Veto, veto, вот что мог он говорить своим противникам. Это было его правом шляхтича.
Тот день, когда все вновь началось, был точно таким же, как и всякий другой – октябрьский, мрачный и печальный. С самого утра ветер гнал по небу свинцовые, секущие холодным дождем тучи. С утра Кшиштоф должен был дежурить на стенах. Он сидел в одной из каменных, ставших ледяными, кремлевских башен, глядя через бойницы на лагерь московитов.
- А знаешь, что мне вспоминается? – неожиданно обратился к нему сидящий рядом Рудзиньский. – Пиво. Такое в большой кружке, светлое, с пеной. Лучше всего, Варецкое. Или Лежайск. И к нему большой шмат жареного мяса.
- Ради Бога, не устраивай мне пыток! – прошептал Кшиштоф.
- И так мы все погибнем. А вот это меня постоянно преследует.
Дверь с грохотом распахнулась. В башню зашло несколько шляхтичей с мрачными, ожесточенными лицами. Они тут же разделились на две группы, вражески гладя друг на друга. Было видно, что все они были разъярены. Достаточно было искры – одного недружелюбного слова, и они бросились бы убивать один другого. Одних Кшиштоф узнал как солдат собственной роты, но другие были ему чужие.
- Здравия желаю, мил'с'дарь наместник, - произнес Ян Щавиньский, стоящий во главе "знакомых".
Остальные, пускай и неохотно, присоединились к поздравлению.
- И вам всего хорошего, господа, - ответил Кшиштоф. – Что произошло?
- Видишь ли, мил'с'дарь, у нас тут спор, - буркнул какой-то незнакомый шляхтич.
- А потому что они хотят забрать то, что принадлежит нам! – выкрикнул кто-то из хоругви Вилямовского.
- Вот именно! – Щавиньский с ненавистью поглядел на чужаков. – Бить их, сукиных сынов!
- Точно! Точно! – поддержали его другие.
- А ну-ка тихо там! – заорал Рудзиньский. – Потому что толку не будет.
- А дело в том, - обратился к Кшиштофу Щавиньский, - чтобы мил'с'дарь нас рассудил.
- Никакого суда не будет! – рявкнул кто-то из незнакомцев. – Он наш!
- Тихо, спокойствие, - сказал Вилямовский. – В чем дело, господа?
- Видишь ли, мил'с'дарь, - начал Щавиньский, - умер мой почетовый, Зелиньский. Эти вот, - указал он на группу незнакомцев, уже держащих руки на рукоятях сабель, - это люди из хоругви пана Любомирского, и они говорят, что все они родичи этого вот Зелиньского…
- Ну конечно же, родичи, - выкрикнул старший из незнакомцев. Он был сыном моей сестры. Они, - указал он на своих товарищей, - могут это подтвердить! Наш он!
- Так ведь этот Зелиньский служил в нашей хоругви, пан наместник! Это гораздо важнее, чем какая-то там седьмая вода на киселе! Это мы должны его съесть, а не они!
Вилямовский почувствовал, что вся кровь отлила от его лица, он чуть не свалился с ног. Пришлось опереться на угол стола. Выходит, уже случилось. С этим уже приходят к командирам.
- О чем… О чем вы спорите? – с трудом произнес он. – Что вы имеете в виду?
- Вот именно, мил'с'дарь наместник, - воскликнул Щавиньский. – Говорил я вам! – заорал он на чужаков. – Мы имеем на него большее право. Пан Вилямовский, мы оставим вам самые лучшие куски!
- Заткнись, сволочь! – закричал Кшиштоф.- Не стану я решать подобных споров! Но и вы, господа, этого Зелиньского не съедите. Не позволяю! Veto! Veto! Veto! Вы думали, что все это так просто и легко?! Что вас ничто не обязывает?!
Те отступили, когда Вилямовский вытащил саблю и пошел на них, с блеском безумия в глазах, один против нескольких. Он глянул в бок, на Самуэля Рудзиньского, но и тот положил уже ладонь на рукояти зигмунтовки.
- Выматывайтесь! Не стану я решать вашего спора! – рявкнул Кшиштоф с такой силой, что некоторые из незнакомцев нервно затряслись и отступили к двери.
- Вон отсюда!
Несколько шляхтичей вышло сразу. За ними медленно, колеблясь, последовали и остальные. Между ними и Кшиштофом словно бы выросла некая стена.
- Поверь мне, мил'с'дарь, - отозвался Щавиньский. – Это не было ни толково, ни разумно.
Он направился к двери. Кшиштоф внезапно заметил, что между шляхтичами из обеих групп исчезла враждебность, они словно бы сплавились в одно целое, объединенные ненавистью… к наместнику. Вилямовский вздрогнул, когда кто-то положил ему руку на плечо. То был Рудзиньский. Они глядели друг другу в глаза.
- Ты прав, - прошептал приятель. – А я тебе в этом помогу. Всегда можешь на меня рассчитывать. О Боже, что же тут творится! Дольше мы не выдержим. Нам надо сдаваться!
- Иди, убеди в этом Струся… А он тебя повесит…
Кшиштоф отвернулся и вышел из башни через другую дверь. Он встал на крепостной стене и поглядел вниз. Холодный, сырой ветер взлохматил его волосы, затрепетал полами дели. Он нуждался в этом: в этом пространстве, высоте, падении… Голод разрывал его, выворачивал внутренности, подбирался к горлу волной болезненных спазмов.
- Пан Кшиштоф, - произнес кто-то рядом. Наместник повернулся. Рядом стоял Желеньский.
- Что случилось?
- Немирич пропал.
