1. Банкет в ресторане «Прага» на 700 мест.
2. Проведение Зверевского фестиваля искусств в парке Горького.
3. Учредить Зверевскую премию для молодых художников.
4. Присвоить АЗ звание народного художника.
Применительно к АЗ это анекдот. АЗ не нуждался ни в каких титулах, он и так был подлинным НАРОДНЫМ ХУДОЖНИКОМ. Круг его почитателей ширился от дворников до больших генералов, тех же народных и заслуженных. В то же время АЗ хранил дистанцию, не позволял вторгаться в свое личное пространство. Далеко за полночь оказались у бронзового Пушкина (АЗ вел по своим точкам) в надежде добыть что-нибудь веселящее душу. Из темноты вырос человек и весело, но как-то излишне развязно, чуть ли не потрепав АЗ по шее, расшаркался в приветствиях. Уже позже АЗ сказал мне, что человек этот – редактор «Известий».
– Куда путь держите? – редактор был настроен на лирический лад.
АЗ ткнул его в сухую прозу: – Есть что глотнуть?
– А как же! – редактор открыл черный «дипломат» и показал покоившуюся там бутылку коньяка. Он вовсе не предлагал выпить, хотел лишь похвастаться своей всеготовностью. Но АЗ ловко выхватил бутылку, сковырнул мягкую пробку.
– Ты что, прямо у памятника, что ли? Тут полно милиции, – задергался редактор.
– Милиция нас бережет, – и запрокинул голову горнистом.
Но выпил лишь пару глотков, остальное пустил мимо рта.
– Эээээ!!! Ты что делаешь?! – Редактор пытался спасти, вырвать бутылку. Но АЗ завертелся волчком, не давая ухватить за руку, поливал коньяком бороду, шею, пузо; остатки вытряс на голову.
– Хороший коньяк, качественный, – выдохнул АЗ. Через минуту, оправившись от шока, хозяин черного дипломата схватил такси и повез нас к себе.
– Вот сейчас дома – бар у меня закачаешься, сядем по-человечески, выпьем, закусим…
В квартиру ввалились нашествием гуннов, при этом АЗ всё время призывал хозяина вести себя прилично: «Старик, веди себя прилично». Выражение это он подхватил у тех, кто ЕГО призывал вести себя таким образом.
Вскоре явилась ЖЕНА, полыхнула молниями из глаз, и мы, прихватив красивую бутылку, покинули редакторский дом. И по сей день многим, в том числе и тем, кто выкраивает лицо современного искусства, явление АЗ не дает покоя, стараются всеми силами умалить, исключить, вымарать его из искусства. Но всё настоящее живет по своим законам и не поддается суду словоплетов. Недавно я видел одну работу АЗ – настоящий образец высочайшего живописного искусства, что может выдержать рядом с собой величайших мастеров. Ну, а тем, кто скажет, что живопись в наше время отжившая вещь (жаль мне их искренне), – пусть говорят; они украли у самих себя Богом дарованное ЧУДО наслаждаться игрой цвета. Что живопись умерла, объявляли уже сто лет назад. Но за прошедшую эту сотню являлись и являются все новые великие мастера и опять поражают нас этим чудом, и оно будет жить всегда, как явление из ряда природных чувств: как возможность слышать, видеть, осязать и т. д.
24. Семён
Семён живет на 14-й улице. В его квартире две комнаты. Одну, поменьше, он определил как собственное пространство, другую сдает студентам. Соорудил двухэтажные нары и засовывает по 3–4 человека. По причине своего характера жильцы у него не держатся, и чаще живет он один.
С утра он спускается в сабвей на той же 14-й и едет на 34-ю в самый большой нью-йоркский магазин – Масу’s. Поднимается в парфюмерный отдел и поливается духами, мажется кремами. Вот теперь, можно считать, день начался. Теперь дела.
Дел у Семёна много, так как каждый день у него разный статус. То он выдающийся писатель, которому угрожает Нобелевская премия, то дипломат, то художник, то советский шпион: за ним следят, надо прятаться, путать следы.
Семён позвонил, когда одной ногой я уже шагнул за дверь – собирался на океан, купаться.
– На океан, говоришь, так это тебе по пути. У меня завтра ремонт начинается; тут делов-то на три минуты – шкаф помочь передвинуть, один не справлюсь.
Когда я пришел, Семён был не один. Маленький, энергичный человек, звали его Аркадий, кружился по квартире: измерял стены, окна, ковырял штукатуру под старыми обоями – записывал всё в тетрадь.
– Значит, краску на окна и потолок берем два ведра и одну маленькую банку. Обои… Тут смотри, можно взять такие же, как у тебя, а можно те, что я тебе показывал. Дороже, конечно, но так то ж вещь! Не выгорают, не пачкаются.
– Да, конечно, бери что получше.
– Рулонов 16, я думаю, хватит.
– 18 бери.
– Зачем, 16 достаточно.
– Бери, бери, пусть будут.
– Поверху можно бордюрчик узорный пустить. Или так хочешь оставить.
– С бордюрчиком конечно.
– Так, это будет где-то 60 фит…
Аркадию было лет пятьдесят. Все его движения, взгляд показывали человека серьезного, знающего свое дело. В заключение он сообщил Семёну окончательную цену материалов.
– Давай так, – сказал Семён, – ты сам на свои деньги всё покупай, мало ли, может, больше понадобится. Привози завтра, и я сразу за всё заплачу.
– Идет. Магазин там с восьми работает, значит, в 9.30 я у тебя.
– Договорились.
Шкаф остался стоять на прежнем месте…
– Ну, – Семён азартно хлопнул в ладоши, – а теперь дело это надо обмыть. Я приглашаю вас в ресторан.
