что в моих путешествиях по Москве не поставлена еще точка, и я опять оказался на Банном.
Фудзияма
Я говорил уже в другом рассказе о нечаянных встречах. Так вот, встречи такие случаются не только с людьми, но и с определенными чувствами, обстоятельствами, с запахами, с местом, где оставил кусок своего мяса.
При посадке на московский рейс встретил свою знакомую. Родом она была из Казахстана, в Москве была лишь однажды проездом по пути в Париж. Теперь она ехала основательно посмотреть на Москву, в Москве у нее тетка.
Как у всякой барышни, естественно (в Москву прогуляться едет), ворох вещей. Я налегке: тут хочешь не хочешь, помогай тащить ее барахло.
– Тетка-то где живет?
– В центре.
– Ну, центр это широко сказано, до какого метро ехать?
– «Пушкинская».
Приятно что-то внутри дернулось. Там я прожил несколько лет, каждый день, считай, входил и выходил под взглядом бронзового Пушкина. Это он разглядел меня всякого, со всех сторон.
Вышли у Пушкина.
– Ну, и дальше куда?
Она заглянула в бумажку: «Тверской бульвар».
Во как? – уж по этой-то дорожке сколько я подметок стер… Деревья всё те же и дорожки по алее прежние, о – памятник новый поставили, не мне? – нет, не мне. Подошли к концу бульвара. «Дом какой?» Она назвала. Вместо восторга или удивления – самому непонятная настороженность: дом мой.
– А этаж? – с надеждой, может, тут повезет.
– Последний.
Обиталище мое находилось как раз над этой самой квартирой. Роскошный восьмиэтажный дом постройки 1912 г. с высоченными потолками по высоте равен стандартно-современному двенадцатиэтажному, и мой чердак поднимался еще на этаж. Но вся штука в том, что попадать туда нужно было по черной лестнице. Восхождение на Фудзияму – так высказался первый мой посетитель.
1. Отсутствие электричества: с наступлением темноты (окна выходили в глухой двор) не видно было своей руки.
2. У дверей черного хода стояли ведра для пищевых отходов. Я ни разу не видел, как их выносили, но, видимо, как-то это происходило, иначе – неминуемый коллапс. Но и так смердели они чудовищно.
3. Крыс, мышей не было – лестницу населяли кошки, стая. Это была особая порода, на этой лестнице родившиеся, живущие тут, никогда не видевшие полноценного дневного света. Когда начинаешь подниматься, дикие эти звери всей стаей, ощерившись, начинали хищно шипеть, отступая выше и выше и уже на последнем этаже, чувствуя стенку, с писклявым, но настоящим диким рычанием кидались на прорыв. Скажу вам – это не для слабонервных. Одной моей посетительнице тварь эта угодила прямо на голову. Тут уже сказать, кто орал сильнее, трудно.
4. А на первом этаже не раз приходилось перешагивать через влюбляющихся на газетке. Первый раз не знал, как поступить – растерялся, но потом шагал, не обращая внимания, какого черта, я к себе иду, да они еще должны мне приплачивать за сервис.
Так вот, квартире этой, что подо мной была, доставалось, конечно, больше других, но и остальным хватало тоже. Постоянно живя полулегально или нелегально вовсе, я привык жить тихо. Но обуздать своих друзей… – каждый личность на свой манер – дело бесполезное. Могли просто от избытка энергии отфутболить пустое ведро (одно из тех самых) ночью преимущественно, и то летело со звуком разорвавшейся гранаты по всем этажам до самого низа. Раз, в день своего рождения, кроме подруги пригласил одного лишь гостя – друга своего музыканта, саксофониста. Он явился (это значит, подарок сделать решил) со своим саксом – этого я никак не предполагал – и группой барабанщиков из пяти человек. Если сумеете представить, какой был концерт – представьте. Прекратился концерт, когда они, кажется, выбились из сил – утром.
Помню, я удивлялся, почему не следовало никакой реакции от жильцов. Да они (как позже выяснилось) только туже запирали двери на черный ход.
А сам я что учудил? Дело было так. На два дня я собрался на дачу. На электричку опаздывал, в результате убежал, оставив открытым кран с водой.
Туалетная моя комната устроена была следующим образом. В предбаннике кран с раковиной и потом, собственно, уже туалет. Унитаз выкрасил я пожарной краской – эстетики добавил: не работает, так красив. Толстая труба, в которую стекала вода из раковины, имела пробоину в два кулака; для решения вопроса под нее ставилось ведро, куда и стекала вода. Затем та же вода использовалась в туалете.
Приезжаю, дверь опечатана и записка: «Зайти к начальнику ЖЭКа». Прихожу, тот мне втык и резолюцию: за свой счет сделать ремонт квартир трех залитых этажей. Представив, во что это обойдется, потемнело в глазах.
– Значит, так, – продолжал начальник, – на Станиславского идет капремонт двух домов, договоришься сам с рабочими, и они возьмутся за эти твои квартиры.
Цены, что выставили мне маляры-штукатуры, были для меня почти неподъемными, т. е. пришлось бы снять последние штаны.
Теперь, значит – как подумаешь, оторопь берет, – являться надо к жильцам квартир этих несчастных. Начал с той, что пострадала всех больше, т. е. непосредственно подо мной.
Дверь открыла старушка, из другой тоже старушка, но высунула только нос. Из дальней комнаты выехал мальчишка на трехколесном велосипеде. Молодая мамаша – плотная, с пышными грудями – схватила в охапку своего дитятю, запихнула в комнату и боевым шагом (грудь – бруствер) направилась прямо на меня. Еще из одной лениво вышел мужик в майке неопределенного возраста, громко зашмыгал тапочками по полу. Коммуналка… семей на пять: на стене допотопный черный телефон, рядом висела из серой жести ванна, велосипед со спущенными шинами. Стена вокруг телефона вся исписана вкривь и вкось мелкими, разных цветов номерами, огрызками фраз и крупными буквами в рамочке (это уже для соседей) —
МОЕ ВРЕМЯ ЗВОНКОВ С 22 до 22.25!
Жильцы выстроились передо мной цепью – раскрой рот, бить начнут. Как можно быстрей я выпалил свое предложение, и все до последней старушки зашвыряли в меня такими камнями – сход горной лавины заткнул мне рот. Круче всех напирала грудастая:
– Никаких ремонтов, только попробуйте…
Бабки верещали откуда-то из-под руки – не желаем, не желаем, не, не, не, не…
И уже как госчиновнику:
– Мы седьмой год стоим в очереди на расселение и никак не с места. Затопление это наш дополнительный, может и единственный шанс. Никакого ремонта не допустим.
Я еле вырвался, так и казалось – возьмут в заложники.
Некоторые из моих гостей с адресом в руках находили мой подъезд, но, поднявшись пару пролетов, возвращались. «Нет, – думали они, – тут жить никто не может». И тем не менее забирались ко мне туда и очень даже чопорно-важные персоны. Раз писал я портрет такого вот типа дамы.