Пьяный в доску, в стельку и в дым от этого наркотически подлого яда, он с чертовски успешными типами, ободряемый их восторгами, летит быстрорастворимым самолётом к чёртовой матери в замечательную страну. Там ему обещали эти быстрорастворимые черти вмиг устроить музей его имени во Дворце Йух на Площади Кастрюльки-Ядоварки, где множество галерей, театров, кафе, ресторанчиков и монмартров, куда слетаются и сбегаются все грядущие знаменитости, чтоб достичь совершенства и хлебнуть озарения через выпивку яда надежд, который там продаётся в бутылках, в банках, в пакетах с соломинкой, а также подаётся в графинчиках и в бокалах с газом и без.
Как только он туда прилетел и завис над аэродромом Звездопадло, черти дали ему парашют и сказали: «Прыгай! Аэродром закрыт на дезинфекцию».
И он прыгнул. Вдребезги и всмятку. Парашют не раскрылся над ним, а растворился, как шипучая таблетка. Это был быстрорастворимый парашют, чудо высоких нанотехнологий. «О, нанизм! Ты — супер!», — воскликнули быстрорастворимые черти, улетая с его драгоценной коллекцией по своим делам — растворять следы и улики, превращая грабёж с убийством в нечто быстрорастворимое, как сахар, облако, сон, туман…
А разбившийся всмятку и вдребезги, если б не был отравлен ядом издевательски подлых надежд, сейчас бы свою коллекцию сам бы чудесно прославил, путешествуя с ней в исключительно благоприятных условиях по лучшим музеям планеты и даже кое-что из неё за великие деньги выставляя изредка на торгах знаменитых аукционных домов. Принимал бы он в данный момент целебную ванну в гостинице супер-люкс, китаец лечил бы его позвоночник серебряными иголками, прижигал бы разные точки сигарами из тибетских трав, которые также растут на Алтае. Потом бы его ублажили массажем и повезли выступать в телевизоре, сделав лёгкий ему макияж и причёску.
Если б только он сам не травил себя мучительной очевидностью недооценки его действительно выдающихся трудов, а плевал бы на это с весёлостью, — сейчас бы его драгоценная коллекция не исчезла в тумане быстрорастворимых чертей, давно и упорно использующих достижения высоких, повторяю, нанотехнологий, нанизанных на такое нано, что по мере надобности всё растворяется…
О, нанизм! Ты — супер!
То в твёрдой обложке, то в клетчатой кепочке, то в супере с портретом на сгибе, то в первых рядах, то в последних известиях, то в ссоре с Большой Медведицей, то в модной короткой чёлке, из остатков волос начёсанной с затылка на лоб, — ходит взад-вперёд с парашютом другой влиятельный старичок, которому как раз фантастически повезло с чертовнёй. Извольте признать, что не всё так просто, везёт далеко не всем, и даже овечка однажды убила спящего пастуха, нечаянно наступив на его заряженное ружьё. Нельзя выключать рубильник самоконтроля, чертовня тут как тут и прикидывается невинной овечкой!
Но всё-таки ходит чертовский везунчик взад-вперёд с парашютом. Хищно заточенный на плодотворные связи в сфере тайных услуг и взаимного восхищения, он по мере надобности потихоньку торгует выпивкой ядовитого прошлого, озираясь на всякий случай и занимаясь лишь тем, что лениво помешивает в кастрюльке старое варево, без особых усилий включая под ним газовую горелку. Никакие быстрорастворимые черти никогда не польстятся на покражу такого художественного продукта, тем более — на убийство ради подобной, извините, халтуры.
