Ян невольно усмехнулся. Хозяин провел его наверх. Здесь было тихо и темно. Незнакомец провел Куницкого в небольшую комнату без окон и посадил гостя в кресле возле небольшого, покрытого кожей стола. Сам уселся напротив.
- Нам необходимо спокойно поговорить, - сказал шляхтич. – Долго ожидал я вашу милость, но, в конце концов, вы попали сюда. Я рад.
- И кто же вы, мил'с'дарь?
- О, я еще ваших предков знал! Хороший род. Под Псковом шел с ними плечом к плечу. Ну да меньше об этом. Ты позвал меня на помощь. Знаю, что у тебя неприятности с мошцицким старостой. Он желает тебя похолопить. А ведь я могу тебе помочь.
- Даже и не знаю, как вашей милости благодарить, - сказал Ян.
- А и не надо. Ты тоже кое-что сделаешь для меня.
- Что?
- Подпишешь.
Незнакомец вытащил откуда-то из-за пазухи толстый, свернутый в рулон пергамент и положил его на столе. Куницкий взял его в руку и чуть не вскрикнул, потому что свиток был горячий, палил, словно раскаленное железо. Ян прочитал его, но ничего не мог понять.
- Что это такое?
- Обязательство. Я помогу тебе, но ты, взамен, дашь мне кое-что свое.
- Что именно?
- Свою душу!
- Господи Иисусе! – испуганно воскликнул Куницкий. Он отодвинулся и бросил перегамент на стол. – Ты кто такой?! – тревожно выдавил он из себя.
- Я – Борута22 из Ленчицы герба Новина,- ответил тот, поднимаясь.
Он стоял, держа руки в бока, будто воевода, и глядел на Куницкого сверху, но без презрения. В своей гордыне и величии он выглядел так, как не представил бы себя никто из польских магнатов. Куницкий чувствовал, что даже наиболее гордый из Радзивиллов мог бы поучиться величию от этого шляхтича.
- Никогда я этого не подпишу! – воскликнул Ян. – Во имя Отца и Сына – уйди!
- Меня зовут Борутой, - медленно произнес тот, - но я шляхтич, точно так же, как и ты, пан-брат. И я обращаюсь к тебе, как шляхтич. Прими от меня помощь.
- Я предпочту, чтобы меня похолопили, чем быть навеки пропащим!
- Но, прежде чем ты познаешь спасение, пройдешь через преисподнюю. Нет, даже не ты. Тебя староста просто повесит. А вот твоя жена будет страдать как невольница и рожать незаконнорожденных детей Стадницкому…
- Оборонюсь! Бог мне в этом поможет!
- Перед Стадницким не оборонишься. А Бог… Он даст тебе только надежду. Старосту же осудит только после смерти, но не вмешается, когда то будет насиловать твою жизнь. Он, - Борута усмехнулся в ус, - он никогда не вмешивается. Сотворил вас, осудил на смерть, но оставил одних, без надежды. Обдумай это. Подумай хотя бы о своей жене. Как же она будет страдать. Пожертвуй собой мне во имя собственной любви.
Куницкий замер. Перед его глазами встала фигура Анны. Он и сам не понял, когда опустился на колени и оперся лбом о столик.
- Убью и Анну, и себя.
- И никогда уже ее не увидишь. Самоубийство – это смертный грех.
Куницкий молчал, не зная, что сказать.
- А я ведь вовсе не чужой человек, - сказал Борута. – Я – польский шляхтич. И поверь мне, мил'с'дарь, обращаюсь к тебе как приятель. Спасайся. Стань моим клиентом. Ты был слугой Бога, но то не пришел к тебе на помощь. А я другой. Даю тебе nobile verbum23, что не допущу, чтобы с тобой случилось сто-то злое. Подпиши, - прошептал он и втиснул в ладонь Яна маленькое железное стило…
Куницкий не знал, что с ним творится. В голове он чувствовал совершенное замешательство и полнейшую пустоту. Это ради нее, ради нее, - беззвучно шептал он, - она ведь такая невинная… Я обязан ее спасать. Ян уколол себя в плечо. Кровь стекла, медленно заполнила стило. Он поднес его к листу пергамента и замер.
- Нет! – выкрикнул Куницкий. – Не сделаю я этого! Я не верю тебе!
- Хорошо, - спокойно ответил на это Борута. – Так что погибай. Только не надейся, что кто-то тебе поможет. Ты остался один. Все твои знакомые отдались на мои услуги. Ты же видел мои отметины на их руках. Твой самый лучший приятель – мой человек. Остался один ты. В одиночку против старосты и всех остальных. Чего ты желаешь защищать? Собственную совесть. Да, она пригодится, когда ты будешь болтаться на виселице, а Стадницкий доберется до твоей жены!
- О Боже! - тихо прошептал шляхтич. – Выходит, те знаки, те клейма – это твой герб? Не может быть! Это как же, все продали тебе души?
- Все. Ты – последний. Подпиши это. Тебе уже нечего терять. И так ведь погибнешь. Ведь староста прикажет тебя повесить.
- У меня имеется еще кое-что, - тихо заявил Куницкий, - моя гордость и честь. Я не банита. Не отдам я тебе душу, но не думай, что это от страха. Я не трус. А ты иди прочь!
- Хорошо, - сказал тот.
Он вытянул руку в сторону Яна, и вдруг весь мир вокруг Куницкого исчез, словно лопнувший мыльный пузырь.