- Как это? Не может этого быть! Когда?
- Похоже, что вчера. Не явился на смену!
Вилямовский замер. А потом вдруг вспомнил то, что несколько дней назад узнал именно от Немирича.
- Он, случаем, не собирался куда-нибудь? Говорил что-нибудь?! А не шел ли он, случаем… в Китайгород, чтобы добыть еды у какого-то армянина?
- Откуда мил'с'дарь об этом знает? Он… Должен был…
- Да знаю я, что он был должен… Черт его подери…
- Пан наместник. Этот армянин богатый. Я слышал… Что у него есть еда…
- Знаю… - тихо буркнул Кшиштоф. – Погоди-ка, мил'с'дарь. Я чего-нибудь придумаю… Да что за дьявол сидит в этом месте… Все там погибли. Мне это никак не нравится. И я доложил об этом… По-видимому, никто не обратил внимания. Ну, ничего. В случае чего, мы этого человека проверим.
- Я хочу есть.
Она стояла перед Кшиштофом в измятой одежде, на ее лице рисовалось безумие. Тот ничего не отвечал. И так любое ее слово впивалось ему в мозг, словно раскаленный гвоздь.
- Я в тебя верю, доверяю тебе. Я на твоей стороне. Это ты дал мне силы выжить. Ты велик… Но сделай хоть что-нибудь, прошу тебя…
Вилямовский молчал. А тогда она упала к ногам мужчины, охватив их руками. У нее даже не было сил плакать.
- Достань еды… Помоги мне… Я умираю… И я люблю тебя!
Люблю, люблю, люблю… Кшиштофу так сильно хотелось услышать это еще раз. Тем более, здесь, в этой чудовищной, обезумевшей Москве. Сколько раз он задумывался над тем, а скажет ли эти слова ему хоть какая-нибудь женщина. А после того, как услышал, готов был сделать все. Хотя голод и боль овладевали им.
Но самым худшим было собственное бессилие. Кшиштоф не знал, абсолютно не знал, что делать. Неужто именно это должно было его сломить? Нет, он не мог поддаться. Вилямовскому опять вспомнилось, что он услышал тогда, в холодной конюшне Рудзиньского. Он не знал, кто стоит за этим чем-то, желающее его поражения, но он не мог поддаться. Не сейчас.
Соня, скуля, сползла на пол. А у него не было сил, абсолютно, чтобы ее поднять.
- Хочешь, я пойду на улицу, - прошептала женщина. – И у нас будет, что есть. Я пожертвую собой ради тебя. Ведь я уже делала это…
- Молчи… - Вилямовский почувствовал, как в нем нарастает звериная ненависть.
- Спаси меня… - еле прошептала Соня.
А Кшиштоф уже знал, что следует делать.
Дворище, перед которым он прятался в темноте, выглядело как-то не так по сравнению с другими. Мощный второй этаж из дерева, казалось, придавливал никакой низ. Вокруг мрачного дома скалил зубы деревянный палисад. Сюда пришли все, то могли оказаться нужными. Вилямовский, Рудзиньский, Желеньский, громадный силач Пакош и еще двое гусар из хоругви Кшиштофа: Ян Крысицкий и Стефан Шелёнговский. Все были преисполнены решительностью. И ни у кого из них не было чего есть.
Без лишних слов они скользнули в мрак и остановились перед палисадом. Громадные, тяжелые ворота были наглухо закрыты. У них просто не было бы сил их открыть, потому по совету Желеньского обошли дворище сзади. Здесь палисад переходил в относительно невысокий забор. Желеньский быстро нашел плохо прибитую доску и притянул к себе.
- Именно здесь Немирич и должен был войти, - буркнул он и скользнул вовнутрь. Виляновский отправился по его следу – и провалился в холодный мрак по другой стороне забора. Перед ним стоял дом. Огромный и громоздкий, настоящая крепость на фоне рассеянных по всему небу звезд. Холодный ветер шевелил безлистыми ветками деревьев. Ни в одном из арочных окон не горел огонь.
- Мы пойдем с фронта, пан наместник, - предложил Желеньский. – Мил'с'дарь с паном Рудзиньским попробуете зайти с тыла.
Самуэль и Кшиштоф медленно подкрадывались к задней стене дома, сложенной из толстенных дубовых стволов. Вилямовский почувствовал, как сердце у него начинает биться все быстрее и быстрее. Он боялся того, что обязан был сделать, и этого мрачного домины так сильно, как никогда еще в жизни. Напрасно он пытался оправдаться перед собой, что уже давно было приказано, чтобы все жители сдали все пищевые продукты на военные склады.
Он приблизился к задним дверям. Положил ладонь на ручке и внезапно услышал стук и жужжание, что-то с громадной силой рвануло его плечо и повалило на землю. Над ним со свистом промелькнуло что-то темное. Что-то щелкнуло, и сделалось тихо.
- Живой? – услышал Кшиштоф шепот Рудзиньского. До него дошло, что это приятель должен был схватить его за плечо и повалить на землю. Наместник медленно поднялся на ноги, вопросительно глянул на Самуэля.
- Погляди, - шепнул тот.
Он отодвинул Вилямовского в сторону, достал саблю и концом лезвия коснулся дверной ручки. Наместник вздрогнул, когда из стены, из невидимой щели выскочил плоский вращающийся диск на длинной рукояти. Со свистом он прорезал воздух в том самом месте, где должен был стоять некто, пытающийся открыть дверь, остановился и со щелчком отошел назад, чтобы полностью исчезнуть в стене. Кшиштоф вытер пот со лба. Если бы не Рудзиньский, диск разрезал бы его на части.