Улови запах еды. Слюна заполняет рот. Двигайся в сторону запаха. Непища следует за мной. Одни идут медленно и скованно, другие — быстро, как еда.
Голодные. Нужно добраться до еды. Сначала нужно добраться до еды. Первым.
Еда стоит на блестящей металлической штуковине. Еда держит палку. Кричит. Eм. Налетайте, ублюдки. Налетайте. Не-еда шаркает и кренится вперед.
Голоден. Так голоден. Хватай еду. Вцепись когтями в еду. Ешь. Кусай. Плоть. Палка взрывается, разбрызгивая мозги не-пищи. Кровь не-пищи неприятна на вкус. Не-пища сзади толкает не-пищу впереди ближе к еде. Все голодны. Все хотят откусить первыми. Палка снова взрывается.
Еда кричит, когда не-еда стаскивает ее с верхушки блестящей металлической штуковины. Крики становятся громче. Запах крови. Толчок вперед. Голод наступает. Хватай еду. Так много рук. Трудно быть первым с одной рукой. Вырвать кусок кишки у меньшей не-пищи. Меньшая не-пища шипит, хватает кусок печени у более слабой не-пищи. Ешь. Еда затихает. Голод прекращается.
Идти. Больше ходьбы. Искать еду. Натыкаться на не-еду. Идти. Идти по запаху еды. Свет становится темным. Идти. Следить за едой. Наступает голод.
Клац. Клац. Клац.
Зубы погружаются глубоко. Еда кричит. Еще больше не-пищи прибывает, чтобы есть. Отталкивают в сторону. Еда разрывается на куски. Хватают за ногу. Более крупная не-пища хватает ту же ногу. Тянет. Тяни сильнее. Большая не-пища кусает руку. Не больно. Нет крови. Не отпускает. Ешь бок о бок. Голод прекращается. Идти. Больше ходьбы. Темнота сменяется светом.
Всплеск.
Посмотри вниз. Вода. Песок. Вода до лодыжек. Вода уходит. Посмотрите вверх. Синева. Широкая, пустая синева. Никакой еды. Никакой не-еды. Только синева. Темнота немного отступает, позволяя пощекотать память:
Бег босиком по пляжу.
Моника?
Стою и смотрю на голубую пустоту. Вода доходит до икры. Свет сменяется темнотой. Вода доходит до бедра. Луна. Вода доходит до бедер. Вода уходит. Выплыть вместе с водой.
Смотри в воду. Пузырьков нет. Скрести по песку. Скрести по камням. Плавать. Появляются фигуры. Серебро. Щелкающий звук. Фигуры толкают тело. Еда? Хватаюсь за возможную еду. Слишком медленно. Возможная еда исчезает.
Появляется большая форма, очень большая. Круг. Еда? Большая форма движется быстро. Зубы погружаются глубоко; много-много зубов. Челюсти трясутся взад и вперед. Черная кровь заливает воду. Большая форма уплывает, оставляя за собой кишки и кровь.
Плыви. Смотри на небо. Темнота сменяется светом, темнота сменяется светом, темнота сменяется светом. Плыви… Крошечные формы пищат. Пернатые формы кричат. Клюют в лицо. Еда? Кусается. Пернатая форма кричит в тревоге и улетает с глазом. Свет превращается в темноту, свет превращается в темноту, свет превращается в темноту.
Сверни на берег. Вода, песок во рту и в носу. Дыхания нет. Крошечные, блестящие твердые формы появляются из песка. Ковыряй лицо когтями. Нет век. Нет глаз. Нет губ. Нет языка. Тьма.
Звук. Приглушенные песком и гнилью. Голоса. Один высокий. Один низкий. Запах еды.
О, боже, это то, о чем я думаю?
Будь осторожен.
Приходит голод. Колющий, жгучий, удушающий, стреляющий голод, хотя живот нечем кормить. Нет передышки для проклятых.
Не волнуйся. Он обезглавлен.
Клац. Клац. Клац.
Перевод: Грициан Андреев
Больше, чем человек, меньше, чем обезьяна
Nancy A. Collins, «More Than Human, Less Than Ape», 2017
Рассказ из межавторского цикла «Планета обезьян»
— Я буду скучать по тебе.
Услышав эти слова, она скромно опустила глаза, но украдкой все-таки посматривала на него. Именно так она смотрела на него в первый день занятий, когда они сидели в аудитории и слушали лекцию доктора Орсона о сравнительной зоологии. Этот взгляд сразу же сказал ему, что она останется для него единственной и неповторимой на всю жизнь.
— Но не так сильно, как я буду скучать по тебе, — отозвалась Зира с озорной улыбкой. — Тебе и вправду необходимо уезжать?
— Приглашение принять участие в экспедиции профессора Таркина — великая честь для меня. И если он прав в том, что Южная долина — это первоначальный Сад, описанный в Священных свитках, колыбель цивилизации обезьян, то для меня его обнаружение станет великолепным началом научной деятельности.
— То же самое ты говорил и по поводу якобы обнаруженной гробницы Цезаря, которая оказалась бесполезной древней развалиной.
— Пусть археология и называется наукой, но в ней всегда есть место ошибкам и неточностям. Тебе и самой пора это понять. Но тебе не о чем беспокоиться, — добавил он, кладя руку ей на плечо, чтобы приободрить.
— Тогда чего ты ждешь? Поцелуй свою подружку на прощанье, и в седло! Остальные уже ждут нас у ворот города! — раздался скрипучий голос.