Когда он пришел в себя, то обнаружил себя лежащим в алькове. Похоже, что во время сна он упал, потому что тело болело так, словно бы его всего поколотили палками. В голове еще были воспоминания недавнего сна, а может и реальности. То, что он видел, было уж слишком реальным для сонных кошмаров.
Он глянул на свою руку и убедился в том, что перстень с гербом Новина, который вчера вечером вынул из-за пояса, исчез. Искать он его не стал. Вышел из алькова, быстро разбудил челядь. Сам при этом чувствовал себя потрясенным и не собранным. Поглядев в зеркало, понял, что его лицо стало белым, будто мел.
- Коня! – крикнул он перепуганным слугам. – И быстро, сучьи дети!
Когда же ему того подали, он вскочил в седло и помчался прямо перед собой.
Костел, в который вошел Ян, был пуст. Сентябрьский день был напитан прохладой, а на небе с утра переваливались клубы черно-синих туч.. Прошло какое-то время, прежде чем он перекрестился и прошел дальше. К алтарю он подполз на коленях и погрузился в молитве. То есть, он хотел молиться, только слова убегали куда-то с уст, и вместо того, чтобы читать молитву, Куницкий понял, что про себя яростно просит у Господа спасти его.
- Помоги мне, Господи, - без слов прошептал он. – Смилуйся. Укажи мне дорогу. Скажи, что следует мне сделать. Спаси меня и мою жену.
Он начал беззвучно молиться. Это приносило ему какое-то облегчение. Ян подумал, что следовало прийти сюда сразу же. На него сошло успокоение. Впервые за несколько дней он почувствовал, что мысли его перестала травить горячка. Неожиданно все начало казаться ясным, простым и понятным. Все вовсе не должно было быть столь паршивым. Куницкий думал, надеялся на то, нет, у него была уверенность, что Господь встанет – что Он на его стороне. Он стоит, поскольку никогда не мог бы допустить, чтобы кому-либо устроили подобную подлость.
Неожиданно Ян услышал шаги. Хотя он и был погружен в молитве, повернул голову. Из тени выступил молодой ксёндз. Не мешая Куницкому, он опустился рядом с ним на колени, но вопросительно глянул. Ян склонил голову.
- Да будет восхвален Иисус Христос, - прошептал он.
- Во веки веков. Аминь.
- Я знал, что ты здесь самого утра, сын мой, - сказал священник. – У тебя какие-то неприятности? Могу ли я чем-нибудь помочь тебе?
- Я… - прошептал Куницкий, - прошу совета, поддержки и отпущения грехов.
- Тогда идем.
Ксендз поднялся и направился в сторону исповедальни. Шляхтич пошел за ним и опустился на колени на деревянной ступеньке.
- Слушаю тебя, сын мой.
- У меня имеется враг. Он похолопил меня. Он желает моей жены. Он дал мне время до конца сентября… Это через два дня. Если моя Анна не поддастся ему до того времени, он исполнит приговор суда. Пожалуйста… Я прошу о помощи. Что мне делать? Я никак не могу защититься от него.
- Верь Господу, и он тебя не опустит, и будет с тобой до конца.
- Я верю, но вот достоин ли я, чтобы он ко мне пришел? Я не поддамся, не уступлю насилию, хотя у меня имеется и другой выход. Вот только делаю ли я хорошо? Именно этого я и не знаю.
- А ты честный человек?
- Честный… По крайней мере, мне так кажется…
- Если так, то тебе нечего бояться. Поступай так, как приказывает тебе совесть. Если ты праведен и честен, Господь будет с тобой и спасет тебя. По крайней мере, подарит надежду…
- Надежду?... Да, именно в этом я и нуждался. Но правда такова… Не защищусь я от старосты… Я один - одинешек. Мне нужно чего-нибудь больше, чем только надежда…
- Если ты поступаешь праведно, если ты хороший человек, то поддержку получишь. Иди, помолись. Наш Господь наверняка тебя выслушает. Верь в него. Молись и жди.
- Вот если бы я получил какой-нибудь знак…
- Ты же не хочешь поддаваться. Ты уверен, что правота на твоей стороне… Это и есть глаз Божий. Он поддерживает тебя. Это и есть знак. Он в тебе.
Куницкий замер, опустил голову. И почувствовал в себе тепло. Почти что горячо. И он уже знал… Ян облегченно вздохнул. Он был прав в том, что не сошел с пути.
- Благодарю вас, святой отец, - тихо прошептал он, а затем на коленях отполз от исповедальни.
Тот решающий вечер был спокойным. Последний день сентября казался последним днем уходящей прекрасной золотой осени. Солнце светило до самого заката, на небе не было видно ни единой тучки. Не дул и ветер, а после заката с лугов, полей и болот вокруг принадлежащего Куницкому Вилькова поднялись густые, но и летучие белые туманы испарений. Они окутали всю округу словно плотный плащ. Куницкий до самого последнего момента глядел на них. А потом отправил всех слуг по ломам и ожидал. Он сидел в гостевой комнате дворища, приготовленный ко всему. На эту ночь он надел свой самый красивый кунтуш, а к поясу прикрепил старую добрую баторовку24 в инкрустированных драгоценными камнями ножнах. Ждал. Перед тем тщательно закрыл на засовы все двери, забил окна, а на столе рядом с собой положил пару заряженных пистолей.
Несмотря на все, этого момента он боялся. Правильно ли он поступил, либо же то, что продиктовала ему собственная гордость, его честь были всего лишь безумием? Он знал, что никто, абсолютно никто ему не поможет. Нужно было бежать.