Потом, все еще не веря его смерти, она подошла к Анду и сделала последнее усилие, чтобы разбудить его.
ГЛАВА IIIПЕРВЫЙ РАЗ ВЕРХОМ
До Уг-Ломи еще не было никаких отношений между лошадьми и людьми. И те и другие жили отдельно — люди на болотистых берегах рек и в лесных чащах, а лошади на обширных луговых пространствах, окруженных каштановыми и сосновыми лесами. По временам случалось, что лошади заходили в преграждавшие им путь болота, где находили только скудную пищу; по временам и племя натыкалось на труп лошади, растерзанной львом, и, отогнав шакалов пировало до заката солнца. Караковые, большеголовые доисторические лошади с неуклюжими ногами и всклокоченными хвостами приходили каждую весну в эти северозападные местности Европы, вслед за ласточками и раньше гиппопотамов, как только вырастала трава на обширных низовых пространствах. Они появлялись в этих отдаленных краях только небольшими табунами: один жеребец и приблизительно две или три кобылы с жеребятами. Каждый табун пасся особо, а когда начинали желтеть листья каштанов и волки спускались с Уельденских гор, они уходили обратно к юго-востоку.
Они любили пастись на открытых местах и только в самое жаркое время дня укрывались под тенью деревьев. Они избегали буковых лесов и обширных поросших терновником пространств, предпочитая им уединенные группы деревьев, где не могло быть никакой засады, так что подкрасться к ним было очень трудно. Они никогда не нападали на других животных: копыта и зубы они оставляли друг для друга, и если случалось, что их вспугивали на открытом месте, ни одно живое существо не могло угнаться за ними. Только, может быть, слон мог бы догнать их, если бы захотел. Люди же в те дни казались для них совершенно безобидными существами. Никакое пророческое предчувствие не намекало им об ужасном грядущем рабстве — о кнуте, о шпорах, об удилах, тяжелых возах и грязных улицах, о плохом сене и бойнях — обо всем том, что должно было заменить для них впоследствии обширные пастбища и свободу.
Внизу, на болотистых берегах реки Уэй, ни Уг-Ломи, ни Юдена никогда не видели лошадей вблизи. Теперь же, когда оба покинули свое убежище на выступе скалы и вместе бродили в поисках пищи, они встречали их каждый день. Убив Анду, они снова вернулись на старый выступ: они не боялись медведицы. Она сама теперь боялась их и, чуя их, уклонялась в сторону. Они всюду ходили вместе. С тех пор как Юдена покинула племя, она была настолько же товарищем, как и женою Уг-Ломи. Она выучилась даже охотиться — насколько это было возможно для женщины. Она была поистине удивительной женщиной! Он мог часами подстерегать зверя в засаде или изобретать в своей косматой голове новые способы приманки добычи, а она тихо стояла рядом с ним, глядя на него блестящими глазами и не задавая никаких неуместных вопросов — совершенно как мужчина… Удивительная женщина!
От вершины берегового обрыва тянулся широкий травянистый луг, а за ним шли буковые леса, пройдя которые, можно было попасть на опушку поляны с волнующимся на ветру травяным ковром и увидеть там лошадей. На заросшей папоротниками окраине леса попадались кое-где кроличьи норы. Уг-Ломи и Юдена часто лежали здесь, спрятавшись в папоротниках и держа наготове свои метательные камни, в ожидании, что маленький кроличий народец выйдет поглодать зеленую травку и порезвиться перед закатом солнца. И пока Юдена в безмолвном внимании смотрела, не сводя глаз, на кроличьи норы, взгляд Уг-Ломи постоянно переносился сквозь зеленую листву туда, к этим удивительным, пасущимся на лугу пришельцам.
Он смутно чувствовал грациозность и гибкость их Движений. Когда заходило солнца и наступала вечерняя прохлада, лошади оживлялись, начинали гоняться друг за другом, ржали, скакали, трясли своими гривами, описывая большие круги, и при этом иногда подходили так близко к Уг-Ломи, что удары их копыт звучали, как быстрые раскаты грома. Выходило до того красиво, что Уг-Ломи ужасно захотелось побегать с ними. По временам та или другая из лошадей принималась кататься по траве, подбрасывая вверх все свои четыре копыта, казавшиеся очень страшными. Но это катанье было для Уг-Ломи несравненно менее привлекательным…
Когда он наблюдал за лошадьми, смутные образы рождались в его уме и что было причиной того, что жизнь двух кроликов продлилась еще некоторое время. И когда он спал, он тоже думал о лошадях, и тогда его мысли становились отчетливее и смелей, — так всегда было в те отдаленные дни. Во сне он подходил к лошадям и бился с ними, противопоставляя метательный камень их копытам, но они вдруг превращались в людей или, по крайней мере, в человеческие тела с лошадиными головами, и он просыпался, обливаясь холодным потом.
На следующий день утром, когда лошади паслись на лугу, одна кобыла заржала, и весь табун увидел Уг-Ломи, приближающегося к ним с подветренной стороны. Все перестали есть и смотрели на него. Уг-Ломи не подходил к ним прямо, а шел, пересекая луг, смотря на что угодно, но только не на них. Он воткнул три листа папоротника в свои спутанные волосы, что придавало ему крайне странный вид, и шел самым медленным шагом.
— Что это стоит там? — спросил Вожак Табуна, сообразительный по природе, но еще неопытный жеребец.
