- Спасибо, - прошептал он. – Что же за человек проживает в тут, раз на тыльной двери у него имеется нечто подобное?
- Поглядим.
Самуэль нажал на дверную ручку лезвием сабли, и дверь бесшумно открылась. Она вовсе не была закрыта. На четвереньках они пересекли порог и очутились в каком-то мрачном помещении. Кшиштоф поднялся и, раскинув руки, убедился, что они находятся в коридоре. Вскоре глаза как-то привыкли к темноте – и тогда стали видны другие подробности. Он заметил пятно темноты на конце прохода и направился к нему, выставив саблю вперед. Во всем доме царила полнейшая тишина. Она была настолько абсолютной, что прямо звенела в ушах. Черная дыра входа на конце коридора манила его, притягивала, будто магнит. Кшиштоф шел туда, словно бы послушный зову, но вместе с тем дрожал всем телом. Этот дом был слишком тихим для нервов обычного человека.
Они переступили порог. Их окружила тьма. По тому, что стен не удавалось коснуться, Вилямовский понял, что они находятся в каком-то огромном помещении.
- Спаси Христос… - раздался перед ними хриплый голос.
Он прозвучал будто удар грома. Кшиштоф от впечатления даже присел.
- Спаси Христос…
Хриплые звуки раздались вновь. Один Господь знал, кто мог их издавать.
Поляки замерли. Их нервы были настолько напряжены, что если бы вдруг рядом с ними что-то появилось бы, они наверняка бы ответили на это хохотом безумца. Рудзиньский огнивом добыл искру и зажег маленькую масляную лампу. Ее свет распространялся всего лишь на расстояние вытянутой руки – можно было сказать, что пространство было напитано тьмой так сильно, что та подавляла свет от пламени. Вслушиваясь в бешенный стук сердец, они сделали шаг, потом другой, продвигаясь в сторону таинственных звуков. В темноте они отметили некую невыразительную, вытянутую форму. Подошли поближе, и тут нечто вынырнуло из мрака.
Гусары заорали от ужаса. На свисающем с потолка пруте находилось нечто такое, что лишь в каких-то мелочах походило на части человека. Посиневшая голова с раскрытым ртом принадлежала мужчине. Голова была попросту наткнута на этот прут. А ниже… Два больших куска алого легкого, а между ними бешено билось багровое сердце. Ниже же не осталось ничего, только свисающие жилы и артерии, которые выкачивали кровь из двух стоявших на полу фляг.
Вилямовскому припомнилось то, что привиделось ему, когда вместе с Рудзиньским они убивали Злотого. Неужели то, что он сейчас видел, должно было столь сильно потрясти его?
И в этот самый момент небольшой механизм, нетерпеливо дергающий алыми легкими, тихонько скрежетнул. Белые, мертвые, словно у снулой рыбы, глаза не поменяли своего положения, зато синие губы приоткрылись.
- Спаси Христос… - промямлил голос.
Вот этого Рудзиньский уже не смог выдержать. Он выпустил лампу из рук, и та с шумом разбилась на полу; горящее масло на миг осветило все помещение. Вилямовский увидел под стеной стол, а на нем нечто, завернутое в ткань, грубое, серое полотно. Он замер. Ему показалось, что ткань неожиданно пошевелилась. При этом он услышал вроде как тихий шелест. Что это могло быть? Он направился к столу. Рудзиньский сделал шаг за ним. Толстая материя затирало очертания того, что лежало на столе. Людские останки? Или что-то другое?
- Не трогай этого! – заорал он, видя, как Самуэль сдвигает угол ткани.
Поздно! Длинная человеческая рука, покрытая рваной тканью, схватила Рудзиньского за горло. Очень быстро, что твоя молния, из-под полотна выскользнул белый, размытый силуэт и вцепился в шею Самуэля. Вилямовский вскрикнул еще раз. Это было только лишь туловище. Безногий и безголовый человеческий торс с парой мощных рук…
Рудзиньский бросился назад. Хрипя, он подался спиной в сторону прохода в соседнее помещение, но крепкие руки держали сильно.
Кшиштоф рубанул. Одним простым, с оттягом ударом он отрубил левую руку кадавра. Туловище нервно дернулось. Вилямовский поправил и еще раз рубанул. Гусарская сабля отрубила и вторую руку… Рудзиньский зашелся в ужасном кашле, смешанном с воплем испуга. Он тоже рубанул саблей. Туловище они рубили до тех пор, пока то не превратилось в кровавый фарш… Горящее на полу масло вспыхнуло ярче. Гусары протерли глаза и вздрогнули. Они находились в пустом помещении, из которого людские останки пропали неведомо куда. Вокруг было пусто. Горящее масло освещало все мерцающим светом. Поляки переглянулись, а потом скакнули в открытую дверь. Вскочив в прилегающее помещение, они захлопнули за собой дверь.
Вилямовский поднял голову, обвел избу взглядом и замер. Прямо перед ними, в открытой двери стоял тот, кого они должны были здесь обнаружить. Кшиштоф заметил длинные темные волосы и черные, слегка косящие глаза армянина. На нем было длинное до пят черное с золотом одеяние. Хозяин стоял в двери и глядел. Глядел… Взгляд его проникал прямо в голову шляхтича, порабощал, парализовал, взрывал изнутри обезоруживающей болью. Армянин поднял руку и метнул что-то в Вилямовского. Поляк отреагировал медленно, словно бы во сне. Светящийся шар жидкого золота пролетел рядом с плечом, нет, коснулась его, и лицо Кшиштофа искривила гримаса боли. Снаряд палил, словно живой огонь…
Вилямовский сделал шаг к хозяину. Но тут из дверей за спиной армянина высыпали гусары из хоругви Кшиштофа. Великан Пакош замахнулся саблей, словно цепом, и ударил колдуна плашмя по голове. Крысицкий и Шелёнговский схватили армянина за руки, когда тот отпрянул, а потом оперся о стену. Сознания тот не потерял. С его лица, перечеркнутого ручейком крови, черные глаза глядели на чужаков со странным пониманием. Вилямовский и Рудзиньский подскочили ближе.
