ленькие лавочки – их уют располагает к общению с книгами; можно день просидеть, не заметить.
– Ну, а как насчет закусить, – хозяин нам, – пельмени готовы.
Усадил нас за стол, тут же появилась запотевшая «Смирновская».
Хозяин приветливый, но не назойливый человек, был благодарен нашему визиту. И сразу как-то причесал раздрызганное состояние этого странного дня.
Через пару часов мы простились с Семёном в сабвее, на 14-й он вышел. Я уже уставший, тянуло в сон, а у Семёна, по лицу было видно, как роятся в голове новые планы. И как-то само собой мелькнуло – бездеятелен, но неутомим.
К тому времени, когда я записал этот рассказ, лет так десять уже я ничего не слышал о том, кто был прообразом Семёна – вернее, это даже не прообраз, а точный портрет. Я изменил лишь имя. И прямо через неделю узнал, что «Семён» был застрелен полицейским в нью-йорской тюрьме при попытке к бегству.
25. В Петербург
В деловую поездку в Русский музей собирались долго – я и мой приятель, тоже художник. Так получалось, что и я и он много лет никуда не выезжали из Москвы, да что из Москвы, из дома-то выползали редко. За это время сначала исчезло, а затем возникло новое государство. Люди метались из стороны в сторону, прилаживаясь к новой жизни: изобретали, кидались с головой в неизвестность, толкались локтями…
Мимо нас новая жизнь проходила стороной, но иногда все-таки удивляла, задавая некоторые вопросы. И предстоящая поездка застала как бы врасплох. Так, например, выяснилось, что у приятеля моего нет брюк (круглый год, зимой и летом он ходил в черных трикотажных штанах, называемых трениками).
Вернее, брюки были: густо пересыпанные нафталином, лежали неизвестно сколько много лет, дожидаясь особого случая. Поездка в Питер был как раз такой случай. Но брюки эти совершенно не держались без ремня, которого точно не было. За ремнем отправились на рынок. Выбирая ремень, приятель приходил в недоумение: «Восемь рублей за ремень?!»… Пиво стоило пять рублей. Невероятным казалось платить такие деньги за такую никчемную вещь. Решение появилось вдруг, и, конечно, гениальное в своей простоте. Купили два шнурка для ботинок и связали вместе обычным узлом, получился неплохой пояс.
– Видал, и всего семьдесят копеек. – радовался друг.
В Питер приехали рано: в начале седьмого. В поезде, конечно, проспали, не успели разлепить со сна глаза, поезд встал. Умываться пошли в вокзальный туалет. Тут я не могу не остановиться, не сказать несколько слов о городских туалетах. И в советские и постсоветские времена туалеты играли куда большую роль, чем им отводилось по назначению. В центре Москвы, например, имелось несколько точек, где в туалетах шла бойкая торговля дефицитными товарами – парфюмерией, тряпками. Или просто толкались какие-то люди и вели таинственные разговоры, видать, и товар был у них непростой…
Отметились туалеты даже в политической жизни общества, т. к. именно с них начал свое шествие российский капитализьм. Туалеты стали первыми (или одни из первых) объектами частной собственности и ярко заявили о принципиально новом подходе к сервису в сфере обслуживания. Мне новые времена кинулись в глаза резко. Случившиеся вдруг дела вырвали из привычного домашнего существования и неделю пришлось пробегать целыми днями по Москве. Ну, естественно, приходилось не единожды посещать эти места – туалеты то есть: туалеты вокзальные, на бульварах, в крупных магазинах и просто возле маленьких железнодорожных станций далеко от центра…
И, о чудо (предновогоднее, возможно), как по приказу, а может, действительно все это было в одних руках, но скорее все же спонтанно возникшая мода; во всех туалетах сверкали огнями новогодние елки и звезды отечественной эстрады дарили посетителям свои голоса. Вскоре, правда, хозяева заведений пообтесались и поняли, что деньги можно собирать и без пафоса, и чудеса исчезли, но тогда это был фейерверк, салют родившемуся бизнесу. Случались и такие забавные ситуации. В самом центре Москвы в темной подворотне с непросыхающими грязными лужами кривые, щербатые ступеньки вели в темный подвал… Само помещение освещала одна подслеповатая лампочка, распуская гнойно-коричневый полумрак. Добавим туда чудовищную антисанитарию и скажем так: заходить туда было просто страшно. Это был апофеоз бесплатного (бесхозного) сервиса. И вот в этой-то яме возник ресторан и, соответствуя духу времени, был назван «БЫЛОЕ»!.. Это значит, посетителям в дополнение к меню предлагалась еще и история этого замечательного места. Это самое время родило яркую моду на оригинальные названия: названия кафе, магазинов, концертных залов, продуктов питания, радиотелепередач, массовых мероприятий и т. д. – главное во всем должен присутствовать юмор и безудержная фантазия. Так, например, в одном приличном и вовсе не дешевом кафе, в довольно обширном меню все названия блюд были настолько артистичны, что вообще нельзя было понять, что же предлагается на обед. Звучало это так: салат «Собакевич», коктейль «Ударник», суп «Тещины слезы», ассорти «Криминал» и т. д. Аннотаций не было. А совсем недавно я встретил в магазине водку «Белочка». Восхитительно! На распространенном довольно жаргоне «белочка» обозначает – «белая горячка». А как вам название магазина «Мини-супермаркет». Взаимоисключающие слова в новом лексиконе, оказывается, вполне уживаются вместе. А как сам язык преобразился: вдруг все глаголы стали возвратными.
