63 во Львов, а после перехода границы на Днестре с трудом нашел эту никому не ведомую деревушку в миле от Хотина. Когда уже надеялся, что найдет здесь крышу над головой, как попалось ему двое рассерженных шляхтичей, которые просто пылали желанием, чтобы им отрубить один другому уши и оставить несколько шрамов на подбритых башках. Вообще-то, этот поединок его мало трогал, если бы не факт, что оба благородно урожденных пана-брата решили устроить поединок прямо перед дверями корчмы, причем, единственной во всей деревушке. Так что в корчму просто невозможно было заехать, а Сененский не смел мешать поединку. Впрочем, у обоих спорящих было при себе по нескольку слуг, а ехавший в три лошади Януш и не думал искать с ними ссоры. Так что не оставалось ничего другого, как только ждать и глядеть, когда поединок кончится.
- Прошу прощения, мил'с'дарь, - обратился он в конце концов к одному из слуг, который присматривался к сражающимся, - только вот мне любопытно, кто тут с кем дело имеет и по какой причине?
- Пан Томаш Лагодовский с Людвиком Понятовским, - неохотно буркнул спрошенный. – А суть в том, кто кому альков в корчме уступить должен.
- Я вижу то, что встретились два достойных друг друга кавалера, - буркнул Сененский. Без особого труда он вспомнил, кем были оба поссорившихся шляхтича. Сударь пан Томаш Лагодовский был знаменит в Пшемыской земле как скандалист, человек жестокий и самовольный, один из атаманов меньшего калибра, которых в те времена по всей Червоной Руси было полно. В свою очередь, полковник Понятовский был известным разбойником и банитом, одним из предводителей, а если говорить точнее – атаманом бесславной воинской конфедерации, возникшей несколько лет назад, когда взбунтовавшиеся солдаты палили шляхетские имения и грабили Речь Посполитую не хуже татарских нашествий.
- Чего-то ужасно паршиво пан Понятовский снизу саблей работает, - снова буркнул Януш, обращаясь к стоящему рядом слуге. – Сабля у него в горсти ходит, словно цеп в руке у хама. Легче он бить должен, быстрее, иначе замахается быстро. И тогда этот Лагодовский обязательно-таки выиграет…
- Так может, сударь, сам с ним сабелькой поработать попробуешь? А еще лучше, с нами, - заметил спрошенный: мрачный, усатый детина с перебитым и криво сросшимся носом.
Сененский уже пожалел, что заговорил, тем более, что часть челяди или войсковых товарищей, что присматривались к поединку, неожиданно перенесла свое внимание на него. Шляхтич увидел неприязненно вглядывающиеся в него усатые, отмеченные шрамами рожи слуг обоих изгнанников. Он оглянулся на двух своих слуг, Гонсёровского и Жмогуса. Н-да, перевеса сил на его стороне явно не было.
Неожиданно один из сражавшихся избежал рубящего удара, быстро отведя вражеский клинок, после чего рубанул противника в голову. Тот – Януш понял, что то был Понятовский - споткнулся, чуть ли не упал, после чего сам вонзил кончик сабли в грудь Лагодовского. Тот зашатался, потом упал на лицо. Понятовский несколько мгновений еще постоял, но потом рухнул на тело противника, залитый кровью, текущей из собственной головы.
Глядящие на поединок бросились к сражавшимся. Слуги Понятовского – этих было гораздо больше – быстро подняли своего хозяина из грязи. Януш соскочил с коня, протиснулся поближе.
- Жить будет, - буркнул, смахнув грязь с раны. – Промойте ему голову аквавитой, смешайте хлебного мякиша с паутиной, - прибавил он, после чего склонился над вторым из противников. Здесь ему уже мало чео было делать. Пан Томаш Лагодовский уже пинал ногами землю, а глаза уже заходили переной смерти. Януш мог только лишь сложить ему руки на груди и сделать знак креста в воздухе. Вообще-то следовало еще и помолиться, но падающий с неба дождь был настолько холодным и неприятным, что он только лишь произнес сакраментальное "аминь".
Тихо стонущего Поятовского понесли в дом. Януш заметил, что трое мрачных слуг потащили тело Лагодовского в сторону деревушки. Коня пана Томаша еще раньше уже отвели в сторону корчмарь с парочкой слуг. Ну да, все позаботились об имуществе покойника. А что поделаешь, Лагодовскому оно уже не было нужно.
Януш отдал коня слуге и протиснулся в корчму сразу же за людьми Понятовского. О чудо, обошлось без скандала. То ли компаньоны, то ли слуги Понятовского – Януш понятия не имел, как их называть – уселись у огня, попивая водку и закусывая сухой колбасой. Двое из них промыло водкой рану своего пана, намешали и приложили к ней хлебного мякиша с паутиной, обвязали голову полковника какой-то тряпкой. На Януша и его людей никто и не глянул. Пан Сененский был даже рад этому. А раньше он даже опасался, что придется устраивать скандал, чтобы получить место в корчме. А так мог безопасно пристроиться в темном углу. Корчмарь быстро принес ему похлебку из валашского сыра и тушеную баранину. Все ели быстро и молча.
- Не знаю, доедем ли мы спокойно до Каменца, - сказал в конце концов Жмогус. – Люди говорили, еще в Мультанах, что Буджацкая Орда выступила в степи. Можем встретить язычников по пути.
- До Каменца день дороги, - буркнул Януш. – Он быстро пройдет. Лошадей загони, но уже до захода солнца уже будем за городскими воротами.
