– Пойдем сейчас? Кассиопею мне свою покажешь.
– Так это, утро, Тамарочка, солнце светит. Нельзя на крышу.
– Нельзя на крышу… – Тамара Алексеевна поджала губы. Ей захотелось расплакаться.
– Но на лодочки можно, Тамарочка. Поедем? – Соломон Петрович присел к жене на диван и осторожно сжал ее крепкую руку.
– Ты ж не увезешь меня, доходяга, – нараспев проговорила Тамара Алексеевна. Ей так тепло стало, так лучисто. На лодочках ее часто Соломон катал, но в молодости, когда она еще не была такой полной.
– Увезу, Тамарочка, увезу! – Соломон Петрович с любовью прижался к пышной груди жены, от удовольствия закрыв глаза.
И увез же, увез. Соломон Петрович ловко орудовал веслами, а Тамара Алексеевна лежала, прикрыв глаза. Вода мягко обтекала корму лодочки, яркое солнце припекало щеки и нос, а Соломоша пел про смуглянку – молдаванку. Тамаре Алексеевне было хорошо.
А вечером, когда почти стемнело, они вернулись домой. Тамара Алексеевна приготовила свой фирменный сливовый пирог, Соломон Петрович набрал детей по скайпу, и они все долго-долго в общей конференции болтали о весне, цветах и звездах.
Тамара Алексеевна уже и не помнила, когда у нее был такой выходной: когда ты сидишь в кресле и уставший-уставший, а на душе радостно, хорошо.
Ночью Соломон Петрович отвел жену на крышу, и они долго-долго смотрели на звезды. Было так на самом деле или Тамаре Алексеевне показалось, но много камешков свалилось с неба в ту ночь, чтобы с ними поздороваться.
– Соломош, а что с нами стало-то, а? Постарели?
– Да что за глупости, Тамарочка, – Соломон Петрович целовал руки жены, мягко и тепло заглядывая ей в глаза.
– А я злая стала, изменилась, Соломош. Это потому, что совсем забыла, как быть молодой.
– Да причем тут старость-молодость, Тамарочка? Вот изменился я, скажи мне?
Тамара Алексеевна смотрела на детские глаза мужа, в которых всегда играли искорки, и понимала, что тело его постарело, волосы почти все повыпали, да внутри остался он все тем же мальчишкой с отцовским телескопом под мышкой и тысячей ярких мыслей в голове.
– Это потому, Соломош, что ты о звездах мечтал? Это тебя сохранило?
– Дурочка ты у меня, Тамарочка. – Соломон Петрович нежно прижался губами к щеке жены. – Это все потому, что я с любимым человеком всю жизнь прожил.
Другое лето
Тимка раздраженно отодвинул от себя ноутбук, сдернул наушники и тут же опасливо прислушался. Не проснулась ли мама? Снова закатит скандал, мол, сидит он сутками в этом компьютере, отупел уже в край, мира не видит. Тимофей поднялся на ноги и устало расправил затекшие плечи. Глаза наутро опять будут красными, сейчас они слезились и болели. Словно сунули под веки раскаленного песка и велели моргать до тех пор, пока слезы все не вымоют.
Сквозняк потянул из соседней комнаты, зазывая Тимку на улицу. Мальчик захлопнул крышку ненавистного ноутбука и на цыпочках прошел по коридору. Если мама проснется, можно все свалить на кота: он всегда по ночам просился на улицу.
Дверь заскрипела громко и протяжно. Отец всхрапнул, а мама недовольно спросила:
– Тим, ты? Уже третий час, опять не спишь?
– Мам, я Барсика выгоняю, – шепнул Тимка и выскользнул на улицу.
Даже удушливым, раскаленным летом, ночь была освежающей, приятной. От кирпичей дома шел жар, от разогретой плитки поднималось тепло, даже металлические карнизы еще не остыли. Но прохлада лилась в мир с самого неба: такого черного и глубокого, как нутро могучего кита, проглотившего все, что было на земле. Тимка запрокинул голову и невольно охнул. Сегодня млечный путь показался во всей красе. Мальчик улыбнулся, благодаря сквозняк и проваленную миссию.
Тимка уже собирался бежать в дом за подаренным дедом телескопом, но услышал мурчание кота. Другие коты мурчали мягко, почти незаметно. Но Барсик грохотал, как трактор, его трудно было не узнать. Тимофей подошел к соседской сетке и удивленно уставился на девчонку, в чьих руках нежился его рыжий кот. Она сидела на небольшом пне, оставшемся от старой вишни. Тима еще год назад помогал отцу ее спилить по просьбе старенькой соседки. Девчонка уставилась в небо и улыбалась сладко-сладко, как будто спала. Тима раньше не видел таких улыбок у бодрствующих людей. Таких настоящих и спокойных.
– Эй, – почему-то обиженно позвал мальчик, – Это мой кот.
Девчонка обернулась. Лицо ее, все перечеркнутое сеткой, казалось совсем некрасивым. Глаза только блестели как-то по-особенному, как звездочки.
– Прости, я не знала.
Девочка поднялась с пенька и поднесла к забору Барсика. Кот недовольно заурчал, блеснул хищными глазами и в один миг перемахнул через сетку. Он уселся у ног Тимки и начал вылизываться.
– Ты тоже вышел посмотреть на звезды?
– Чего на них смотреть? – буркнул Тимка и, схватив кота под мышку, ушел в дом, демонстративно хлопнув дверью.
– Тимофей? – теперь уж позвал папа. Наверное, мама локтем ткнула его, чтобы он утихомирил сына.
– Я воды вставал попить. Ложусь, ложусь.
Тима закрыл дверь в свою комнату и тут же открыл. Без сквозняков летом туго живется. А после уличного воздуха, воздух в доме казался спертым, неживым. Тимофей уложил кота на грудь и уставился на потолок. Лето уже почти доползло до середины, вот уже аж три недели прошли, и вдруг оно стало каким-то непривычным. Совсем особенным.
Наутро Тима проснулся недовольным и очень уставшим. Полинка встала рано, у нее завтра предстоял один из страшных экзаменов. Тимке не нравилось думать про эти экзамены. Вот, Полинка их сдаст и уедет куда-то далеко-далеко. Насовсем. Конечно, сестра стала уже взрослой, с ней практически ни о чем не поговоришь, но без нее и ее дурацких историй про луну станет очень тоскливо. Тимка это точно знал.
Мальчик взял чашку и побрел на огород, заедать грусть малиной. В этом году урожай ее выдался совсем никудышный, и Тимке пришлось грустить еще и поэтому.
– Привет, – донеслось с соседнего огорода.
Тимка кивнул надоедливой рыжей девчонке и тут же нахмурился от зависти. В ее ведерке малины раза в четыре больше было. И ягоды еще такие крупные, сочные. Она специально что ли?
Девчонка зачем-то улыбалась. Зубы у нее оказались особенно дурацкие, с щербинкой. А глаза страшные. Слишком светлые для обычного человека. Такие только у призраков в фильмах бывают.
– Меня Тася зовут, Таисия, – девчонка протянула покрытую мелкими царапинами руку сквозь ромбик сетки.
– Дурацкое имя. – Тимка отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
– А тебя Тимофей зовут. Мне бабушка сказала. Тоже имя для старика. Вот.
– Что?! Да ты…! – Тимка обернулся, пытаясь сдержать возмущение. Но снова Тася улыбнулась, и ему расхотелось ругаться.
– У нас малины много. Нам столько не нужно. Хочешь, иди сюда, будем вместе собирать.
Тимка хмыкнул и раздраженно повел плечом.
– И желтая у вас есть?
– Угу, вон там, пять кустов, видишь?
– Ну, тогда ладно.
Тимка пошел к камышам, туда, где заканчивалась сетка. Он легко переступил невидимую черту, разделяющую их двор от соседского.
Малина у соседей и правда оказалась хороша. Тимка с Тасей сосредоточенно занялись делом. Тимка краем глаза следил за Тасей. Теплый, почти горячий ветер опалял ее бледное лицо, солнце пекло в макушку, но она продолжала улыбаться. Тихо-тихо она шептала себе под нос:
– Иди ягодка, иди, моя хорошая. Это меня бабушка так научила, Тим. Если ягодка сама идет в руки, если кустик готов тебе ее отдать, то это спелая ягодка. В ней само солнце.
Пахло зеленью и раздавленными ягодами, от куста к кусту сновали стрекозы, и Тася то и дело прижимала ладошку к груди, словно стараясь поймать там дух самого лета.
– Эй, а почему ты ешь их сразу? – Тима задумчиво следил за странной девчонкой.
Тася кидала в рот ягоду за ягодой.
– С куста ведь вкуснее, разве нет? – пожала плечами она.
– Не мытая ведь. Заразиться чем-нибудь можно.
– Ну и пусть, – Тася отправила в рот целую пригоршню, и вокруг губ ее выступил розовый сок.
– А если камашку съешь какую-нибудь?
Тася рассмеялась.
– Я заметила, что все насекомые здесь делятся так смешно: те, что с крылышками – мошкара. А те, что ползают – камашки.
Тимофей хмыкнул: он никогда этого раньше не замечал, но все так и было.
– Ты здесь вырос? – неожиданно серьезно спросила Тася.
– Ну, да. – Тиме почему-то стало неловко.
– Вот поэтому ты как слепой. – Девчонка пожала плечами и пошла в сторону яблонь, раскинувших ветви возле дома.
– Эй, подожди, эй! – Тима кинулся следом. – Чего это я – слепой?
Но Тася уже его не слушала. Она склонилась над широкими листьями и взвизгнула от удовольствия:
– Ой, посмотри, какой миленький огуречик!
– Пф. Маленький, горбатый, весь в пупырках.
– Как твой нос, – Тася гневно сверкнула глазами.
Тимкаа задохнулся от возмущения, а девчонка, надменно хмыкнув, ушла в дом.
Тимофей задумчиво почесал макушку и слегка пнул носком огурец.
– Кяк твой нось… – покривлялся он в сторону соседского дома.
– Мам, че там за шум? Полкан разрывается! – Тимофей стянул один наушник, а второй придерживал щекой.
– Не знаю, – мама за компьютером вновь что-то печатала. Ее маленькие тонкие пальчики бегло носились по клавиатуре, сама она была сейчас где-то далеко: Тим знал этот отрешенный взгляд.
– Это соседи уезжают. Погостили чуть-чуть у бабушки и обратно в город, – пояснил отец, распутывающий удочки.
– Как? Уезжают? – Тимка рассеянно опустил наушник, уже не слыша криков команды и не глядя на экран. Его персонаж упал, и только через пять секунд в поле зрения появился противник. Тимку это почему-то не вывело из себя, как выводило раньше. Он просто опустил крышку ноутбука и рассеянно уставился на окно, туда, где плясали под порывами ветра камыши.
– Ну, да, – папа хитро улыбнулся. – А ты не хотел, чтобы кто-то из них уезжал?