Корнелиус в раздражении надул щеки, оглянувшись на профессора Таркина. Пожилой шимпанзе сидел на лошади с другой стороны низкого заборчика из необожженной глины, отмечавшего границы родительского дома Зиры. С его седла свисали большие походные мешки, сзади было прикреплено скатанное одеяло. Рядом с профессором стояла гнедая кобыла самого Корнелиуса точно с таким же снаряжением. Она терпеливо ожидала своего хозяина.
— Ты слышал профессора, — сказала Зира, прикасаясь рукой к подбородку любимого и прижимаясь к нему мордочкой.
Так они долго стояли, коснувшись бровями, закрыв глаза и вдыхая запах друг друга перед разлукой.
— Не волнуйся, Зира, — прошептал Корнелиус, прерывая объятья. — Я буду осторожен, обещаю.
— Надеюсь, вы понимаете, насколько вам повезло, молодой шимпанзе, — не удержался от замечания профессор Таркин. — Зира — замечательная девушка. Красивая, умная, из хорошей семьи, если, конечно, мне так позволено выражаться.
— О да, сэр, — сказал Корнелиус, взбираясь в седло. — Когда я рядом с ней, нет обезьяны счастливее меня.
Когда они вдвоем повернулись и поехали по мощеной улице к воротам Города обезьян, Зира подбежала к калитке и крикнула:
— Лучше привезите мне его обратно в целости и сохранности. Слышите меня, дядюшка Таркин?
Пожилой шимпанзе испустил сдавленный смешок, отчего раздулся его горловой мешок, и, не оборачиваясь, приподнял руку в знак прощания.
На двенадцатый день странствий…
— Быстрее, Корнелиус! — крикнул Фаусто. — Оно догоняет!
Корнелиусу не обязательно было оглядываться через плечо, чтобы убедиться в правоте своего товарища-студента. Он слышал за собой разгневанное рычание зверя и хруст ломаемых массивным телом ветвей.
Не прошло и суток с тех пор, как члены экспедиции пересекли последний скальный гребень и увидели распростершуюся перед ними плодородную, покрытую густой зеленью равнину, которую пересекала сверкающая лента реки, берущей начало у горного водопада. Тогда Корнелиусу показалось, что это самое прекрасное место на свете. Но хотя Южная долина с ее укромными лощинами и густыми рощами и сохранилась в первозданном виде, в отличие от Запретной зоны, это не означало, что она совсем лишена опасностей. И в этом они с Фаусто очень скоро убедились, отправившись к реке, чтобы пополнить запасы воды для лагеря.
Подхлестываемый ужасом, Корнелиус инстинктивно опустился на четвереньки и принялся отталкиваться от земли не только ногами, но и руками, побежав вдвое быстрее. Впереди он заметил пальму, ствол которой поднимался немного под углом от земли. Не раздумывая лишний раз, он заскочил на дерево, надеясь, что оно окажется достаточно прочным, чтобы выдержать не только его вес, но и вес Фаусто.
— Сюда! — крикнул Корнелиус.
Но, повернувшись, чтобы посмотреть, следует ли его друг за ним, молодой шимпанзе увидел, что Фаусто споткнулся и упал. Без всяких раздумий Корнелиус соскользнул со ствола, чтобы помочь своему товарищу подняться и забраться на пальму, но тут из кустов выскочил преследующий их зверь, вереща во всю глотку.
Корнелиус не раз видел свиней на окружавших Город обезьян фермах, но они сильно отличались от этого дикого существа, покрытого грубым свалявшимся мехом, около двух с половиной метров в длину и килограммов четыреста с лишним весом. Размерами существо не уступало самым крупным и мощным гориллам. Его маленькие глазки-бусинки горели от ярости. Увидев лежавшего на земле Фаусто, зверь тотчас же устремился к нему, наклонив свои острые как кинжалы клыки, с которых капала слюна. Студент испустил крик ужаса, вспугнувший стайку разноцветных птиц, вспорхнувших в ярко-голубое небо.
Корнелиус наклонился вперед в отчаянной попытке ухватиться за Фаусто и подтянуть его к себе, но неудачно. Дикий вепрь махнул головой из стороны в сторону, и полные ужаса крики шимпанзе переросли в булькающее клокотание. Застыв от страха, Корнелиус смотрел, как из горла его друга хлещет кровь. Ему еще никогда не доводилось видеть, как умирает обезьяна. Перехватив взгляд разъяренного существа, он забыл обо всем на свете, кроме Зиры, и с сожалением подумал, что ему больше никогда не придется заключать ее в свои объятья.
Но вдруг из окружающей его густой листвы серебристой молнией выскочило какое-то другое существо, оказавшись между Корнелиусом и кабаном. И тут же раздался рев зверя, горло и грудь которого пронзило деревянное копье. Дикий вепрь пошатнулся, сделал пару шагов назад и рухнул. Из его ран хлестала кровь. Копье проткнуло его в третий раз, погрузившись глубоко в левый глаз.
Испустив пронзительный торжествующий визг, на спину зверя вспрыгнуло странное создание, не похожее ни на какую другую обезьяну из тех, что до сих пор доводилось видеть Корнелиусу. Подняв руку с окровавленным копьем к небу, словно намереваясь проткнуть солнце, оно издало ряд резких гортанных звуков и обнажило пару изогнутых клыков, при виде которых у Корнелиуса дрогнуло сердце.
Несмотря на массивное телосложение, незнакомец был невысокого роста и покрыт серебристо-серой шерстью, гуще всего растущей на плечах и спине. Выдающаяся вперед узкая прямоугольная морда походила на буха