И сейчас в центре великой пустыни Кызыл-Кумов можно увидеть бюст одного из прославленных чабанов. Не в городе, не в кишлаке, а в пустыне, в ее зеленом оазисе Тамдыбула́ке стоит бюст Героя Социалистического Труда Джаба́я Балима́нова.
Именно здесь, в этой пустыне, много лет работал прославленный чабан.
Прищурив глаза, глядит в пустыню человек. Он провел здесь свою жизнь. Поднимались в Кызыл-Кумах песчаные вихри, жгло солнце, дули холодные ветры… Все испытал на себе чабан.
Такие люди покоряют Кызыл-Кумы…
Когда говорят о пустыне, то невольно представляется безбрежный песчаный простор. И, конечно, многие думают, что на этом просторе нет никакой жизни.
А ведь пустыней можно любоваться! Весной барханы покрываются ковром иляка — песчаной осочки. На этом фоне цветут кусты джузгу́на. У них густой, медовый запах.
Гордо поднимаются желтые и красные шляпки тюльпанов, звездочки крестовника, белые цветы песчаной ромашки…
Но проходит апрель, май… Солнце становится злее, беспощаднее. Оно выжигает все краски весны. Свертываются лепестки, высыхают стебли. Но некоторые растения выживают. Например, долго, упрямо будет бороться с солнцем ковра́к.
В первую весну своей жизни он лишь чуть поднимается над песком. Двухмесячный росток не выдержит зноя, погибнет. Ветер унесет пожухлые листочки. Но… корень останется. На следующую весну он снова выбросит росток, который поднимется смелее, выше. На третий год опять настойчивый коврак даст о себе знать. На седьмой, восьмой год почти двухметровый стебель словно в насмешку над светилом будет покачивать своеобразным «бутоном», очень похожим на кочан цветной капусты.
Теперь пусть злится солнце, сжигает коврак: из его «бутона» ветер разнесет сотни семян, которые дадут новые всходы.
Многие растения пустыни «поладили» с солнцем. Выглядят они порыжевшими, высохшими кустиками. И, кажется, никакой пользы от них нет.
Может, под таким кустом выроет себе норку тушканчик, спрячется суслик, переночует птичка — вертлявая славка или саксаульная сойка.
Мелкие животные и птицы пустыни тоже «поладили» с солнцем, приспособились к пескам. Но от них человеку мало толку, и он приспосабливает к трудным условиям пустыни всё новые и новые породы овец.
В Самарканде создан Всесоюзный научно-исследовательский институт каракулеводства. Сотрудники института большую часть времени проводят на пастбищах, где вместе с чабанами выводят редкие породы животных, заботятся о расширении выпасов.
Каракуль!
Говорят, что это название произошло от оазиса и города Каракуль, находящихся в Бухарской области. Другие объясняют слово «каракуль» — «Черное озеро» — тем, что смушка с волнистыми завитками действительно напоминает озеро.
По-прежнему славится этот каракуль на весь мир. Разные сорта можно встретить на международном рынке. Араби — черные, ширази — серые, комбар — рыжие, коричневые и бурые, сур — цветные, на которых пучки с золотистыми и серебристыми кончиками.
Многое нужно знать, чтобы вырастить отару ценных овец. Свои знания Джабай Балиманов, как и другие опытные чабаны, передал молодежи.
Чабаны гордятся своей профессией. Они часто повторяют слова старого учителя.
Это Джабай Балиманов как-то сказал:
— Мы делаем золото даже из янтака.
Янтак — верблюжья колючка. Невзрачные на вид кустики покрывают широкие просторы Кызыл-Кумов. Кроме янтака, в пустыне есть и другие растения. Все они, как верблюжья колючка, неказистые, сухие, порыжевшие от солнца. Но они-то главным образом и служат кормом для бесчисленных отар овец, а янтак поедают верблюды.
Чудеса Бухары
Для образования запасов питьевой воды устроены «хаузы». Вода в них не проточная, поэтому при редкой очистке застаивается, покрывается зеленью, и потребление ее в таком виде вредно отражается на здоровье жителей. Лихорадка — явление обычное.
Древняя Бухара. «Колыбель и могущество ислама» — так называли ее когда-то. Но не потому известна она в народе. Она прославлена великим Авице́нной, мудрой поэзией Рудаки́. Знаменитые книгохранилища Бухары привлекали сюда многих ученых, здесь рождался замысел поэмы «Шахнамэ́» Навои, отсюда вышли зодчие знаменитого индийского памятника Тадж-Маха́ла. Изделия бухарских мастеров художественных ремесел — золотошвейных, шелкоткацких, декоративной росписи, резьбы по ганчу, чеканки по меди — тысячелетиями текли во все халифаты и во все города Востока. Отсюда шли торговые караванные пути в Москву, Индию, Иран и Сибирь.
Рабским трудом народа была восстановлена Бухара, сожженная Чингис-ханом, ограбленная Тимуром.
В Бухаре веками жил бунтарский дух. Своими подвигами прославились народные герои, предводители ремесленников-кузнецов Санджа́р Мали́к и Махму́д Тараби́.
Такой знает и любит народ древнюю Бухару.
В городе много памятников старины.
