ось въехать в город.
В Галиче как раз происходила ежегодная ярмарка. По улицам проезжали возы; на рынке и на отходящих от него улочках стояли лавки, в которых купцы представляли свои товары. Здесь было говорливо, весело, подвижно, поскольку на торг, как правило, съезжалось много шляхты из Червонной Руси. Сененский и его люди медленно ехали по забитым людьми улицам, протискивались через толпу, объезжали телеги и лошадей. Прошло много времени, прежде чем они спустились на берег руки под городом. Здесь находилась переправа и вечно забитый паром, которого на пристани ожидали самые настоящие толпы. С огромным трудом протиснулись они сквозь скопища черни и господ-братьев, чтобы, наконец, забраться на деревянное судно. Переправа долго не продолжалась. Днестр, пускай и после весеннего подъема, в этом месте широким не был. Но как раз на другом берегу наших путников ожидало самое худшее.
Жмогус как раз спокойно съезжал с парома на берег, как внезапно его конь споткнулся, а потом взбрыкнул. Жмудин не удержался в седле и упал, пустив поводья. И вот тут, непонятно откуда, к парому бросился подросток без шапки на голове, в поношенном кафтане и старых, распадающихся сапогах. Будто молния вскочил он в седло и, прежде чем кто-либо сумел опомниться, он ударил коня икрами и, словно вихрь, помчал в сторону леса.
- Голова! – бешено заорал Сененский.
Но времени на раздумья у него уже не было. Он подколол коня шпорами, его же жеребец заржал и с места в карьер пустился за убегающим вором. Обоих своих компаньонов и Евку шляхтич ждать не стал. На скаку он чуть не задавил торговку, перескочил лавку, чуть не столкнулся с въехавшим из боковой улочки возом. Далеко перед собой он пока что видел удиравшего вора, который вез во вьюках при седле десять тысяч червонных золотых, о чем, наверняка, и сам пока что не знал. Десять тысяч! Настоящее состояние!
Мчась будто вихрь, они выскочили за предместья. До леса было совсем близко. Очень скоро они въехали между деревьев. Януш подогнал своего коня, склонился в седле, прижался к к мокрой от пота конской шерсти, придвинул лицо к развевающейся гриве и прошептал коню чуть ли не на ухо:
- Лети, лети, сивка!...
Конь прижал уши к голове и перешел в галоп, летя на последнем дыхании. Деревья только лишь мигали в глазах Януша, но приблизиться к удиравшему ему никак не удавалось. Хуже того: в лесу он потерял того из виду. Шляхтич все ехал и ехал, но беглеца не было. Очень скоро конь Януша покрылся пеной, начал хрипло дышать и уставать. А потом Сененский выехал на широкую поляну. На ее конце он увидел развилку дорог. Там приостановился и тут же увидел четкие следы копыт, сворачивающие с головной дороги. Конокрад свернул на небольшую тропку, которая вела в глубокий яр у самого Днестра.
Сененский остановился. Он сошел с коня и стал ждать. Очень скоро он услышал стук копыт. Это близилась его компания. Гонсёровский со Жмогусом ехали на одном коне. Януш жестом указал на тропку, в которую свернул вор.
- Когда схватим его, - с трудом прохрипел он, - ремни из спины резать станем.
Низкий, вещающий ничего хорошего волчий вой заставил лошадей пугливо тряхнуть головами. Они начали тревожно фыркать. Сененский огляделся по сторонам. Окружающая их темнота становилась все плотнее; тени удлинились, солнце заходило где-то за холмами. Лес был тихим и темным.
Вой раздался вновь, на сей раз уже ближе. Сененский почувствовал, как волосы становятся дыбом. Он слышал, что в ярах над Днестром в последнее время уж слишком размножились волки. Еще когда царили морозы, их стаи подходили под города, не боялись они нападать и на людей. Пан Януш достал бандолет, проверил, заряжен ли тот, после чего взял ключ и завел замки. Затем медленно пошел вперед. Узкая тропинка вела наверх, карабкаясь на поросший кустами холмик. Сененский не видел, что творилось за зарослями. Зато он услышал глухое ворчание, какие-то шелесты и стук, как будто бы по земле тащили что-то тяжелое. Подняв руку, он дал знать своим компаньонам, чтобы те оставались в укрытии, сам он поднялся на возвышение, где раздвинул ветки кустов.
Собственно говоря, делать ему здесь было нечего. Конь Жмогуса лежал на боку с разорванным животом. Трава под ним темнела от крови, которая еще сочилась из разодранных жил и мышц. Рядом с ним Сененский заметил и тело конокрада. Труп уже был прилично надъеден. Два огромных волка лакали кровь из громадной лужи, что образовалась из мертвых тел. Один из них забрался на конскую спину, протянул морду к вьюкам, а потом… ну правда, начал вытаскивать оттуда голову Лагодовского.
Сененский от изумления замер. Он уже прицелился из бандолета, но тут второй волк поднял голову – это он вынюхал и даже увидел человека. Зверь протяжно заворчал, а потом медленно направился в сторону Сененского.
Януш не знал, что и делать. Он заметил, что первый волк удаляется от лошади, таща с собой кровавый кусок человечины. А второй шел в его сторону… Куда стрелять… Кого спасать – себя или те проклятые десять тысяч злотых?! Первый волк перехватил голову покрепче, тряхнул мордой. Януш крикнул и выпалил в его сторону. Огромный зверь завыл. Мощные челюсти сомкнулись в воздухе, после чего хищник положил разбитую пулей башку на передних лапах и свалился рядом с головой Лагодовского.
