- Издалека, - не думая ляпнул Анджей, - из-под самой Варшавы.
Ложь его не была самой изысканной.
- О, из-под самой столицы, - обрадовался Рафал. – Ну, тогда не можешь нас тут оставить. Рассказывай, сударь, что там творится. Созвали уже сейм? Война с язычниками будет? Ну, покажись-ка поближе. Голову даю на отсечение, что мы где-то виделись. Так кто сударь таков?
Анджей сделал шаг к двери. Он кивнул Гелене. Девушка, словно бы понимая его без слов, схватилась на ноги.
- Прощайте, милостивые судари!
- А вот можно было бы сказать, что ты лицо желаешь спрятать, - буркнул Заржицкий и молниеносно передвинул подсвечник так, что его свет упал на лицо Анджея.
- Господи Иисусе! Дрогоньский! – вышло из груди пана Рафала.
- Да, это я, - соглашаясь, сказал Анджей, но Заржицкий отскочил, словно ошпаренный, после чего, схватив рукоять сабли, начал звать свою челядь:
- Быстрее сюда! Сюда!
Со двора ему тут же ответили окрики, а его компаньоны схватились за сабли.
- Так это ты: изменник, палаческий прислужник! – бешено орал Заржицкий. – Ну ничего, уж я с тебя, курвин сын, семь шкур сдеру, гвоздями набью, а тебя на кол посадить прикажу!!! Я тебе тот иск батогами на спине выписать прикажу!
Он еще вопил, как дверь распахнулась, и со двора в трактир ввалилось несколько слуг. Рафал наконец-то вырвал оружие из ножен, только Анджей уже напал на него как разъяренный зубр. Клинок сабли Заржицкого упал вниз, но Дрогоньский уклонился, а потом рукоятью каребелы врезал пана Рафала прямо меж глаз.
Когда Заржицкий полетел назад, разделся шум и крики. А пан Рафал врезался в стенку так, что загудело, после чего свалился на доски пола, таща за собой заставленные горшками полки.
- К оружию, господа-братья! – крикнул кто-то из прибывших с Рафалом.
Все бросились к Анджею, но тот молниеносно обернулся, а его сабля свистнула, срезая фитиль свечи, стоящей в подсвечнике на столе. Сделалось совершенно темно, а в помещении начался сущий кавардак. Звякнули скрестившиеся клинки, а дикие воли смешались с призывами.
Пан Анджей не стал ждать ни минуты. Он схватил стоявшую рядо с ним Гелену за руку, рванул ее и поспешил туда, где, по его мнению, находилась дверь, заслоняя девушку собственным телом. Они находились в шаге от выхода, как внезапно в открытой двери встала темная фигура.
- Что здесь творится? – спросила фигура голосом Улукая.
А в помещении замерцали золотистые искры – похоже, кто-то пытался добыть огонь, чтобы разобраться в сумятице. Безрезультатно – свет блеснул и погас, но за убегающими окрики ярости и ругательства.
- Быстрее! Убегает! Хватай его, сучьего сына! – заорало сразу же несколько глоток, но перед тем уже Анджей толкнул Улукая к выходу, практически перетащил через порог Гелену и сам выскочил во двор.
- К лошадям! – крикнул он.
Кони уже были приготовлены. Улук без раздумий вскочил на своего, а шляхтич ухватил Гелену в поясе, словно ребенка поднял в воздух и усадил в седле.
- Вперед! – крикнул он, уже забравшись на коня.
И они галопом помчались прямо по узкой ленте дороги, открывающейся между лесными деревьями. Отдохнувшие лошади летели как сумасшедшие. Ветер шумел в ушах, громко стучал подковы. А за их спинами, со стороны корчмы, доносились вопли, призывы и крики. Наши всадники слышали их еще довольно долго, все более слабые, пока, наконец, вновь не воцарились тишина и покой.
- И что это за шляхтич был? – спросила Гелена, когда корчма осталась далеко позади. – Мне показалось, что он с удовольствием содрал бы с тебя кожу.
- Прости за то, что все это так кончилось, - буркнул Анджей. – Это мой сосед через межу. Именно по его причине я и еду в Лубны.
- Вижу, что отношения у вас вовсе не соседские, - коротко сказала Гелена.
- Еще раз прошу прощения.
Между ними повисла тишина. Но, в конце концов, Анджей отважился высказать то, что беспокоило его уже несколько минут.
- Ты странно повела себя там, в трактире, - сказал он. – Могу поклясться, что ты задрожала, увидав компанию Заржицкого. Господи! Скажи мне наконец, кто за тобой гонится? Кто и как тебя обидел? Скажи, и я готов посчитаться с ним получше, чем с Рафалом. Что я могу для тебя сделать, как помочь?
- Ты можешь только лишь провести меня до Солоницы, а что касается помощи – то мне никто уже не поможет, в особенности – ты, - прошептала Гелена.
- Тем более – ты… - с горечью повторил он. – Господи, сударыня… Да что ты такого со мной сотворила, что за то, чтобы сопровождать тебя, я готов просить так же, словно бы о любви. Но ты молчишь.
Анджей свесил голову, придержал коня и остался сзади. Потом поравнялся с Улуком.
- Хозяин, - донесся до него в какой-то момент голос слуги, - что мы с пани сделаем?
- А тебе какое дело? Твое дело – слушаться! Поедем с ней дальше!
- А куда?
Анджею показалось, что Улук произнес эти слова с долей насмешки, так что в душе его вскипел гнев.
- Ты чего хочешь, старик? – грозно спросил он.