- Дай-то Бог, - сказал Гонсёровский. - Из-за этой ссоры мы только вымокли. Что, не мог один другого раньше зарезать? А так мы стояли, словно бараны, перед корчмой.
- Ха, на одного инфамиса меньше станет.
- В этих краях их всегда полно было. Что ни шляхтич, то скандалист и драчун. Что ни имение, то крепость или разбойничье гнездо. На Руси, хоть бы ты иезуитами засеял, а родятся одни разбойники.
- Добро пана Лагодовского уже разобрали, - сообщил Жмогус. – А тот арабский скакун, которого корчмарь себе забрал, три сотни червонных стоит. Вот же изменник!
- А ты сам был бы первым такую опеку на себя взять, - буркнул Сененский.
- Так я же бедный, хотя и шляхтич. Десять детей у меня!
- Как домой через месяц отправишься, и одиннадцатый в пути будет, - рассмеялся Гонсёровский.
Януш отстегнул саблю, расстегнул пояс, скинул сапоги и лег на лавке. Он был уставший, промокший, а в корчме царило приятное тепло.
- Можете болтать, сколько влезет, лишь бы тихо, - буркнул он товарищам. – На рассвете разбудите. До Каменца еще ехать и ехать.
До Каменца они добрались еще до заката солнца. Как пан Януш и предполагал, татар по дороге они не встретили. Тракт от Хотина был пустым, округа была неприязненной и совершенно дикой. От самого Днестра и до самых каменецких скал на мили тянулись пустые степи и крутые овраги, заросшие колючими кустами. Лошади ранили бока острыми шипами, иногда по самые животы погружались в грязи, что залегала долины рек. На первый взгляд могло казаться, что через непроходимые заросли, скалы и болота нет никакой другой дороги, как только старый, заросший тракт, ведущий на Валахию. Но Орда, которая проходила здесь не реже, чем раз в два года, все равно находила в чащобе скрытые тропы и дороги, которыми она могла проходить в самую глубину Подолии и даже дальше: под Ясло, Перемышль и Львов.
В Каменце Януш Сененский остановился сразу же за городскими стенами, на постоялом дворе волоха Дупли. Сененскому эта старая хибара очень даже нравилась. Здесь крайне редко случались ссоры и драки, сам же Дупля никогда не подливал в пиво столько воды, как делали это остальные корчмари в Каменце.
Сразу же после того, как они устроились на постоялом дворе, Януш вышел из корчмы и направился в сторону Лонцких ворот, но очень скоро свернул в узкую улочку, а потом остановил коня перед небольшим деревянным домом. Он быстро привязал жеребца к барьеру, толкнул деревянную дверь и скользнул вовнутрь. В больших сенях были развешаны пучки трав, пахло ладаном и миррой. Тихонько, будто рысь, Сененский вошел в комнату по правой стороне. Там он встал за спиной у молодой, темноволосой женщины и громко рассмеялся.
- Приветствую, старая колдунья! – воскликнул он. – Вижу, что волосики тебе еще не сбрили и костерчика не запалили.
Женщина молниеносно обернулась. Она была красива, с таинственным блеском в темных глазах. Увидав шляхтича, она даже раскрыла глаза от изумления, но потом громко рассмеялась и бросилась в объятия Януша. Поцеловала его в губы и тут же укусила его плечо. Шляхтич вздрогнул. Потом бесцеремонно потянулся рукой к ее округлым ягодицам.
- Ах ты, дьявол, - проурчала она, словно кошка. – Я думала, что уже и не увижу тебя. Ходили слухи, что староста Опалиньский тебя все-таки достал, и в Лежайске тебе отрубили голову.
- Да что мне этот староста! – рассмеялся Януш. – Опалиньский давно уже назначил цену за мою голову. Хе-хе-хе, не нашелся еще такой, чтобы снять ее с моей шеи. Ну да хватит об этом. Твоя попочка ждала меня уже столько ночек. Сегодня у нее, моя перепелочка, у нее будет чем заняться! Только это вечером, Евка. А сейчас ты должна мне погадать.
- Погадать? Тогда погоди чуточку.
Колдунья быстро обернулась. Она достала треножник, насыпала в него углей из очага, раздула жар, после чего сунула в него трав из сита. Сразу же вся комната заполнилась пахучим дымом. Сененский присел на табурете напротив Евки. Он вгляделся в дым, но ничего не увидел, даже чихнул так сильно, что закрутилось в носу.
- Я вижу стычку… крупную битву, - пробормотала Евка. – Вижу… смерть совсем рдом с тобой, погоня, погоня скачет… Ха, гончие уже спущены с поводков! Охота уже начата! Станцуешь ты с костлявой, Януш, увидишь ее вблизи, совершенно рядом с тобой… Вижу не зарытую могилу, в ней тело богатого шляхтича… Милостивый Януш, не теряй, мил'с'дарь, головы! Не теряй головы!
Все это Евка произнесла таким голосом, что шляхтич даже задрожал. На всякий случай, он поспешно перекрестился. Ведьма вскрикнула, потом закрыла лицо руками.
- Это все… Все… Вижу голову, голову в горшке…
- Мою голову? – спросил Януш. – Говори, девка, ради Бога!
- Не знаю… Больше уже ничего не вижу… ничего.
Минуло какое-то время, прежде чем Ева, или Евка, как называли ее в Каменце, отвернулась и подошла к окну. Януш направился за ней, положил ей руку на плечо, после чего одним решительным движение повернул женщину к себе. Та обняла его и стала целовать, дико и страстно. В конце концов, он отвел ее губы от сво