- Бисмиллах, - прошептал липек.
Весь на нервах, он пошел дальше по тропе. Вскоре деревья вновь расступились. На этом пустом пространстве тоже было чуть светлее, чем в лесу. Чебей распознал поляну, на которой они открыли яму с размозженными костями. Осторожно склонился над ней и заметил, что на краю насыпи появились новые, покрытые кровью кости голеней…И только Ясь, никто иной, и бросил их в яму.
Татарин осмотрелся по сторонам, только немого слуги нигде не увидел. Потому обернулся и быстрым шагом направился в сторону корчмы.
Дыдыньский очень осторожно открыл дверь. Ключ скрежетнул в замке. Пан Яцек с беспокойством обернулся, но из спокойное дыхание корчмаря все так же доносилось из кухни. Входя в кладовую, он присветил себе факелом. Помещение было небольшим, вытянутым, с низким потолком. Со стен свисали шматы мяса и сала. Кровавый след, по которому он шел, сворачивал направо. Возле самой двери Дыдыньский заметил большую дубовую плаху и воткнутый в нее окровавленный топор.
Молодой шляхтич не спеша подошел к стене. Кровавый след заканчивался у небольшого люка в полу. Когда Дыдыньский нагнулся над ним, он вновь услышал пронизывающий, но тихий плач или стон, который мог исходить из уст только человека, подвергнутого ужаснейшим мукам. Яцек не знал, что найдет внизу. Тела убитых? Четвертованные человеческие останки? Но в одном он был уверен – какая-то из жертв чудовищного корчмаря еще жила. И ей необходимо было помочь. Понятное дело, Дыдыньский не думал, что за таинственным люком он обнаружит плененную даму, тем более – девственницу, ведь этих последних в Речи Посполитой Был уже весьма мало, но он чувствовал, что войти туда необходимо. Когда он осторожно поднял тяжелую крышку, то заметил ведущие вниз ступени. Он осторожно начал спускаться по ним и добрался до небольшой, запертой на засов дверки.
- Аууууу… Двауууу… - отозвалось оттуда.
Сердце Дыдыньского забилось сильнее; он осторожно отодвинул засов, а потом толкнул дверь…
Помещение, в которое вошел, походило на камеру пыток. На стенах висели связки бичей, батогов и нагаек. На средине помещения находилось большое деревянное ложе, а рядом с ним – винты, дыбы, ремни и палаческие клещи. На почетном месте располагались испанские сапожки, которые, вне всякого сомнения, не служили для украшения ножек прекрасных дам. В самом углу комнаты стояла клетка со скелетом.
Когда шляхтич входил, стоны неожиданно прекратились. В щелку открытой двери метнулась кошка… Дыдыньский в изумлении осмотрелся. Он и не ожидал, что источником таинственных звуков может быть животное… На полу он заметил следы крови, ведущие в угол. Подошел туда… Опирающийся о стену мешок, набитый чем-то мягким, весь был в кровавых пятнах. Через голову Дыдыньского промелькнула мысль, что там человеческие головы, но когда развязал шнурок, заметил лежащего на самом верху мертвого кролика по-палачески, то есть, обезглавленного.
- И что ты, милостивый пан, делаешь тут?! – прозвучал голос, подобный отдаленному раскату грома.
Дыдыньский обернулся в двери, ведущей в камеру пыток, стоял палач, держащий в руке тесак. Пан Яцек уже не сомневался, что в худшей переделке он не был уже давненько.
- Я-то думал, что это вор! – буркнул корчмарь. – И никогда бы не подумал, что шляхтич в чужую кладовую войти способен, да еще и в чужих вещах копаться! И зачем ты, милостивый сударь, мою кошку Пистолю выпустил?! А теперь с котятами вернется!
Дыдыньский молчал. Он отступил, оперся о пыточное ложе, а затем решительно извлек из ножен саблю.
- Давненько не рубил я шляхетской головы!
- Господин, господи, вы где! – прозвучал вверху зов Чебея.
Дыдыньский облегченно вздохнул. На лестнице загудели тяжелые шаги, за спиной палача появился липек, держащий по пистолету в каждой руке.
- Ну что ж, хозяин, - буркнул Дыдыньский. – Похоже, что мы ошиблись. Извини. А теперь нам самый раз поблагодарить за гостеприимство.
Они долго стояли над ямой, которую обнаружили ранее в лесу. Дождь уже не шел. Взошло солнце, только утро было туманным и сырым. Дыдыньский хмуро глядел себе под ноги, останавливая взгляды на костях кроликов, зайцев и домашнего скота, валявшихся в грязи. Здесь не было ни единой человеческой косточки.
- Черт подери, Чебей. Как мы могли так ошибиться?
Липек ничего не отвечал. Дыдыньский повернул коня и поехал далее по дороге. Он надеялся, что все это дело не разойдется по округе и не доберется до Санокского воеводства. Ведь это могло сильно повредить его репутации. Ехал он медленно, но даже и не заметил небольшого, заросшего травой надгробия, укрытого между густыми кустами. Только Чебей заметил каменную табличку на могиле.
Ему едва удалось прочесть наполовину затертую надпись. Томаш Воля… Татарину показалось, что это им и фамилию он уже где-то слышал.
