АЗ забавлялся (веселило его) таким положением дел. Мог сам подписать чужую, сделанную под него работу, с безразличием относился к своим слабым или попросту «никаким» работам. Он знал, ЧТО уже сделал, ему уже было с ЧЕМ предстать перед Создателем, и уже сотня, две, тысяча слабых работ или жалких подражаний с его инициалами не имели значения. С безразличием АЗ относился и к выставкам, в которых участвовал, чаще просто не знал о их существовании, а чтоб ему поприсутствовать на своей персональной выставке в Москве, Володе Немухину пришлось приложить немалые усилия; т. е. АЗ не трясся над своим величием, трясутся, как правило, те, у кого по на стоящему-то его нет.
Ценнейшим свойством художника является связь личности художника с самим творчеством. АЗ органичен был, как никто. Всклокоченная внешность его удивительным образом походила на его сказочную дрызгатню на холсте. И конечно же артистизм! Всё пространство вокруг него – сцена, где спектакль не прекращается ни на минуту. Непредсказуем и дерзко-стремителен. Как в игре в шашки: одним крючковатым ходом опустошает «половину» противника и заканчивает партию. Придя как-то в просторную мастерскую приятеля, с порога бросил: «Всем привет»! – и запустил кепку в дальний угол, и та, как влитая, легла на гвоздь, вбитый в стену.
А Зверев за работой… – это театр, которому еще не придумано название. Спокойно, с безразличным даже видом, надавив прямо на холст красок, в момент вдруг сосредотачивается, прицеливается взглядом (прожигает прямо насквозь) и бешеным движением размазывает всё в кашу. И зажили на холсте цветы, чье-то лицо засветилось солнечным теплом, загорелись сосны. АЗ похож на шамана: мечется, швыряет на холст бумагу, попавшие под руку предметы – окурки, сахар, томатный сок?.. – тоже годится. Он не помнит себя и, кажется, не видит ничего вокруг – тигр на охоте. Мог сделать виртуозный рисунок на запотевшем стекле, не задумываясь об исчезновении его через минуту. Главное не в том, чтоб сделать ВЕЩЬ, которую продать можно – важен творческий выплеск; почти как корове избавиться от молока. Раз АЗ писал портрет дамы (та очень, ну прямо очень хотела иметь на стене свое красивое изображение), положил холст на пол и яростно швырял, вытряхивал из банок, поливал краски. В этот момент в комнату влетела хозяйская собака и пробежала по холсту. Хозяйка ахнула, закрыв от ужаса глаза. «Всё пропало»… – выдавила упавшим голосом.
АЗ: «Да что Вы – ОНА внесла важный элемент»! В мастерской Володи Немухина на мольберте стояла только что законченная картина. Автор не торопился убрать холст, любуется удачной работой. Володя отправился в магазин, АЗ спал на диване. Вернувшись из магазина, художник увидел свой холст, замазанный зверевскими красками. Володя не кинулся на него с ножом, Володя любил АЗ и поздравил его с очередным шедевром. Ну что тут поделаешь, если муза явилась в такой момент. С окружающими АЗ в основном как с детьми, на которых нельзя ни сердиться, ни спорить с ними, ни что-либо требовать. Никогда никого не ругал, никому не завидовал, редко говорил об искусстве; буркнет иной раз: «Васильев – вот гений», да помянет Леонардо да Винчи, как своего учителя. Не говорил о современниках, тем более критически (дети, что о них говорить).
Речь АЗ назвать обычной человеческой было трудно. Говорил он притчами, каламбурами, истину открывающими прорицаниями, стихами и конечно же абсурдистскими выкладками. Думаю, так же он говорил и со своей матерью, а доводилось если – и с самим собой.
К АЗ обращается молоденький совсем художник: он впервые попал в такую компанию, комплексует страшно – рядом сидит титан, настоящий «монстр» – гений; он, может, и не о том хотел спросить, но от избытка чувств всё смешалось и от волнения задает нелепый вопрос:
– Анатолий Тимофеевич, что самое главное в искусстве?
АЗ: – В искусстве, мой юный друг, САМОЕ ГЛАВНОЕ – ЭТО ОСНОВНОЕ!
Поутру у всей компании душевная тяжесть и кирпич в голове. Титов предлагает простое и мудрое решение – сходить в магазин. В ответ кривоватые улыбки и хохоток. Толя серьезен: «Чего вы смеетесь? Титов он вообще – гениальный человек; в последнее время только слегка увлекся искусством и забыл, когда магазины открываются»… Разговор заходит о школах, учениках, великих педагогах. АЗ: «Задача педагога заключается в том, чтоб объяснить ученику, где останавливается трамвай, который довезет его до магазина с красками».
АЗ был страстным футбольным болельщиком, а в детстве, кажется, гонял мяч в футбольном клубе.
– Современному футболу не хватает романтики, – говорит АЗ. – Надо переходить на мой метод. Тактика, которую я разработал еще в 53-м году, позволит опрокинуть любого противника. Сейчас ведь как – схватит мяч и лупит по воротам. А надо-то не по воротам (там вратарь имеется), а по защитнику ихнему, чтоб мяч внезапно рикошетом влетал в ворота!
К себе АЗ бескомпромиссно ироничен.
– Давай, старуха, увековечу, – говорит он какой-нибудь барышне, – все-таки я бывший портретист.
