Казаки шли в сторону Днепра. Каждый шаг удалял их от лагеря коронных войск. Степи, яры и овраги, через которые они ехали, были словно вымершие. После последних войн, а в особенности, после татарских наездов, в этих сторонах видели разные вещи. В глубине глубочайших, опадающих к реке яров можно было услышать странные звуки: плач, стоны, крики. В камышах выли волки и утопленники. Здесь уже двенадцать лет лилась кровь. Нет, даже не лилась, она текла ежегодно широкими ручьями, и ничто не указывало на то, чтобы должна была перестать литься.
На небе вновь был вечер, когда казацкий атаман подъехал к Яну Тушиньскому. Долгое время они молча ехали рядом.
- За что ты нас ненавидишь? – спросил казак.
Тушиньский замер.
- Как это – за что? – тихо произнес он. – Куда мы едем?
- Ох ты и любопытный…
- Любопытный. Хочешь отдать меня в руки Москвы?
Казак не отвечал. Тышиньскому показалось, будто бы он усмехнулся себе под нос.
- Так я скажу, что ненавижу тебя! – буркнул поляк. – Конецпольский когда-то правду сказал. Уж лучше, чтобы на Украине росла крапива и сорняки, чем должна была бы родиться чернь во вред Речи Посполитой.
- А за эти слова я измазал руки по локти в вашей крови. И мы много пролили ее под Желтыми Водами и под Корсунем. Ну а под Батогом она ручьями лилась.
- Только на саблях ты бы со мной не справился. Как и каждый казак, хорошо режешь ты только беззащитных!
- Как видится мне, ты и вправду нас не любишь.
- А за что мне вас любить? Когда было мне восемь весен, началось восстание резунов Хмельницкого. Отец устроил семью в Корце. И туда ворвалась чернь. Моя мать погибла, сестру куда-то забрали и увезли – так что я не знаю, где она сейчас. Если бы не один татарин, убили бы и меня! Отец погиб под Батогом. Вы его зарезали! И за все это я буду мстить. До самой смерти!!!
- Но когда-то это вы били нас, - казак склонился к Тушиньскому, и шляхтич увидал его глаза, горящие, словно волчьи. – Батьку моего посадили на кол в Киеве. Мою мать и сестер в Слободыщах зарезал князь Ярема. Брат погиб под Берестечком. А жену и детей схватили в ясырь татары – ваши дружки.
- Так убей меня. Знаешь, почему ты желаешь это сделать? Потому что боишься меня! Так что убей! Вот тогда у тебя наверняка будет уверенность, будто бы ты лучший! Только я все равно стану мстить.
- Нет, я этого не сделаю, - тихо сказал казак. – А знаешь, почему? Твоя смерть ничего бы не изменила. Если бы я так сделал, твой брат или сын, из мести, убили бы меня. А мой за это – его. Сам я погиб бы от руки твоего внука. Все это порочный круг. Вы мстите за то, что мстили мы. И их этого круга никто нас не вырвет. Мы никогда из него не выйдем. И, похоже, перебьем друг друга до последнего Ничто это не прервет… Вот только, а с чего все началось? Наверное, с Наливайко. Не было бы всего этого, если бы не кровь Павлюка, Косиньского и многих других57.
- Не было бы, если бы не бунты.
- То есть, все так, как я говорил. В порочном круге. Все время мы в нем крутимся.
Тушиньский молчал. Как-то не хотелось ему в это верить.
- А кто может этот круг разорвать?
- Никто. А может – что-то…
- Что?
Казак не отвечал. Ян задумался. А потом его что-то словно бы ударило. Он даже застыл на месте, когда до него дошло, что он и не видел лиц всех тех, за которых должен был сейчас мстить. Никогда, с момента начала мятежа Хмельницкого, он не видел собственного отца. Сестры вообще не помнил.
- Как тебя зовут? – прошептал он.
- Иван Кореля, - тихо ответил тот, после чего выехал вперед и исчез в темноте, оставляя шляхтича один на один с его мыслями.
К вечеру следующего дня они добрались до Кременчуга. В этом году зима длилась очень долго, и Днепр был еще скован льдом. К самой переправе, где разливалась мелко между песчаными мелями, они не пошли, но окружили городишко с юга. По дороге не встретили ни единой живой души. Округа казалось совершенно вымершей. Вскоре остановились все на высоком, изрытом расщелинами и оврагами берегу Днепра, окруженные темнотой, словно плотным плащом, невидимые для животных и людей. Тушиньский уже раньше догадался, что Кременчуг они обходят. Теперь, когда уже был уверен, облегченно вздохнул. В городе наверняка стоял московский гарнизон. Раз они его обошли краем, это означало, что Кореля царю не служил.
Казаки недолго советовались. В конце концов несколько человек из них заскочили верхом на лед, проехало по нему и вернулось. Иван приблизился к Тушиньскому.
- Послушай, лях, - сказал он. – Нас ожидает тяжелая переправа, так что мне придется развязать тебе руки. Но это, естественно, если ты дашь мне слово, что не сбежишь.
Тушиньский замер. В его сердце блеснула надежда. Только казак тут же прочитал по лицу поляка, о чем тот подумал И он вонзил свой настойчивый, нескончаемый взгляд в глаза шляхтича. Ян вздрогнул. До него уже дошло, что мысли его были раскрыты. Так что сбежать он не мог.
