Этьен тоже должен был прийти сегодня. Приятели собирались каждую субботу по утрам. Возможно, он задерживался, потому что отец опять велел ему что-то сделать на свалке. Этьен был очень толстым пареньком. Свое имя он писал как «80N»[125] и, присовокупив «ха-ха», расписывался таким образом на телефонных столбах цветными мелками или кусочком желтого известняка, спертым у дорожных рабочих. Как Тим, Гровер и Карл, Этьен любил устраивать розыгрыши, но в отличие от друзей был прямо-таки одержим этой страстью. Если Гровер был гением, Тим хотел стать тренером баскетбольной команды, а Карл мог бы блистать в этой команде, то Этьен мечтал о профессии, как-нибудь связанной с розыгрышами. «Ты чокнутый, — говорили ему друзья. — Что это за профессия? Ты что, будешь комиком на телевидении или клоуном в цирке?» А Этьен, обняв кого-нибудь за плечи (если быть начеку, то можно было сообразить, что он делает это не из дружеских чувств, а чтобы скотчем прицепить на спину приятелю листок с надписью вроде «МОЯ МАМА ХОДИТ В СОЛДАТСКИХ САПОГАХ» или «ДАЙ МНЕ ПИНКА» — со стрелкой, показывающей, куда именно), отвечал: «Мой отец говорит, что скоро всё будут делать машины. Что работу можно будет найти только на свалках для поломанных машин. Машины не смогут только шутить. Поэтому шутить и устраивать розыгрыши будут люди».
Приятели, пожалуй, были правы: вполне возможно, Этьен был немного чокнутый. Он осмеливался устраивать такие рискованные гадости, на которые больше никто не отваживался: прокалывал шины на колесах полицейских машин, оставлял дурацкие и, в сущности, бессмысленные записки с подписью «Призрак» на столе в кабинете директрисы, пока она вела урок в восьмом классе, а однажды, надев водолазный костюм, залез в речку и засорил илом водозаборник бумажной фабрики (в результате чего фабрика остановилась почти на неделю), и проделывал прочие шалости в том же духе. Он ненавидел общественные институты. Его злейшими врагами, главными мишенями его проказ были школа, железная дорога и АУР[126]. Этьен собрал вокруг себя шайку таких же недовольных, которых директриса, распекая, неизменно называла олигофренами; этого слова они не понимали, а Гровер отказывался объяснять — его это бесило, потому что оно было таким же оскорбительным, как макаронник или ниггер. Среди друзей Этьена были такие личности, как братья Мостли — Арнольд и Кермит, которые нюхали авиационный клей, воровали из магазина мышеловки, а потом развлекались, швыряя их во взведенном состоянии друг в друга где-нибудь на пустыре; Ким Дуфэй, худенькая шестиклассница с экзотической внешностью и длинной светлой косичкой с постоянно перепачканным синими чернилами кончиком, которая разбиралась в различных взрывчатых веществах и отвечала за пополнение запасов натрия в их тайнике, добывая его из лаборатории минджборовской средней школы с помощью своего приятеля Гэйлорда, по уши влюбленного в нее студента-второкурсника, толкателя ядра и просто любителя ребятни; Хоган Слотроп, докторский сынок, который в возрасте восьми лет всерьез пристрастился к ежевечернему питью пива, а в девять лет ударился в религию, дал зарок не пить и вступил в Общество Анонимных Алкоголиков — решение, одобренное снисходительным папашей и благосклонно воспринятое местным отделением АА, где посчитали, что присутствие ребенка может благотворно повлиять на взрослых; Нунци Пассарелла, который начал с того, что каким-то образом умудрился привезти на школьном автобусе взрослую свинью — польско-китайскую свиноматку в четверть тонны весом, чтобы выступить с ней на конкурсе «Покажи и расскажи», и, не останавливаясь на достигнутом, основал культ юродивой Сью Данхэм в честь легендарной и прекрасной бродяжки, которая в прошлом веке бродила по окрестным холмам, подменяла младенцев, устраивала пожары и, по сути, могла считаться святой покровительницей всей их компании.
— Где Карл? — спросил Тим, вытерев голову одним из свитеров Гровера.
— В подвале, — ответил Гровер. — Играет с носорожьими ногами. — Их можно было носить как сапоги, и обычно их надевали, когда выпадал снег. — А что?
Моя мать опять… — Тиму было нелегко сказать об этом, он понимал, что нехорошо жаловаться на свою мать. — Она опять доставала их по телефону.
— Кого? Родителей Карла? Тим кивнул.
— Моя тоже. — Гровер помрачнел. — Я слышал, как мои предки говорили об этом, — сказал он, ткнув пальцем в пару наушников, напрямую подсоединенных к подслушивающему устройству, которое он год назад установил в спальне родителей. — Они постоянно говорят о превосходстве белых над черными. Я поначалу думал, что они имеют в виду шахматы.
— Она опять обозвала их этим словом, — сказал Тим. В этот момент вошел Карл. Носорожьих ног у него не было, он молча улыбался, как будто с помощью какого-то «жучка», спрятанного в комнате Гровера, слышал, о чем они только что говорили.
— Хочешь послушать? — предложил Гровер, кивком головы показывая на приемник. — Мне удалось поймать Нью-Йорк.
Карл сказал «да», уселся у приемника и, надев наушники, принялся крутить ручку настройки.