Ранним вечером палач снова спустился в свой любимый подвал. Он надеялся, что никакой непрошенный гость ему уже не помешает. Палач поудобнее уселся у пыточного ложа, а потом из окровавленного мешка, из-под тушек кроликов извлек то, что еще оставалось от Хвостика. Несчастный купец родился, похоже, под несчастливой звездой, раз всего лишь пару дней назад появился в его корчме. Корчмарь тщательно осмотрел кости и печенку, а потом взял кинжал, долото и молоток. Внутри костей имелось нечто такое, что уже более сотни лет оказывалось для него наиболее ценным: костный мозг. Брошенный в алхимический отвар Красной Тинктуры он придавал ей небывалую силу. А для палача это означало попросту больше жизни. Да, теперь у корчмаря и вправду было много работы.
Месье де Кюсси протер затуманенные глаза. Мед глубоко проник в его жилы. Бертран чувствовал тепло внутри себя, а стены корчмы ходили ходуном. Он глянул на четверых своих товарищей, поочередно вглядываясь в Боруцкого, Дыдыньского и Мурашко… Сейчас же за столом сидел кто-то еще; некто, прибытия которого Бертран не заметил. Сейчас, в пьяном угаре он глянул на незнакомца, высокого, темноволосого шляхтича, с лицом, обезображенным шрамом. Лицо недавно прибывшего было красным; у него был огромный живот, глаза набежали кровью. С самого первого взгляда он выглядел опытным почитателем медов, пива и водки; само его пухо приводило на ум пивной бочонок.
- Хе-хе-хе, а наш господин де Кюсси в себя пришел. Наш липец все-таки вас победил. Месье даже не дождался до конца истории пана Дыдыньского. Тогда сейчас венгерского выпьем. Эй, жид, - крикнул он настолько зычно, что затрясся потолок, - вина неси и немедленно. И шевелись, сучий сын!
- Познакомься, мил'с'дарь с нашим милым товарищем, - засмеялся Мурашко с другой стороны. – Это месье Бертран де Кюсси, а это милостивый сударь Петр Борейко, каштелян47 завихойский, величайший во всей Речи Посполитой пьяница!
- Очень мило было познакомиться с вашей милостью. А теперь – пей до дна, - воскликнул Борейко, когда еврей налил им вина в оловянные кубки. – Здоровье ваше в рожи наши! Бах! Бах – воскликнул он и одним глотком заглотал содержимое своего кубка.
- Таких выпивох мало где найдешь! – обратился Боруцкий к французу. – Ваша милость шевалье, как сам видишь, нет тут среди нас никаких почтенных людей, никаких рыцарей без страха и упрека или богобоязненных гречкосеев, которые, лишь только выпьют слишком много, или девку на сене расстелют, или же в костеле неделю крестом валяются с конопляной веревкой на шее. Мы тут сплошные забияки и пьяницы. Ты приехал описывать Речь Посполитую, так что послушай наши россказни. Рассказы достойны старых пьянчуг. А теперь, выпьем, во имя Божье!
- Так точно! До дна! – скомандовал Мурашко.
Выпили очередной тост. Де Кюсси уже и не считал, который это. Он уже был хорошенько выпившим, но не знал, что делать. А позади казаки Мурашко начали дудеть в чеканики танцевать на досках, стуча по полу подкованными сапожищами.
- Рихтуй воронку, бомба, - рявкнул Борейко прямиком в ухо француза. – Когда пьянь пройдет, ты должен будешь заглатывать на все сто.
Де Кюсси вытаращил глаза. Вообще-то он немножко в польском языке уже разбирался, но даже врожденный талант к языкам не помог ему понять того, что сказал Борейко.
- До дна пей, пьяница! – выкрикнул с другого конца стола Мурашко. – Чего? Языка пьяниц не знаешь?
- Откуда ему, немчуре, - махнул рукой Борейко. – А добавьте-ка, пан Мурашко. Теперь, как думаю, моя очередь. Так что пущай послушает, какой будет моя история.
Де Кюсси вновь подставил ухо. Хотя мед и крепкое вино ударили ему в голову, он четко слышал произносимые толстяком слова.
рассказ четвертый
ПАН НЕВЯРОВСКИЙ
Лезвие сабли блеснуло в лучах заходящего солнца…
Пан Доминик Вольский в последний раз протер клинок пропитанной жиром тряпкой. Глянул под свет. Острие оружия было гладким и блестящим. Черная сабля… Перо, пята, стройный изгиб клинка, ниже крестовина, скоба, палюх48. Рукоять и оправа – черно-золотые. Все блестело, так что он с удовольствием скрыл оружие в ножнах, затем поглядел на своего товарища: не слишком высокого темноволосого шляхтича с неровно подстриженными усами.
- Пора уже ехать, пан Невяровский, - тихо буркнул он. Не говоря ни слова, компаньон вскочил на своего вороного коня и кольнул его бока шпорами. Вольский сделал то же самое: быстро схватился за переднюю и заднюю луку, подтянулся и, не пользуясь стременами, уселся в седле. Затем двинулся за Невяровским, а догнав его, помчал галопом.
Они спустились с холма. Кони скакали по пыльной, сожженной солнцем дороге. Стоял уже вечер жаркого весеннего дня. Из низин и оврагов со стороны Днестра подтягивался серый полумрак. Всадники промчались мимо застывших в предвечерней тишине, покрытых цветением садов, съехали с возвышенности и углубились в долину. До корчмы было уже недалеко. Вскоре за деревьями им стала видна соломенная крыша постоялого двора. Корчма была большая, какими обычно и бывают подобные заведения в Маалопольше, с проездом посредине и низкой конюшней позади. Вольский бросил подбежавшему слуге грош и спрыгнул на землю. Находящийся рядом Невяровский схватил рукоять сабли и послабил оружие в ножнах. Оба всадника надеялись на то, что корчма будет пустой. А если нет – что же, тогда нужно было сделать так, чтобы она опустела. В последнее время с этим никаких проблем не было.