- Слово шляхтича, - кратко сказал он, а Иван достал нож и разрезал веревки. – Что вы хотите сделать?
- Нам надо на Заднепровье. Будем перебираться по льду.
- По льду?! – воскликнул Тушиньский. – В марте? Но это ведь верная смерть!
- Заткнись! – рявкнул казак. – И делай, что я говорю.
Тушиньский замолчал. Иван дал знак, и запорожцы спустились с высокого берега. Ян пристроился к атаману сбоку. Встревоженные лошади храпели и сопротивлялись. Но, принужденные всадниками, они послушно двинулись по белому полю. Начал сыпать мелкий снежок. В холодном воздухе не чувствовалось хотя бы легкого дуновения ветра. Как только они удалились от русского берега, их поглотила тьма. Не было видно практически ничего даже на расстоянии вытянутой руки.
Только лишь после приличного периода времени Тушиньский осмелился вздохнуть полной грудью. Ехали они медленно, вслушиваясь в тишину, словно бы в ожидании, что в любой момент зловеще затрещит лед. Тушиньский даже и не думал о том, насколько глубок Днепр в этом месте. Было понятно, что вода и так затянула бы его под ледяную корку. Только лед был на удивление крепким. Хотя во многих местах по нему сочилась вода, под нею был замерзший, что твой камень, лед. Через какое-то время все они ехали уже смелее, а сердца замирали от тревоги, когда какая-нибудь из лошадей спотыкалась.
- Где мы? – спросил Тушиньский у ближайшего к нему казака.
- а Кременчугом. На Синих Водах. Здесь когда-то ляхи потопили в Днепре татар. Страшное место.
Они находились уже на самой средине реки, как вдруг кони дернулись и начали фыркать. За спинами они внезапно услышали далекий, глухой и странный отзвук, словно бы что-то ударило в лед с ужасной силой, пытаясь разбить его снизу. Все это было так, словно бы под поверхностью льда билась некая гигантская рыба. Все остановились и осмотрелись по сторонам. Только ничего не увидели. За ними была только лишь мрачная темень, в которой медленно кружили снежные хлопья.
- Что это было? – спросил Тушиньский у Ивана?
- А дьявол его знает.
- Что, лед перестает держать?!
- Если бы было так, мы бы услышали треск и плеск. А тут был удар. Поехали дальше!
Двинулись дальше. Вокруг царила тишина. Не успели они толком отойти от места, где стояли, как таинственный отзвук раздался вновь, на сей раз уже перед ними. Он был ближе и, словно бы, выразительнее. Казаки замерли и начали креститься, а кони, теперь уже явно встревоженные, вновь дернулись. Тушиньский почувствовал, как ужас перехватывает горло. В темноте вокруг них ничего не было видно. Но, тем не менее, они чувствовали себя так, словно бы вместе с мраком на них напирала некая громадная и злобная сила, нечто более холодное, чем лед, пугающее, скрытое в темноте.
А потом стуки раздались снова, теперь уже с правой и левой стороны. Они близились. И это небыло отзвуком трескающегося льда. Что-то перемещалось под ним в их сторону.
- К нам идет! – прошептал казак, который ехал рядом с Тушиньским. Святой Пречистой клянусь, идет!
Иван, который до сих пор ехал спокойно, придержал коня.
- Знаю, что это такое! – вскрикнул он. – Спаси Христос! Это татары. Спасайтесь, люди, иначе горе нам!
Словно бы пробужденные от сна все погнали прямо галопом. Еще до того, как до Тушиньского дошло, о каких татарах говорил Иван, он услышал короткий, прерывистый отзвук трескающегося льда. Толстая корка льда под копытами его коня расступилась, и обезумевший жеребец, визжа от страха, рухнул в черную бездну. Молодой шляхтич в самый последний момент освободил ноги от стремян и свалился вбок. Он упал на лед, омываемый брызгами ледяной воды, перекатился по нему. Глянул на своего коня. Несчастное животное мгновенно исчезло под водой. Слишком уж быстро. Тушиньский понял, что нечто должно было потянуть его в глубину.
- Ранами Христовыми молю, спасите!!! – завопил поляк в сторону исчезавших во мраке казаков. Он хотел было броситься за ними, через то ледовое пространство, которое еще было свободно от трещин, но что-то крепко схватило его за ногу, рвануло, задержало. Из-подо льда за ним выплыла некая туша, более темная, чем окружавший мрак. Тушиньский не видел ее лица и подробностей, но уже одно то, что это нечто всплыло из-под воды, заморозило сердце шляхтича. А потом, то тут, то там на теле этого "нечто" заметил он отблески голых костей,покрытых гнилыми лохмотьями кожуха, а в ноздри ворвался сладковато-тошнотворный смрад гниющей плоти. Это "нечто" держала его за щиколотку. Потом потянуло к воде, и шляхтич проскользил по льду, напрасно цепляясь за него ногтями.
Утопец, подумал Тушиньский. Пронзительно визжа, он рванулся, пытаясь вырваться. Казаки исчезли в темноте, так что помощи нельзя было ждать ниоткуда. Сильные,, холодные будто камень пальцы вновь рванули его к воде, потащили по льду. Из мрачной днепровской бездны раздался плеск, оттуда появились еще две воняющие гнилью фигуры, обернутые гирляндами водорослей. В полумраке поляк замечал лишь блестящие, словно сосульки, когти и высокие остроконечные татарские шапки.