Аркадий: – Ты погоди, погоди обмывать-то, сделать сначала надо. Погнал…
Семён: – Ну, хорошо, хорошо, но могу я просто пригласить вас выпить?
Аркадию явно ничего не хотелось, но пришлось сдаться (с тоской в глазах).
– Так, отлично – едем в «Самовар».
– Какой «Самовар»? Тебе некуда девать деньги? Там цены ломовые. Хочешь выпить-закусить – давай к нам на Брайтон. На набережной шашлычная, шашлык изумительный, стоит всё копейки.
На набережной сели в маленькое кафе – четыре столика на улице, маленькая фанерная будочка-кухня. Взяли по шашлыку, бутылку водки и по стакану томатного сока.
– Сервис тут у вас, я вижу, прямо-таки настольнический, – говорит Семён, – стол этот прямо как из московской столовки прибыл.
Аркадий: – Важно, что подадут тебе на этот стол.
Дальше, как и положено, затеялся разговор о России, и выходил он вроде как ругательный в адрес бывшей Родины, но глаза при этом у Аркадия вспыхивали романтическим светом. Но самое удивительное было вот что: Аркадий – вид типичного работяги, из тех что умеют по-настоящему работать. Небольшого росточка, крепко сбитый, ни грамма лишнего веса, ни малейшего намека на висячий живот – принадлежность большинства его сверстников. Деловая сосредоточенность. А к рукам его (клешни с корявыми узлами), казалось, с детства были прикручены лопата, зубило, напильник, молоток. И… – подумать только! Оказывалось, что в прошлой своей жизни на Родине был он просто мелкий жулик-белоручка.
«…Я же ж по снабжению там крутился. Пол-Одессы со мной за руку здоровались. Парикмахер свой был. Каждое утро к девяти бриться приходил. Раз опоздал на 15 минут, прихожу – место занято. Я ж таво за загривок прямо выволакиваю из кресла: “Потом дострижешься, парень” – парикмахер мне ни слова.
Та шо там говорить, жил по-царски.
Но законы – дикие. Шо за страна… Я цистерну вина дернул, а мне три года сунули. Понимаешь, за цистерну вина! Ну за две – две там было – три года!! Вернулся, махнул сюда. Тут вот у меня квартирка небольшая, рядом тут, на седьмой. Та я не жалуюсь: на одного мне хватает. Зарабатываю… Работа, правда, тяжелая – тут ничего не скажу. И опять же ж – волка ноги кормят; у меня ведь никаких работодателей нет, сам кручусь, нахожу работу».
Из-за соседнего столика поднялись четверо, уходить. Один обратился к Семёну, спросил лежащую на столе зажигалку, прикурить. Семён состроил кислую клоунскую физиономию и сказал: «Может, тебе, парень, еще кепку поправить?» Возникла нехорошая пауза. Тут Аркадий сорвался с места и подал парню зажигалку. Тот молча прикурил, положил на стол зажигалку и вышел, оставив тяжелый взгляд.
– Ты чё творишь, идиот, – Аркадий Семёну, – это всем известные здесь, уважаемые люди. Каждый из них по два-три срока тянул в Союзе и двое уже тут по разу отменились. Советую тебе, Сёма, думать прежде, чем рот раскрывать; без башки останешься.
Вдоль берега пропыхтел самолетик с гирляндой разноцветных флажков.
Шашлык действительно был хорош, водку допили, и Семён театральным опять жестом позвал официанта, рассчитаться. И когда тот принес счет, был так ошарашен, будто в одночасье лишился генеральских погон или от него сбежала жена.
– Не может быть, у меня и денег-то таких нет!
Не меньше был удивлен и Аркадий.
– Интересно… так как же ты нас в «Самовар»-то тащил?
– Ты юмора моего не понимаешь. – Аркадий уставился на Семёна, как на нерешаемый вопрос.
– Такого юмора, нет, не понимаю.
Тут стало ясно, что Аркадий сегодня видит Семёна в первый раз, и мне почему-то стало стыдно. Я вытащил недостающую пятерку и положил на счет.
Купаться уже не хотелось. Я предложил, раз уж мы здесь, зайти в «Черное море» – книжный магазин. Аркадий пошел домой. Отойдя метров тридцать, Семён окликнул его: «Так смотри, Аркаш, не забудь, в 9.30 жду тебя, не опаздывай». Аркадий молча кивнул.
– Пошел он в жопу, этот Аркадий – сказал Семён.
– Как? Он же завтра приедет к тебе, ремонт…
– Да на черта мне этот ремонт, у меня что, крыша течет, что ли?
В магазине Семён опять оживился. Сразу засыпал всех каверзными вопросами. Хвостиком за ним семенила девчонка-продавец, готовая по первому его жесту кинуться на поиски нужной книги.
В результате к кассе он притащил охапку книг, едва удерживая их обеими руками. Чуть меньше следом за ним тащила девчонка-хвостик. Вывалив всё на прилавок, Семён распорядился, чтоб всё это для него отложили, заберет завтра.
Брайтон-Бич-авеню вся усыпана вывесками, как новогодняя елка. Среди кричащих названий всевозможного сервиса сознание выхватило вдруг (по смыслу, видимо) скромную, крошечную надпись – книги.
В магазинчик надо было лезть по крутой, скрипучей, деревянной лестнице. Магазин оказался небольшой комнатой с книжными полками по стенам. В соседней (смежной) комнате что-то ворчало-кипело на плите. Из «кухни» вышел хозяин приветствовать нас, знакомить со своим хозяйством. Я люблю такие ма