Второй волк метнулся в воздухе. С разгону он наскочил на Януша, сбил его с ног, свалил на землю. В самый последний момент шляхтичу удалось закрыть лицо рукавом жупана. Волчьи клыки в одно мгновение прогрызли сукно, дергающаяся боль сотрясла всеми его чувствами. Мощные челюсти сомкнулись перед лицом, волк бешено заворчал, сильные когти начали рвать грудь Сененского. А потом прогремел гром. Шляхтич замер, когда прямо в лицо ему хлестнула горячая волчья кровь. Громадное чудовище застыло на месте. Януш с отвращением сбросил с себя его тело, а после того увидел над собой бледное лицо Евки и пистоль, зажатый в ее руке…
- До Красичина еще пара миль, - сообщил Сененский. – Если все хорошо пойдет, до до заката успеем.
- Я надеюсь на то, что пан староста деньги нам сразу заплатит, - сказал Жмогус.
- Обязан. Красицкий свиреп к инфамисам, но слово свое всегда держит. Как пообещат, что с тебя шкуру слупит, то через пару недель ее можно и на солнышко вывешивать. А более всего терпеть не может Стадницких Дьяволят.
- А вы уже придумали, что сделаете с деньгами?
- Я… - начал размышлять вслух Гонсёровский, - куплю с половину какой-нибудь колёкации66 и пущу в аренду.
- А я, - буркнул Жмогус, - найму себе товарищей и пойду в… гусары.
- В гусары! Ты, жмудин? Да чтоб меня об землю приложило! Будешь паном-товарищем!
- А как же!
- Погодите, перед нами мост.
Они выехали на берег небольшой, зато широко разлившейся речки. Вода, стекающая с гор и поднявшаяся после весеннего таяния снегов, бешено шумела на камнях. Зато через реку был переброшен длинный деревянный мост. Сененский въехал первым, за ним Жмогус с Гонсёровским. Евка замялась. Она придержала коня, поправила шапку на голове, прикрыла глаза ладонью.
- Кровь вижу, кровь, кровь… Пан Сененский… Не получишь ты денег…
На другой конец моста из леса выехало несколько всадников. Пан Януш приостановился и наморщил кожу на лбу, глянув на незнакомцев. Перед собой он увидел неподвижные, как будто бы выцветшие лица…Заметил их спокойные, издевающиеся над ним глаза, рваные жупаны, потрепанные колпаки или лисьи шапки. Оружие и конские сбруи в сиянии солнца… На боках у всех были черные сабли. А среди всадников был высокий, худой шляхтич с головой, обвязанной бинтами. Раненый хитро и насмешливо усмехнулся. Он выехал немного вперед, и тогда Сененский узнал его. То был Людвик Понятовский.
- Пан Сененский, а задержись-ка, мил'с'дарь! - воскликнул полковник. – Что, не ожидал?
- И чего мил'с'дарь желает?
- Ты прекрасно знаешь, что мне нужно! Отдай голову и сложи оружие. Это я убил Лагодовского, так что награда принадлежит мне. Или ты со мной не согласен, пан Сененский?
Януш оглянулся назад. На берегу реки стояло несколько гайдуков. Все они держали ружья, нацеленные в сторону моста. Сененский выругался. Они были в ловушке.
- Сложи оружие, пан Сененский! – крикнул Понятовский – В тебя десять стволов целятся!
Ян опустил голову. А потом протянул руку к вьюкам, в которых лежала голова Лагодовского, вытащил ее за волосы и вытянул руку в бок к вспененной, шумящей воде.
- Что же, приказывай стрелять! – весело крикнул он в ответ. – А как убьешь меня, бащки не получишь. Разве что в Гданьск по Сану и Висле за ней поплывешь!
Понятовский громко выругался. И тогда Сененский молнией развернул коня, ударил его шпорами и помчался в сторону сбившихся у моста гайдуков.
- За ними! – взвизгнул Понятовский. – И не стрелять!
Мост загудел под ударами копыт. Гайдуки на другом берегу неуверенно прицелились. Они не знали, следует ли нажимать на спусковые крючки. Набравший скорость конь Сененского налетел на них. Гайдуки завопили, а потом разбежались в стороны, лишь бы не попасть под копыта. И Сененский промчался мимо них, словно дикий татарин, держа в руке отрезанную человеческую голову… Сразу же за ним скакали Жмогус с Гонсёровским, а на самом конце – Евка. Потом оним влетели в лес. За ними раздались крики и выстрелы. Сененский увидел, как Гонсёровский клонится в седле, а потом валится на землю. Судорога рванула сердцем Януша. Гонсёровский был с ним уже издавна… еще со времен службы в лисовчиках…
Только времени на размышления и сожаления у него не было. Люди Понятовского сидели у них на хвосте. Сененский практически чувствовал горячее дыхание мчащихся лошадей на своей спине. Сейчас они летели по узкой тропке между деревьями, перескакивая свалившиеся стволы. Огромные, старые деревья пролетали мимо них, хлестали на скаку ветвями; грохот конских копыт, казалось, рарывал череп. Сененский оглянулся. Он заметил, что противники несколько приотстали.
- Восток! – крикнул он, когда троица преследуемых выскочила на обширную, заросшую кустами поляну, от которой отходили две дороги.