- Не знаю, - ответил тот, - вот только кажется мне, что за ней, - снизил он голос, чтобы женщина не могла услышать, - что-то злое идет И настолько злое, что даже мня пугает. Давай, хозяин, поедем своей дорогой…
- Ты с ума сошел?!
- Нет. – Татарин опустил голову. – Аллах акбар… - еле слышно шепнул он.- Вот если бы это в Крыму было, я бы знал, - бормотал он невыразительно. – Аллах акбар, окружи нас своей защитой… Хозяин… Нам надо остерегаться ее…
- Езжай уже, дурак, - прикрикнул на него Анджей.
Лил дождь. Капли воды стекали с древесных веток. Дождь омывал конские бока, людские лица и их спины.
Всадники проехали поворот тракта. В струях ливня едущие впереди казаки заметили темные очертания придорожного дома.
- Трактир! – крикнул один из них. Максим обернулся к ведьме, что ехала прямо за ним. Потом махнул булавой, останавливая отряд.
- Как считаешь, могли они здесь остановиться?
Та не отвечала. Мокрые черные волосы облепили ей лоб; плащ на плечах совершенно промок. По нему стекали настоящие потоки воды.
- Почему молчишь?
- Не кричи. Я ничего не знаю. В этом дожде их следов мы не обнаружим.
Максим всмотрелся в серые очертания корчмы, слабо маячащей среди водной пыли.
- Горыла наш человек, - сказал он. – Ты жди здесь. А я пойду и выпытаю, что и как.
Он направился в сторону корчмы. Подъезжая, он слышал громкий плеск стекавших с крыши капель. Дождь усилился. Максим соскочил с коня и бросил поводья слуге. Позванивая шпорами, он переступил порог, после чего сорвал с головы капузу и струхнул с нее дождевые капли. Подошел к стойке. Корчмарь схватился с деревянного табурета. Внимательно вгляделся в гостя.
- Это ты? – недоверчиво спросил он. – Это ты, Максим?
- Тихо, - прошипел казак, потому что в корчме пребывало много шляхты,а ему не хотелось быть узнанным.
- Что ты здесь делаешь?
- У тебя, случаем, не останавливался шляхтич с девушкой?
- Шляхтич?... – Горыла пожал плечами. – Щоб их трясця… всех этих панов великих. Подрались у меня вчера, из-за чего у меня только убытки. И не заплатили… Но… погоди… Был тут шляхтич и шляхтянка. И вчера же в ночь и выехали.
- Куда?
- Похоже… Похоже, что по тракту на север. На Хорол или Лубны. А что ты поделываешь на Заднепровье? Мне казалось, будто бы ты под Белой Церковью осел.
- Да нет пока что. А ты, старик, готовься. Придут черные времена для ляхов. И великие дела на Украине твориться станут.
- Для панов?... Пока же что, как я слыхал, вий на свет вышел.
- Вий… Так ты что, боишься его, может? Уже один он от ляхов и панов может нас избавить. Держи, - он извлек из-за пояса горсть червонцев,- это для тебя.
- Странные вещи ты говоришь, - корчмарь даже отступил на полшага. – А вот это, - показал он на золото, - лучше спрячь. И вообще, смотри, - голос его стал жестким, - за тобой вечно несчастье ходило.
- Молчи! – прошипел казак. А пока что прощай.
Он уже хотел было выйти, как почувствовал на плече чью-то руку.
- Ты кто такой?
Максим повернул голову. Рядом стоял шляхтич в желтом кунтуше. Похоже, вот уже несколько минут он прислушивался к их разговору с корчмарем.
- А сам кто такой?
- Ты что, казак, белены объелся, что смеешь с шляхтичем, словно с равным себе так говорить?
- Так я тоже шляхтич, как и вы, панове-братья, только русский.
- А кого тут ищешь?
- А вот это уже не мил'с'даря дело, - тихо буркнул казак и направился к двери, провожаемый внимательным взглядом поляка.
Рафал Заржицкий со стоном оторвал от лица пропитанные уксусом тряпки. Прямо посреди лба у него появилась шишка величиной с половину яйца.
- Квасу! – с отчаянием простонал он.
Сидели в комнате на втором этаже старого постоялого двора. За столом, кроме Заржицкого, было трое его дружков по предыдущему вечеру. Мины у всех были, скорее, невеселые, это по причине вчерашней стычки. У двоих, это не считая синяков и царапин, были перевязаны руки, у третьего было надрублено ухо.
Вошел слуга, неся на подносе четыре кружки с пивом, кружку и кувшин с квасом. Все это он поставил на столе. Пан Рафал снова застонал.
- Лучше ляг, - обратился к нему сидевший ближе всего Януш Сененский, ближайший дружок Заржицкого по пьянке и гулянке, при том – наилучший рубака во всем киевском воеводстве. – А то прямо уши пухнут!
- Вот же порубил нас, сукин сын, - буркнул Глищинский. – Я его, понимаешь, уже на длину сабли подпустил, но тут погас свет.
- А кто это, собственно, был? – спросил Мерещаницкий, дальний родич Заржицкого. – Вы так говорили, что я ничего не дотумкал.
- То мой сосед, Анджей Дрогоньский, - ответил на это Рафал, сделав глоток кваса. – Сужусь я с ним по вопросу подъезда к реке, за что он уже пару раз наехал на меня.
- А ты его сколько раз?
- А по справедливости. – Заржицкий задумался, немилосердно при этом кривясь, - Раза три, а в последний раз – с казаками. Как раз за это он и подал на меня в суд старосты. Ничего, дам я ему суды, язычнику поганому, лишь только целым домой вернусь!