— Он — болван, этот ваш портье, — сказал очаровательный голос. — Я говорила ему это наверное тысячу раз.
— Я заходил в контору мистера Уилкса, — произнес, потерявший всякую надежду, Филип. — И там мне сказали, что рукопись все ещё у вас.
— Какая ещё рукопись? — спросила мисс Герри.
— Да, «Обитель страданий»! — выкрикнул Филип, чувствуя, что уже начинает потеть. — Когда я принес её в контору мистера Уилкеса, то предложил вас на главную роль и попросил переслать рукопись вам. Один человек из Театральной гильдии хочет на неё взглянуть, и я решил, что вы сможете мне вернуть рукопись, поскольку она у вас уже больше двух месяцев.
На противоположном конце провода воцарилась тишина. Очаровательный голосок, видимо, решил взять короткую передышку.
— Почему бы вам ни подняться ко мне, мистер Блумер? — сказала, наконец, мисс Герри несколько призывным, но, тем не менее, преисполненным целомудрия тоном.
— Хорошо, мэм, — ответил Филип.
— Номер 1205, сэр, — сказал портье, осторожно приняв из рук Филипа трубку и нежно водрузив её на пьедестал.
Войдя в кабину лифта, Филип нервно взглянул на свое отражение в зеркале, поправил галстук и попытался пригладить волосы. Мистер Блумер был действительно очень похож на деревенского парнишку, работающего подручным на молочной ферме. Впрочем, судя по его виду, нельзя было исключить и того, что он пару лет проучился в сельскохозяйственной школе. Филип, по мере возможности, избегал контактов с театральным миром, поскольку знал — никто, увидев его, не поверит, что человек с подобной внешностью способен что-нибудь сочинять.
Покинув лифт, он прошагал по покрытому мягким ковром коридору до номера 1205. К металлическим дверям номера при помощи магнита был прикреплен листок бумаги. Филип собрался с духом и надавил на кнопку звонка.
Дверь ему открыла сама мисс Адель Герри. Она появилась перед ним высокая, темноволосая, благоухающая и такая женственная, в дневном туалете, открывающим взору не менее квадратного ярда пышной груди. Глаза мисс Герри сияли темным огнем. Этот огонь, пылавший во многих, сыгранных ею сценах, всегда приводил в восхищение таких знатоков театра, как Брукс Аткинсон, Мантл и Джон Мейсон. И вот теперь она стоит на пороге, обратив на него задумчивый взгляд. Ладонь её лежит на дверной ручке, волосы свободно закинуты назад, чуть-чуть на одну сторону.
— Я — мистер Блумер, — сказал Филип.
— Почему бы вам ни зайти ко мне? — спросила она ласковым голосом, призванным успокоить деревенского парнишку — подручного на молочной ферме, и полностью отвечающим этой задаче.
— На ваших дверях — какая-то записка, — сказал Филип, безмерно радуясь тому, что у него оказалась наготове хотя бы одна фраза.
— Благодарю вас, — ответила она, снимая с металлических дверей бумажку.
— Видимо, послание от тайного вздыхателя, — с улыбкой сказал Филип. Неожиданно для самого себя, он решил проявить светскость, тем самым объявляя войну юному деревенскому увальню и уничтожая подручного на молочной ферме.
Мисс Герри подошла с листком к окну, пробежала её глазами, поднеся ей близко к носу, как делают близорукие. Казалось, что она всем своим прекрасным телом тянется к начертанным в послании словам.
— Это — меню, — сказала она, бросая листок на стол. — Сегодня у них на ужин тушеный ягненок.
Филип на мгновение закрыл глаза в надежде на то, что когда он их снова откроет, мисс Герри, комната, да и весь отель исчезнут.
— Почему бы вам ни присесть, мистер Блумер? — сказала мисс Герри.
Он открыл глаза, промаршировал через всю комнату и уселся с прямой спиной на краешек золоченого креслица. Мисс Герри примостилась на диване и сделала это, надо сказать, весьма живописно. Она уселась на диван с ногами, согнув, как маленькая девчонка, колени. Её рука вытянулась вдоль невысокой спинки дивана, а холеные ноготки стали выстукивать на ней, какой-то замысловатый ритм.
— Знаете, мистер Блумер, — произнесла она с очаровательной игривостью в голосе, — вы совсем не похожи на драматурга.
— Знаю, — мрачно ответил Филип.
— У вас такой здоровый вид.
— Знаю.
— Но вы, тем не менее, драматург? — чтобы придать интимность беседе, она чуть наклонилась вперед, и Филипу лишь ценой больших усилий удалось оторвать трепетный взгляд от её декольте. Похоже, что эта роскошная грудь станет главной помехой в нашей беседе, подумал он.
— О, да, — ответил он, упорно глядя поверх её плеча. — Да, конечно. И, как я вам уже сказал по телефону, я пришел для того, чтобы забрать свою пьесу.
— «Обитель страданий»? — с небольшой заминкой, произнесла она, вскинув головку. — Какое милое название! Впрочем, довольно необычное для человека с таким завидным здоровьем.
— Да, мэм, — ответил Филип, стараясь держать голову прямо и смотреть вдаль.
— Как мило, что вы в связи с ней подумали обо мне, — сказала мисс Герри и ещё сильнее наклонилась вперед. Её полные благодарности глаза горели таким огнем, что, без сомнения, могли бы залить светом даже третий ряд верхнего яруса самого большого театра.