Вот тысячелетняя гробница Исмаи́ла Самани́. Мавзолей сооружен из жженого кирпича с добавлением яичного порошка и козьего молока. С удивительной выдумкой положены кирпичи. При различном освещении они дают тени разных контуров. Утром вырисовывается на земле одна фигура, в полдень — уже другая, а вечером — третья. Стены мавзолея, кажется, отражают цвет неба и листвы.
Но Бухара — не музей застывшей древности. Теперь вокруг мавзолея раскинулся городской парк отдыха.
В центре города, на месте бывшего эшафота, заложен памятник знаменитому бухарцу Авиценне, а недалеко от «минарета смерти» — Каля́н возвышается трехэтажное здание Бухарского педагогического института.
Изменился город. Встало много зданий, построенных достойными потомками тех народных зодчих, о которых говорят, что они знали «секрет вечности».
Когда-то восемьдесят пять хаузов-водоемов Бухары распространяли болезни. Сейчас хаузы с яркими цветниками на берегах сохранились только как украшение города. Одним из таких украшений является Ляби́-хауз, расположенный между широкими асфальтированными улицами Ленина и Пушкина. Цветник Ляби-хауза окружен стройным ансамблем древних медресе. Это место, где когда-то уличные сторожа эмира ежеминутно выкрикивали: «Все спокойно в священной Бухаре!»
Конечно, не всегда здесь бывало спокойно. Вспыхивали бунты, восстания. Смельчаки, подобные неунывающему, остроумному Ходже Насреддину, будоражили народ на базарных площадях, в чайханах и караван-сараях.
Вот в этом Ляби-хаузе когда-то и тонул ростовщик. Все кричали ему:
— Давай руку!.. Давай!..
Ростовщик захлебывался.
— Да разве так спасают? — простодушно сказал Ходжа Насреддин и закричал ростовщику: — На! Бери руку!..
Потом он объяснял людям:
— Они не привыкли давать. Только берут…
Но на этот раз народ не смеялся. Ходжа Насреддин спас недруга. После пришлось исправлять ошибку.
На берегах Ляби-хауза прячется под деревьями чайхана. Многолюдно здесь в жаркие дни. Часто за пиалой чая идет веселый разговор, раздается смех. Опять вспомнили Ходжу Насреддина.
— Залез к нему ночью как-то вор…
Рассказчик делает паузу, поднимает пиалу. Все насторожились. Даже чайханщик застыл, у величественного самовара ждет, чем кончится история.
— А Ходжа Насреддин говорит вору из темноты: «Что ты там шаришь? Я днем, при свете, не вижу никаких вещей…»
И снова хохот.
Чайханщик, покачивая головой, наклоняется, открывает кран. Под струю крутого кипятка стремительно летит чайник. Так лучше, крепче заварится.
— Садитесь, садитесь… Сейчас будет готово, — говорит чайханщик вошедшим — Усману и Кадыру-ата.
Он не спрашивает, какой нужно подать чай — черный или зеленый: каким-то чутьем он догадывается о вкусе каждого из своих посетителей.
— А ну-ка, что сказано в нашей книжке о Бухаре, — сказал Кадыр-ата, когда они вышли из чайханы и присели на скамеечке у водоема.
Усман открыл справочник. Старый путеводитель, который называл город «Столицей Бухарского ханства и резиденцией его высочества эмира Бухарского», сообщал, что в городе «до пятидесяти крытых и некрытых базаров и около четырехсот мечетей… Центральным местом города надо считать площадь, с одной стороны которой возвышается цитадель с дворцом эмира, с остальных сторон расположены мечети и медресе. Кроме дворца эмира, в цитадели помещаются тюрьмы, дома бухарских сановников и цистерны для хранения воды».
Отдохнув, дед и внук пошли осматривать город. Сначала они бродили одни, потом пристали к группе экскурсантов.
Еще в XVI веке на пересечении оживленных торговых улиц были воздвигнуты купола. Под одним из них — Токи́-Саррофо́н — сидели менялы (саррофы). Чаще всего это были индусы. Они разменивали деньги чужеземных стран. А под другим куполом — Токи́-Тельпа́к-Фурушо́н — находились продавцы тюбетеек.
— Между прочим, — сказал экскурсовод, — этот купол еще раньше назывался Китаб-Фурушон. Под ним продавали книги… Он рядом. Сейчас мы туда пойдем.
Гулко звучат голоса под куполами. Особенно когда проходят студенты.
Усману кажется, что они нарочно так разговаривают. Не попробовать ли ему?
Оп отстает от группы и тихонько спрашивает:
— А сейчас куда?
— В Арк! — ответил экскурсовод.
Оказывается, здесь не нужно кричать. Говори шепотом, вполголоса — все равно будет слышно…
Крепость Арк долгое время служила местом пребывания правителей города, разных ханов, эмиров, чиновников и военачальников.
Крытым длинным коридором туристы поднимаются вверх. Вот и Джума-мечеть.
— А здесь был двор первого министра, — показывает экскурсовод.
Они проходят мимо этого двора и попадают во двор приветствий. Здесь эмир принимал своих подчиненных.
Потом осматривают конюшни.
— Отсюда вся грязь, — объясняет экскурсовод, — попадала вниз, в камеры заключенных.
Все продумано хозяевами Бухары. Все находилось в Арке.
Сейчас здесь тихо, спокойно. Медленно двигаются экскурсанты: во дворце находится областной краеведческий музей. Усман с волнением истинного историка осматривает вещи, созданные бухарскими умельцами, рукописи и книги, которым сотни лет.