– Валя, я тут застрялась, – кричит через весь магазин кассирша, зацепившись хвостом за какой-то крючок. Разом разучились говорить по-русски и дикторы радио и телевидения. А ведь они в первую очередь должны быть хранителями и проводниками правильной речи. Ого, куда это меня занесло… Вернемся-ка на прежнее место. Итак, мы в туалете. Привели себя в порядок, и уже на выходе подскакивает к нам какой-то ошалело-озабоченный тип и чуть ли не хватает за руки, командирским таким тоном начинает распоряжаться.
– Так, мужики, быстро взяли ведра (в углу стояли три пустых ведра), тряпки, веники возьмете у проводника. Это очень срочно, через пятнадцать минут состав уходит в тупик, там будете работать…
– Какой еще тупик, я… почему?.. – спросил друг пытаясь чего-то уразуметь.
– Да там всего четыре вагона убрать надо. Отцеплять будут, быстрей шевелитесь, уйдет поезд!
Тут уже несколько обиженным тоном друг мой запротестовал.
– Да какие еще ведра, вы чего?
– Слушай, тебе предлагают хорошие деньги, а ты тут кочевряжишься.
Я предательски молча наблюдал… за дуэлью. Друг посерьезнел.
– Да чего вы решили…
У ошалевшего тон вдруг сменился на заговорщицки-дружественный.
– Мужики, да вы вдвоем там за полтора часа управитесь, ну, парни?
– Какой я тебе парень?
Раздражение уже набирало неприятную высоту. Я взял друга за руку, и мы направились к выходу. Тип не унимался и шумел вдогонку:
– Тут дело в срочности, за такие деньги обычно весь состав моют, вот чучела-то, еще нос воротят. Прямо министрами смотрят. Придурки!
Выйдя на улицу, мы остановились и молча уставились друг на друга.
– Ты чего-нибудь понял?
И не сговариваясь сообразили – два маргинала забрели в новые времена.
26. Во французской деревне
Раз занесли меня черти в эту прекрасную глухомань. Когда по стране вовсю неслись стрелами поезда – 300 км в час, меня тащила допотопная тарахтелка, скрипя, кряхтя и ужасно медленно. Причем, дотянув до какой-то маленькой станции, постояв там (дух переведя), по тому же пути двинулся обратно и где-то через час вырулил опять на основную дорогу, пошел дальше. Называлась эта местность Центральный Массив: в стране, пожалуй, самой дремучей – медвежий по французским меркам угол.
К достижениям цивилизации я равнодушен. А вот все те проявления близости с природой, нерукотворная красота – вот это всё веселит душу. В таких местах как нигде чувствуешь: все сущее, в том числе и самые экстравагантные объекты цивилизации – все те же крохи исполинского целого. Все вышло из земли, все в конце концов ею поглотится и опять той же землей станет.
Средневековый городок поднимается прямо из макушки скалистого холма. Земля вроде как вздыбилась от взрыва, наворотила каменных глыб: люди чуть пообтесали, поприспособили для своих нужд – вот и город. Улочки шириной – чтоб пара ослов могла разойтись, мостовые из древних каменных плит, местами настолько корявых, что ходить по ним надо еще суметь приспособиться. А какая-нибудь незадачливая фифа из туристического автобуса на тоненьких каблучках – снимай и топай босиком. Не единого деревца; каменный мешок, но в крошечном дворике вдруг пенящийся цветами куст в глиняной чаше.
Пробыл я там неделю. В первый день обошел деревню. Родители жены приобрели там дом лет 20 назад для отдохновения от летней марсельской жары.
Традиционно устроенная деревня. В центре, как водится, площадь, на ней старая церковь, пара магазинчиков, пивная, то есть кафе, работающие, видимо, по выходным и праздникам. От площади лучами улочки. Дома из мощных тесаных глыб под черной замшелой черепицей. На одном доме увидел высеченную на стене дату – XIV век. А хозяйственные постройки: сарай, курятник или что там еще – те просто каменные грибы, сложенные из нетесаных камней с каменными же крышами, заросшими рыжим мхом. Ну прямо живые существа, сами выросли.
В остальные дни меня возили на старушке 50-х гг. (кстати, в нью-йоркском Modern Art такая же стояла, представляя выдающийся дизайн того времени), так вот на этой музейной технике и катались по окрестным городкам.
В день отъезда – поезд уходил в середине дня, пару часов в запасе было – я решил прогуляться еще раз по деревне. Проходя мимо последнего дома, мне хотелось чуть пройтись и вдоль поля за деревней, услышал оклик. Не придав значения, шел дальше. Опять окликнули, остановился и увидел двух стариков – мужчину и женщину, небольшого оба росточка, так что из-за ворот торчали лишь носы и глаза.
– Мсье, – позвал мужчина, – пожалуйста, не могли бы вы зайти на минуту, очень вас просим.