— Это похоже скорее всего на переднюю часть животного, — сказал он. — Передние ноги и грудь с головой, но без задней части.
— Это одна из маленьких обезьянок, — проговорила Старшая Кобыла. — Особый род речных обезьян. Они очень часто встречаются на равнинах.
Уг-Ломи продолжал методично по дуге исподволь приближаться к табуну. Старшая кобыла была поражена отсутствием цели в его действиях.
— Идиот! — сказала она, по своей привычке делать быстрые заключения. Она снова принялась щипать траву. Вожак Табуна и Вторая Кобыла последовали ее примеру.
— Смотрите! Он уже ближе! — сказал Жеребенок с отметкой на спине.
Один из младших жеребят сделал беспокойное движение. Уг-Ломи присел на корточки и стал внимательно разглядывать лошадей. Немного погодя он был удовлетворен тем, что они не замышляли ни бегства, ни нападения. Он принялся раздумывать о том, как поступить дальше. Хотя он и не хотел убивать их, но с ним все же был его топор, так как охотничий инстинкт никогда не оставлял его. Но как можно было убить одно из этих грациозных созданий, этих больших прекрасных созданий!
Юдена, с боязливым восторгом следившая за ним из-под папоротникового прикрытия, скоро увидела, что он пополз на четвереньках и таким образом еще более приблизился к лошадям. Но они предпочитали видеть его двуногим, чем четвероногим, и Вожак Табуна, подняв кверху голову, дал знак тронуться с места. Уг-Ломи подумал, что они совсем уйдут, но после минутного галопа, описав большой полукруг, они остановились у него под ветром, втягивая ноздрями воздух. Но не видя его за небольшой возвышенностью, они длинной вереницей начали подходить к нему, с Главою Табуна впереди.
Уг-Ломи так же не знал, чего можно ожидать от лошадей, как и они от него. Этот их маневр привел его в замешательство. Он знал, что если бы он продолжал стоять на месте, олени или буйволы бросились бы на него с опущенными рогами. Юдена увидела, как он вскочил и быстро побежал к ней со своими папоротниками в руке.
Она тоже вскочила, а Уг-Ломи, подбежав, засмеялся, чтобы показать ей, что все это была простая шутка, что все это было заранее придумано им от начала до конца. Так окончилось это происшествие, но весь день он был очень задумчив.
На следующее утро вместо того, чтобы идти на охоту и доставать себе пропитание, Уг-Ломи снова принялся бродить около лошадей. Старшая Кобыла все еще была полна молчаливого презрения.
— Я думаю, он хочет чему-нибудь научиться у нас, — сказала она наконец и прибавила: — Ну и пусть.
На следующий день повторилось то же самое. Вожак Табуна решил, что маленькое существо с косматой гривой не замышляет против них ничего дурного. Но на самом деле Уг-Ломи был первым человеком, почувствовавшим странное очарование, которое мы испытываем при виде скачущей лошади даже и в наши дни. Он замышлял очень многое. Он восхищался ими. Несомненно, в нем были зачатки спортсмена, и ему хотелось подойти как можно ближе к этим прекрасным животным. Но к чувству восторга у него примешивалась и смутная идея о мясе… Только бы они подпустили его к себе! Но они всегда держались не ближе, чем на расстоянии пятидесяти ярдов. Когда он попытался сократить это расстояние, они с достоинством удалялись. Так же неожиданно и самопроизвольно, как мысль ослепить Анду, ему пришла в голову идея вскочить на спину одной из лошадей. Но, несмотря на то, что через некоторое время к нему присоединилась и Юдена, чтобы сделать маленькую облаву, из этого по-прежнему ничего не вышло.
Вдруг в один памятный для них день в голове Уг-Ломи блеснула новая мысль. Лошадь всегда смотрит вниз или по сторонам, но никогда не смотрит наверх. Ни одно животное не делает этого — у них слишком, много здравого смысла. Только фантазер, человек, бесполезно теряет время, смотря на небо. Уг-Ломи не делал из этого обстоятельства никаких философских выводов, но он видел, что это было так. И вот он, скучая, провел в ожидании целый день, сидя на вершине букового дерева, росшего на поле, пока Юдена ловила сеткою птиц. Обыкновенно в полуденный жар лошади отправлялись сюда в тень, но, как нарочно, в тот день небо было покрыто тучами, и они не пришли, несмотря на все старания Юдены подогнать их к этому месту.
Только два дня спустя исполнилось желание Уг-Ломи. Был жаркий день, и это подтверждало множество летавших мух. Около полудня лошади перестали щипать траву и собрались в тени дерева, прямо под Уг-Ломи. Они встали попарно у самого ствола, обмахиваясь хвостами.
Вожак табуна, по праву своих сильных копыт, ближе всех подошел к дереву. Вдруг в вершине бука послышался шум, треск ветвей и тяжелый удар по его спине… Остро обточенный кремень больно царапнул ему челюсть. Вожак Табуна споткнулся, упал на одно колено, снова вскочил на ноги и понесся как ветер. Раздался стук копыт, тревожное фырканье и ржанье, и по поляне словно промчался вихрь. С страшной силой Уг-Ломи был подброшен кверху, снова взлетел на воздух, его сильно било по животу, но наконец ему удалось что-то зажать между коленями. Так, ухватившись за спину коня всеми своими членами, несся он карьером, со свистом рассекая воздух, топор его упал неизвестно где. «Держись крепко», — подсказывал ему инстинкт, и он держался.