А внешность свою старался вырядить огородным пугалом. Не причесывался, одежда – одно на другое, как капуста, но в странном порядке: рубашка, свитер, на свитере майка, потом пиджак. Ботинки без носков – как бы это чтоб побезобразней выглядеть. Анекдот с ботинками. Пошли с Толей в магазин, это через всю улицу на другой конец. Мороз серьезный, за нос грызет крепко. Только вышли, у Толи соскочил с ноги ботинок. АЗ решил не замечать этого обстоятельства и как ледокол, не моргнув глазом, шел вперед. Тетку, что шла за нами, взяла оторопь, увидев, как Толя шлепает босой ногой по ледяному тротуару. «Ботинок-то, молодой человек, ботинок-то потеряли», – кричала тетка, тыча в воздух подобранным ботинком. Но Толя не слышал голосившую, так и прошлепал туда и обратно. Еще в этот день пришла такая… как бы поточнее ее назвать – ладно, назовем скромно – своеобразная особа; пришла приобрести у АЗ пару своих портретов. Толя прыгал всё с босой ногой, и, когда портреты были готовы, «своеобразная» стала выкладывать из сумки на стол недоеденные с праздничного стола (Новый год) яства – плата художнику за его труд. Вынимала, торжественно ставила на стол.
– Салат!
Зверев: – Это не для меня!
И в сторону.
– Винегрет – не для меня.
В сторону.
– Колбаса, ветчина – нарезанные, все в одной куче.
В сторону.
– Сыр, паштет (паштета полбанки).
В сторону.
– С маком пирог! Полумесяц от круглого рулета. В сторону.
– И вот это (торжественно) – коньяк. (Откупоренная, початая бутылка).
– Это тоже не для меня.
– Да что ж это Вы ничего не берете? Вы же трудились, за портреты-то я же должна…
АЗ: – Дарю, с Новым годом!
Издеваясь над своей внешностью, АЗ демонстрировал невозможность духа своего ютиться в этой несообразной оболочке, и он, Зверев, не имеет никакого отношения к этому нелепому футляру; и принимать видимое за АЗ – есть большая ошибка. Поэтому не терпел ни панибратства, ни участливого насилия.
Застрял он в одном доме, где как раз насильно, можно сказать, обрядили его в новый светлый костюм, рубашку цвета нежно-розового коралла. АЗ ёжился, молчал, но протест где-то в глубине уже вздымался, угрожая рвануть в любую минуту. Вечером были гости. За столом рядом с АЗ уселась английская дама. С деланой улыбкой, показывая зубы, таращила на него глаза, затем завела «душеспасительную» шарманку.
– С Вашим талантом, Вашей трудоспособностью, Вашим темпераментом, Вашей… В Лондоне Вы имели бы настоящий успех, сделали бы блестящую карьеру. Непременно Вам надо в Лондон! Вы не думаете о своем будущем, Вы неразумно относитесь к себе. В Лондоне у Вас было бы… – Напористо, как надоевшая муха, отвлекала от важного – мешала спокойно опрокинуть рюмку.
– Вы бы там…
– Слушай, – я сидел рядом. – Что говорит эта чокнутая, на каком это языке (англичанка говорила по-русски, говорила прилично), не понимаю?
– Перед Вами все двери…
В большом блюде перламутровыми бликами сверкала нарезанная селедка в подсолнечном масле, посыпанная зеленым луком. АЗ прямо с блюда загреб в ладонь селедки и стал запихивать в рот. Пахучий маслянистый сок стекал по рукам, по бороде, растекался по животу. Затем, смачно так крестообразным движением через всю грудь по пиджаку, по коралловой рубашке обтер руки. Ни долгов, ни обязательств – как птица, и сам хлеб насущный являлся как-то сам по себе: АЗ жил как в сладком сне, жил играючи, играючи раздавал свой талант.
Даже такой строгий стиль, как супрематизм у АЗ, выглядит беспечным танцем. Он ничего не имеет общего с супрематизмом 20-х. Зверевский – ОН живой, монохромно-жемчужный, он дышит. Само собой немало находилось таких, которые неуютно чувствовали себя рядом с баловнем судьбы, которому божьей милостью дарован был вечный праздник. Так вот, например, в мастерской одного художника АЗ выкинули из окна второго этажа. Переломанные руки-ноги были уже рутиной. Визит.
Ночью меня разбудил грохот, будто на лестнице упал шкаф. Тишина вернулась, я заснул, но минут через десять снова грохнулся шкаф, и так, быть может, в течение часа падающая мебель не давала заснуть. Окончательно разбудил стук в дверь. Открыл и увидел: богатырь Сережа Бордачёв держал на плечах Толю, как мешок картошки. Поднимаясь на 9-й этаж по черной лестнице, Серега несколько раз ронял груз, снова взваливал на себя, снова шел вверх. Когда поставил АЗ вертикально, придерживая как колонну без опоры, оказалось, и рука (под прямым углом) и нога (по всей длине) загипсованы. Когда я оценил ситуацию, поинтересовался: – Толя, ты как?
– Нормально, старик, гипсы целы. – ответил АЗ. Смешно наблюдать, как иные деятели культуры лезут из кожи вон, сколько выстраивается хитросплетенных комбинаций, интриг, чтобы добыть дутый титул «заслуженного» или «народного». Что ж – маленькие люди, без титула их существование просто никто не заметит. Достойный единомышленник АЗ Виктор Михайлов – мыслитель, абсурдист – выступил на профсоюзном собрании с категоричным требованием: выделить Министерством культуры 100 тысяч рублей (сумма по тем временам фантастическая) на проведение празднования 50-летнего юбилея А. Т. Зверева (это в тот момент, когда власти от культуры не желали признавать само существование АЗ) и провести следующие мероприятия: