Тимофей густо покраснел и отвернулся. Мама подняла взгляд от экрана. Они с отцом многозначительно переглянулись.
Мальчик побрел на кухню, оттуда окна выходили на улицу. Успел увидеть, как дверцы серебристой машины захлопываются. Соседка машет вслед, стараясь сдерживать слезы. Из груди Тимки вырвался тяжелый вздох. Мама, незаметно оказавшаяся позади него, тихо сказала:
– Да, что-то они мало вообще в этом году погостили. Меньше недели.
– За молоком сходить? – Тиме захотелось прогуляться. Просто уйти подальше от дома.
– А хочешь, в булочную еще сходи, да? Давно мы пирожных твоих любимых не брали.
Тима кивнул, взял протянутые деньги и пакет. Он дошел до самого парка и долго бродил по нему, пиная изжарившиеся от жары листья. «Кяк твой нось» – пробормотал мальчик, ощупывая нос, и пошел в сторону булочной.
Возвращался домой он уже повеселевший: одно пирожное заточил на ходу. Вздумал он грустить по дурацкой девчонке с русаличьми глазами, ага, щас.
Тимка не знал, какие глаза бывают у русалок, но, если бы и существовали эти причудливые полурыбы, то глаза всенепременно были бы у них бесцветные как вода, Тасины.
Тимофей вышел на узкую улицу и застыл. Возле детсада, в который он когда-то давно ходил, стояла девчонка с темно-рыжими волосами. Она на носочках тянулась к липе и жадно дышала, закрыв глаза. Тима вдруг вспомнил, что когда был маленький, ему тоже нравилось нюхать сладкую липу, росшую под забором. А сейчас, кажется, она так больше не пахла.
– Привет, – Тася открыла глаза и помахала Тиме рукой. Он кинулся к ней чуть быстрее, чем хотел.
– Я думал, ты уехала, – радостно сказал он.
– Я у бабули еще на целый месяц остаюсь, – Тася сладко потянулась.
– Тимка, – мальчик протянул руку.
– Тася, – девочка улыбнулась, вновь показывая щербинку между зубов.
Тимофей снова ощутил запах липы. Совсем такой же, как в детстве. Мальчик удивленно вскинул голову и сорвал плотную косточку.
– А хочешь, пойдем в парк? – выпалил он. – Там лип очень много, целые аллеи.
Тася кивнула и прижала руки к груди от радости, как ребенок.
Они шли по парку и болтали о глупостях. Тимка хвастался, что сестра его уже совсем взрослая, что мама пишет книжки, а папа уже седой. Тася рассказывала, что живет в сером Петербурге, и мама ее когда-то даже работала кондуктором. А еще мама ее отлично поет, и Тася этому тоже скоро научится.
Домой возвращались затемно, унося с собой из парка запах сладкой липы. Пирожные уже закончились, но Тимка знал, что мама с папой не обидятся. Он сохранил всего одно, для Полинки. Чтобы подбодрить перед экзаменом.
Тася остановилась, прижав палец ко рту. И Тимка вскоре услышал. Протяжное мяуканье, где-то над их головами. Тася бегала под деревом, стараясь увидеть котеночка, а Тимка упорно пытался влезть на ствол. Он чертыхался про себя и злился: никогда ему не удавалось лазать по деревьям.
И тут раздался шорох, короткий писк. Маленький серый комочек шлепнулся о землю совсем близко. Тася вскрикнула и подхватила котенка, он зажмурился и замурчал. Тимка протянул руку и болезненно скривился: до чего ж худым оказался найденыш. Позвонки, как иголочки в пальцы впиваются, лапки – что соломенные палочки.
– Ой, Тима, – глаза Таси наполнились слезами. – Ой. Не оставим же мы его тут? У бабули моей астма. С котиком вообще все плохо будет.
– Давай сюда, – Тимка оторвал маленькие коготочки от рубашки Таси и прижал котенка к себе. – Ну, одним котом больше, одним меньше. Ничего ведь страшного, да? – храбрился он.
Но сам боялся. Мама с папой жутко его ругали, когда он притащил домой щенка. Тот вымахал потом и с легкостью перепрыгивал через двухметровый забор, пугая прохожих. А еще Полинка раньше приносила домой котят. Но мама тоже злилась. Разрешала подкармливать, но в дом тащить их нельзя было. Вообще нельзя.
Но у Таси благодарно светились глаза, комочек шерсти урчал не переставая. Словно почувствовал, что вот они – те самые руки, которые принесут его домой.
Возле калиток распрощались. Тася даже отрывисто обняла Тимку, и тот расцвел, тепло у него в груди стало, радостно. Так бы и замурчал, как котенок.
– Тим, ты чего так долго? – мама включила свет в коридорчике.
– Мам, я это… – Тима протянул руки вперед. – Вот.
Мальчик опустил голову, а котенок протяжно мяукнул.
– Ой, ты ж горе мое луковое. Ну, заноси. Молока купил?
Тимка испуганно покачал головой. Мама покосилась на пустой пакет
– Вообще ничего не купил?
– Пирожных только. Но мы с Тасей три съели. Я одно Полинке оставил. Я котенка хотел покормить, а оно на асфальт выпало, – замямлил Тимка.
– М-да, – мама укоризненно покачала головой, пытаясь скрыть улыбку. – Ну, проходите. Будем думать, что с вами делать.
Месяц летел так быстро и стремительно, что Тиме становилось страшно. Вдруг, и жизнь вся такая? Ты только вдохнуть успел, а она уж и закончилась?