- Ну, собака, где ты держишь еду, и что здесь вообще творится? – Вилямовский поднес факел прямо к лицу армянина. – Что, магией балуешься? Костра для тебя будет еще слишком мало… Но сначала еда. Не сдал провиант на склады… - он замолк. Хотя голос был ледяным, желудок подступал к горлу волнами болезненных спазмов.
Он был голоден, голоден до безумия, и даже забыл о том, что было в соседней комнате.
- Если у тебя нет жратвы, мы сожрем тебя! – рявкнул Желеньский.
Армянин молчал.
- Обыскать дом! – приказал Кшиштоф.
Желеньский, Рудзиньский и Пакош кинулись в соседние помещения. А Кшиштоф без сил оперся о стену. Сил совершенно не было. Армянин присматри вался к нему из-под примкнутых век, как бы с иронией.
- У меня нет еды, благородные господа, - произнес он тихим и спокойным голосом.
- Сами убедимся.
- Вы об этом пожалеете.
- Даже когда сожрем тебя? – буркнул Крысицкий.
- Даже тогда… я вернусь.
- Ты убил наших товарищей!
Армянин ничего не отвечал. А потом, непонятно каким образом, вырвался из рук Крысицкого и Шелёнговского. Попросту сделал это… Бросился к двери. Не успел… Вилямовский молниеносно схватил костяную рукоятку круцицы, вырвал ее из-за пояса и выстрелил. Даже целиться не пришлось. Колдуну он попал прямо в самую средину спины, чуть пониже поясницы. Армянин даже не вскрикнул. Просто рухнул на пол.
С грохотом подкованных сапог в комнату влетели Рудзиньский, Желеньский и Пакош, встав кругом возле трупа. На их исхудавших, бледных, чуть ли не трупных лицах выступил пот, на них рисовались отчаяние и разочарованность.
- Нет еды! – выдавил из себя Желеньский. – Нет, нету еды…
- Нет… - повторил за ним Кшиштоф. – Так что теперь?
- Не знаю! – рявкнул Желеньский. – Не знаю! Не знаю!
С бешенством в глазах он рубанул саблей мертвое тело. Поправил, и снова рубанул. Отрубил руку, потом одну и другую ногу… Наконец замер и стал всматриваться в куски невидящим взглядом. При этом он громко дышал. Раздвинул саблей одежду мертвого армянина и уставился в бледную плоть.
- Мясо, мясо, это же мясо… - тихо шептал он. – У нас есть мясо! – и расхохотался каким-то безумным смехом. – Теперь у нас есть, что есть!...
Кшиштоф замер. Он уже не знал, что с ним творится. Увидел, почти что почувствовал запах… запах вареного мяса. Он заполнял его всего, раздражал ноздри, переполнял своим ароматом. Мясо… наконец-то мясо. Кшиштофу вдруг показалось, что он сидит не в мрачной избе московского дворища, а в ярко освещенной комнате отцовского имения, ожидая ужина… И он не хотел, не мог позволить, чтобы это впечатление исчезло. Вот только что-то со страшной силой дергало его, могло бы показаться, что это живая крыса вгрызается в его живот, рвет кишки, желудок, сердце, легкие, внутренности… Образ отцовского дома внезапно затуманился, исчез с глаз Вилямовского. Это голод. Голод, разрывающий внутренности. А перед ним лежало… да, лежало мясо. Желеньский с Крысицким как раз рубили его саблями. Вилямовский знал, что самые лучшие куски будут для него. Слюна натекла в рот. А он уже ни на что не обращал внимания. Ни на что… Ему лишь хотелось наесться досыта.
…Кто-то глядел на него. Взгляд был странным. То пронзающим и грозным, в другой раз – просящим жалости и понимания. Вилямовский отвел глаза от мяса и поглядел на Рудзиньского. Тот вглядывался в него с надеждой, словно бы ожидал того, что Кшиштоф теперь должен был сделать. И Вилямовскому вспомнилось все. Он вспомнил Соню и ее доверчивость, вспомнил Рудзиньского и то, что в него верил. И еще вспомнил то, что сказала ему конская голова… Армянин желал, чтобы он сейчас сломился. Он ожидал только лишь этого. Нет, не будет ему дано этой радости. Соня и Самуэль… Они в него верили. Они знали, что правота за ним. Разве мог он их обмануть, их подвести? Ведь они были для него всем…
- Прекратите это! – заорал Кшиштоф не своим голосом и одним сильным ударом выбил саблю из рук Желеньского. Остальные с воплями отскочили от мяса… от тела.
- С ума сошел, мил'с'дарь?! – рявкнул Крысицкий. – Чего творишь?
- Не позволяю вам трогать этого!
- Если не желаешь, не ешь! – заорал Желеньский. – Но по какому праву ты хочешь запретить это нам?!
- Liberum veto! Это право каждого шляхтича.
- На сеймике! Или мил'с'дарь совсем головой пострадал?
- Это право было придумано для того, чтобы поддерживать оставшихся в одиночку, но которые правы! Не будете вы есть этого!