— Вот и Этьен, — сказал Тим. Толстяк болтался за окном, как блестящий воздушный шарик. Физиономия у него лоснилась, глаза шныряли во все стороны. Друзья впустили его в комнату.
— У меня есть одна штуковина, от который вы обалдеете, — сообщил Этьен.
— Какая? — спросил Тим, все еще занятый мыслями о матери и потому утративший бдительность.
— Вот такая, — сказал Этьен и запустил в него бумажный пакет с дождевой водой, который он прятал под рубашкой. Тим прыгнул на толстяка, и они, сцепившись, покатились по полу. Гровер кричал, чтобы они не уронили приборы, а Карл с хохотом поднимал ноги, когда дерущиеся подкатывались к нему. Когда возня прекратилась, Карл снял наушники и щелкнул выключателем, а Грови уселся, скрестив ноги, на кровати — это означало, что началось заседание Внутренней Хунты.
— Пожалуй, начнем с сообщений о текущих делах, — сказал Гровер. — Что у тебя было на этой не деле, Этьен? — В руках у Гровера была дощечка с зажимом, которым он имел обыкновение ритмически щелкать, когда впадал в задумчивость.
Этьен достал из заднего кармана несколько сложенных листочков и начал читать:
— Железная дорога. Один новый фонарь и две сигнальные петарды добавлены в арсенат.
— Арсенал, — пробормотал Гровер, записывая.
— Да. Мы с Керми еще раз подсчитали количество вагонов на станциях Фокстрот и Квебек. На Фокстрот пришло семнадцать вагонов и три товарные платформы с четырех тридцати до…
— Цифры я запишу потом, — сказал Гровер. — Можем мы что-нибудь сделать на этом участке дороги, или там проходит слишком много вагонов? Вот в чем вопрос.
— А, — сказал Этьен. — В общем, движение было не слабым. — Он обнажил зубы и покосился на Карла и Тима, и те захохотали.
— Ты сможешь сделать вылазку попозже? — раздраженно спросил Гровер. — Скажем, вечером около девяти?
— Не знаю, — сказал Этьен. — Можно попробовать улизнуть и…
— Попробуй, — сказал Гровер. — Нам нужны данные и на более позднее время.
— Но мой папа… Он беспокоится обо мне, — сказал Этьен. — Правда беспокоится.
Гровер, насупившись, посмотрел свои записи, пару раз щелкнул зажимом и спросил:
— Ладно, а что в школе? Как там дела?
— Я подыскал еще пару малышей, — сказал Этьен, — первоклассников. Учителей они уже достали. Кидаются мелом. Швыряют что попало. У одного из них это здорово получается, Грови. Надо бы потренировать их с натрием. Но здесь может быть проблема.
Гровер поднял глаза.
— Проблема?
— Они могут попробовать его съесть или лизнуть. Один из них, — хихикнул Этьен, — ест мел. Говорит, что вкусно.
— Ладно, — сказал Гровер, — продолжай отбор. Нам нужны люди, Этьен. Это очень важный участок. Пора покончить с мужским туалетом. Для этого необходимо мобильное взаимодействие.
— Могильное? — переспросил Тим, прищурившись и наморщив нос — Почему же могильное, Грови?
Гровер объяснил, что значит это слово. Затем на доске, прикрепленной к стене, нарисовал мелом примерный план здания школы.
— Мобильное взаимодействие, — выкрикнул он, — координация.
— Точь-в-точь как у меня в табеле, — сказал Этьен, — то же самое слово.
— Верно, — сказал Гровер. — Это значит, что на физкультуре твои руки, ноги и голова работают вместе. То же самое относится и к нам, все члены шайки должны действовать согласованно, как части тела, — Но его уже никто не слушал. Этьен растягивал пальцами рот; Тим и Карл по очереди дубасили друг друга в плечо. Гровер громко щелкнул зажимом, и они прекратили дурачиться. — Что-нибудь еще, Этьен?
— Это всё. Ах да, во вторник будет заседание АУР. Думаю опять послать туда Хогана.
— Ты же помнишь, что он сделал в прошлый раз, — с усилием сказал Гровер. Первоначальная идея состояла в том, что Хоган Слотроп лучше всех подходит для проникновения на заседания АУР благодаря опыту посещения собраний «Анонимных Алкоголиков». Гровер исходил из того, что Хоган имеет представление о том, как проходят собрания взрослых. Но в данном случае Гровер просчитался. Потом он целую неделю винил себя, что неправильно оценил ситуацию. Вместо того чтобы сидеть тихонько в уголке и все записывать, Хоган попытался выступить на заседании. «Я подумал, — рассказывал он, — что не будет большой беды, если я подниму руку и скажу: "Меня зовут Хоган Слотроп, я учусь в школе", а потом расскажу им про учебу».
— Их это не интересует, — сказал Гровер.
— Мою маму интересует, — возразил Хоган. — Она каждый день меня спрашивает, что было в школе, и я ей рассказываю.
— Она не слушает, — заметил Гровер.
— В результате Хогана Слотропа выдворили с заседания АУР, когда он направился к трибуне, чтобы проверить, удастся ли ему прочитать «Двенадцать шагов» — программу действий «Анонимных Алкоголиков». Но его буквально вынесли из зала, что было совсем не трудно, учитывая легкий вес Хогана.