— Последние три года я практически находилась на покое. Я даже решила, что Адель Герри уже никто не помнит.
— Нет, нет. Это вовсе не так, — галантно произнес Филип. — Я вас прекрасно помню, — добавил он, понимая, что говорит совсем не то, что требуется, и опасаясь, что все, что он скажет дальше, будет ещё хуже.
— Театральная гильдия намерена поставить вашу пьесу, мистер Блумер? благосклонно поинтересовалась мисс Герри.
— Нет. Этого я не говорил. Я просто сказал одному знакомому из Гильдии, что неплохо было бы разослать её по театрам, и, поскольку она у вас уже два месяца…
Светившийся в глубоких глазах мисс Герри интерес слегка померк.
— У меня нет экземпляра вашей пьесы, мистер Блумер. Она у моего постановщика, мистера Лоуренса Уилкса. — Мисс Герри улыбнулась Филипу, несмотря на то, что при улыбке морщинки на лице становились заметнее, и добавила: — Мне было очень интересно встретиться с вами. Я постоянно стараюсь следить за приливом в театр новой крови.
— Благодарю вас, — промямлил Филип, ощущая при этом, как ни странно, какой-то восторг.
Лучистые глаза мисс Герри смотрели прямо на него, и он чувствовал, как его взор, видимо, будучи не в силах выдержать это сияние, все время стремится опуститься на её грудь.
— Да, я знаю мистера Уилкса, — сказал он очень громко. — Я видел множество спектаклей в его постановке. Вы в них были неподражаемы. Он прекрасный режиссер.
— Да, у него есть определенные достоинства, — ледяным тоном произнесла мисс Герри. — Но в то же время ему присуща и некоторая ограниченность. Очень серьезная ограниченность. Трагедия американского театра состоит в том, что в нем не осталось людей, не страдающих ограниченностью.
— Да, — согласился Филип.
— Расскажите мне о вашей пьесе, мистер Блумер. О той роли, которую вы уготовили мне. — Она изменила позу и села, скрестив ноги, с таким видом, словно была готова слушать бесконечно долго.
— Что же, — начал Филип, — дело происходит в пансионе. Низкопробном, жалком, ободранном пансионе, с вечно текущими водопроводными трубами. В нем обитают жалкие людишки, не способные платить за проживание. Такова примерно общая обстановка.
Мисс Герри промолчала.
— Злым гением всего заведения является его хозяйка — неряшливая, распутная и грубая интриганка, с наклонностями тирана. Я списал её со своей тетки, которая владела пансионатом.
— Сколько ей лет? — просила мисс Герри.
— Кому? Моей тетке?
— Нет. Женщине в пьесе.
— Сорок пять, — Филип поднялся с креслица и принялся расхаживать по комнате, продолжая пересказ своего опуса. — Она за всеми шпионит, подслушивает у замочных скважин, а затем реконструирует события из подслушанных обрывков трагедии своих жильцов. Она вздорит в семье, ругается с… Что с вами, мисс Герри? — спросил он, оборвав рассказ. — Мисс Герри?
Она, сгорбившись, сидела на диване, а из её глаз капали горькие слезы.
— Этот человек… — рыдала она, — этот человек.
Вскочив с дивана и промчавшись через всю комнату к телефону, она схватила трубку и набрала какой-то номер. Оставленные без внимания слезы, проложив путь через тушь для ресниц, стекали по её щекам, образуя черные каналы на тенях для глаз, румянах и пудре.
— Этот человек… — продолжала твердить, — этот человек…
Филип инстинктивно попятился к стене между столом и комодом, спрятав руки за спину. Казалось, что он ожидает нападения.
— Лоуренс! — кричала она в трубку. — Очень рада, что застала тебя дома. У меня сейчас молодой человек, и он предложил мне роль в его пьесе, слезы ручьем бежали по темным канала на её щеках. — Ты знаешь, какая это роль? Сейчас я тебе скажу, а затем выброшу этого молодого человека из отеля!
Филип прижался спиной к стене.
— Заткнись, Лоуренс! — визжала мисс Герри. — Я достаточно долго выслушивала твои льстивые объяснения. Женщина сорока пяти лет, — прорыдала она, — злобная, неряшливая, ненавидящая весь мир содержательница пансиона, подслушивающая у замочных скважин и терроризирующая свою семью. — Страшное горе сгорбило актрису, и та стояла согбенной, неловко держа трубку обеими руками. Поскольку слезы мешали мисс Герри говорить, она была вынуждена слушать своего собеседника. До слуха Филипа доносился мужской голос. Мужчина говорил что-то утешительное, говорил быстро, но достаточно спокойно.
Не обращая внимания на голос в трубке, мисс Герри выпрямилась и, злобно цедя сквозь зубы, спросила:
— Мистер Блумер, скажите, почему вы решили, что я подхожу для этой глубокой роли? Почему, по вашему мнению, я лучше всех способна сыграть столь обаятельную персону?
— Я видел вас в двух спектаклях, — ответил несчастным тоном и по-мальчишески писклявым голосом Филип, не покидая своего места у стены между столом и комодом.
— Да заткнись же ты, ради Бога! — рявкнула в трубку мисс Герри, и спросила Филипа, сопровождая вопрос ледяной улыбкой: — В каких спектаклях, мистер Блумер?