Они носились с Тасей на велосипедах вдоль реки, распугивая ящерок, притаившихся в траве. Сидели на бетонной ограде парка долгими часами, ели приготовленные мамой сочные котлеты, и им было не зазорно не появляться дома целыми днями. Глаза у Тимки больше не болели. Болели ноги от усталости, кожа от синяков и расчесов, язык от колких трав. И так хорошо ему было, словно в детство вернулся.
Тимка огляделся по сторонам, вдохнул горячий воздух и вдруг понял: так вот оно, детство! Это Полинка взрослая. Это она уезжает. А он еще дома, он совсем маленький и глупый еще. А главное, теперь счастливый.
Настало время, и Тася уехала. Долго махала ему из окна машины. Даже плакала, и просила беречь Чижика – так они назвали котенка.
Тимка долго стоял на дороге, выпрямившись и глядя вдаль. Родители смотрели на него в окно и не торопились звать в дом. Пусть постоит. Пусть попрощается с летом.
Тимофей вечером почти не разговаривал, спать лег рано. А на рассвете – окно его комнаты как раз выходило на восток – солнце скользнуло по его лицу. Тимка недовольно открыл глаза и отвернулся к стене. Так он делал всегда. Но внезапно то, что он видел всего секунду, зажглось под его веками. Тимка обернулся и взглянул на небо. На россыпь мелких облаков, казавшихся по краям серыми, потому их солнце еще не осветило, на алый росчерк на ярко-малиновом небе. Он встал и побежал на улицу, босиком в одной пижаме. Мир вокруг него наливался янтарем, полнился самой жизнью. Мальчик кинулся к камышам, по траве еще совсем мокрой от ледяной росы, а оттуда – к реке. Из-за камышей солнца видно не было, но на розовом зеркале сидели утки, чайки, цапли. Они застыли, в ожидании нового дня. Они собрались здесь, чтобы его встретить. Тима вздохнул, чувствуя, что продрог до костей. Из груди его вырывался радостный смех. «Я не слепой больше, Тася, – радостно прошептал он. – Больше не слепой»
Как Люсин мир рос и ширился
Родилась Люся в селе. И не маленьким оно было, но и не большим, конечно. Вполне нормальным. Каждый день Люсю водили то в садик, то к маме на работу – и все одним путем. Прямая дорога, по бокам – дома. И все-то их Люся знала. Где у кого какой забор, у кого какая собака, у кого какой цветочек на окнах. Улица казалась Люсе длинной и полной тайн. И весь мир ее был заключен в эту улицу.
Ну, это, конечно, до поры до времени. Как-то раз, когда Люся начала ходить в школу, и случайно свернула с привычной дорог. Она охнула от удивления. Надо же! Село то же, а все совершенно другое! И дома, кажется, как-то не так стоят, да и велосипедов здесь побольше, а собаки-то не очень и дружелюбные. Но, главное, поняла вдруг Люся, что мир – это не одна улица. Он больше. Он шире. Почти как поле, что виднелось, если дойти до края села.
Когда Люся подросла, ее стали брать с собой в станицу – на рынок. Там уж Люся совсем от восторга надышаться не могла. Станица – это ведь очень далеко! До нее только на автобусе доехать можно, вот как. А то, что находится вдали от дома, всегда казалось Люсе очень таинственным и немного пугающим. Правда, люди там жили почти такие же, как в селе. Но, все-таки, чуточку другие. Не зря же их так далеко забросило.
Когда Люсе не исполнилось еще и восьми, ее взяли с собой в город. Город оглушил и испугал Люсю. Он ворчал, шумел, фыркал, вонял сигаретами и хлопал дверцами дорогих машин. Город Люсе не понравился. И хоть ехать до него надо было целых полтора часа на автобусе (которые казались Люсе чуть ли не вечностью), он не показался ей красивым или сказочным. Только грязным и страшным.
Люся стала старше, и они с родителями переехали жить в станицу. И тогда у Люси появилась новая излюбленная дорога, о которой она все-все знала. Привычность затянулась еще на много лет.
Когда Люся училась в девятом классе, бабушка повезла ее далеко-далеко, за четырнадцать автобусных часов от дома. Люся не могла спать всю ночь. Только смотрела в окно, искала глазами горы, представляла, что за ними – море. И вздыхала. От счастья вздыхала. Никогда Люся не думала, что заберется так далеко. Ее мир, словно воздушный шарик вдруг раздулся до таких размеров, что Люсе стало страшно, что он лопнет. О большем она и мечтать не могла.
Люся окончила школу, и решила поступать в безумно красивый город далеко на севере. Знакомые над Люсей только подшучивали. Мол, станичные девочки не поступают в такие города, не ждет их там никто. И Люся, в общем-то, и сама так думала. История с поступлением казалась ей чистой воды авантюрой. Точно она была уверена, что не поступит. Но почему-то ночью, когда все спали, Люся тихо плакала, прижимала руки к груди и едва слышно просила кого-то большого и всесильного позволить ей поступить. Люсе вдруг почудилось, что мир ее зовет. Что пытается он ей показать, будто нет никаких рамок и границ. Что нет тех, кто рожден для жизни где-то. Будь то маленькое село, или мегаполис. Каждый рожден только для той жизни, которую сам выбирает. И точка.
Люся поступила. И первый год с лица ее не сходила улыбка. Даже когда происходили в Люсиной жизни неурядицы, в груди ее полыхал огонек, а в мыслях постоянно вертелось: «Я здесь. Я смогла».