А ходит он с парашютом, чтобы не было ни у кого ни малейших сомнений в том, что он приземлился по многочисленным просьбам и точно так же взлетит, соответствуя иерархии ценностей. Такая духовная нанохаризма!.. Но, когда пьяный в доску, в стельку и в дым он растворяется, как шипучая таблетка, и быстрорастворимый парашют исчезает, — остаются злобные глазки, злобные желваки, злобные челюсти, брызжущие злобной слюной, что и видно, и слышно. Откуда такая лютая злоба? Почему она не растворяется, как парашют? Почему эту злобу чертовски успешной туфты не берут чудеса высоких нанотехнологий?.. О, нанизм! Ты — супер!
Быстрорастворимые самолёты устриц и бомб. Быстрорастворимые угрызения совести, быстрорастворимые детские сады, школы, больницы, быстрорастворимые учителя и врачи, быстрорастворимые языки человеческого общения.
Быстрорастворимые границы возможного, включая святость могил. Быстрорастворимое прошлое, быстрорастворимое будущее и такое же настоящее в быстрорастворимой среде обитания, где быстрорастворимые черти владеют искусством, наукой и кухней быстрорастворимых событий.
— А подать сюда быстрорастворимого Мандельштама, Шаламова, Платонова, Пастернака и быстрорастворимую Цветаеву заодно!
— Кушать подано! Кушать подано! Кушать подано! — поют, приземляясь, чертовски успешные, быстрорастворимые парашютисты, с грохотом ставя огромное быстрорастворимое блюдо, на котором дымится быстрорастворимое это кино, нанизанное на такое нано, что по мере надобности всё растворяется. О, нанизм! Ты — супер!
Вот это Шекспир идет
Кусок мыла
И я очень благодарен за то, что русские победили
гитлеровцев, иначе из моей бы родни приготовили
бы кусок мыла. И, естественно, вашего покорного
слуги не было бы…
— Пахнет мылом! — сказал Шекспир. — Как тошнотворно тут пахнет мылом!
Он поправил съехавшую набок харизму и, на ходу попивая виски из внутреннего кармана плаща, завернул в подворотню, где наших мальчиков и девочек, разгромивших армию Г., нынче выкапывают из могил маленькие, гордые европейские народы. В припадке прозрения. Но выкапывают не так осторожно, как ржавые боевые гранаты, мины и бомбы, которые могут взорваться в любое время, — у них как бы нет срока давности. А у мальчиков наших и девочек, разгромивших армию Г., срок давности как бы истёк — на некоторых территориях.
Страна, где в припадке прозрения выкапывают лопатами «нехорошие» воспоминания из могил, с убийственной скоростью превращается в территорию и перестаёт быть страной, а её народы превращаются в население.
Таков мировой закон, воля небесных сил. Даже дикие племена эту азбуку знают. Нехороший закон? Отвратительный? А вы лопатой его, лопатой, и будет вам по заслугам!..
Когда помпезно и триумфально по стране покатилось кино «Покаяние», где в припадке прозрения выкапывают «нехорошего» мертвеца из могилы, а потом в припадке «хорошего» покаяния ищут дорогу к храму, — страна чудовищно быстро превратилась в территорию, а народы её — в население. Все отравились выпивкой ядовитого прошлого. Ядоварка жутких воспоминаний кипела круглые сутки, знаменитые ядовары питались устрицами. Территорию раскопали на множество территорий, а население разбросали лопатой.
— Уходим! — сказал Шекспир. — Не там копают.
С двадцатого места пятого кинояда он выскочил из душной тьмы на воздух, где выплюнул переживательную резинку, а я в неё влипла, но этот Шекспир меня оторвал, и с тех пор я — оторва и бинтую растяжение связок.
Мойте руки перед едой!.. Перед тем, как съесть человека, страну, народ, — мойте руки мылом, из них сваренным. Далеко не все готовы отправиться на мыловарню и стать куском чудесного мыла «в интересах всего прогрессивного человечества». Всего?.. Прогрессивного?.. Человечества?.. Некоторые уходят в Сопротивление, нагло отстреливаются, пакостят, пускают под откос мыловарню, взрывают мылорезку и мылят шею мыловарам. У этих сопротивленцев, почему-то категорически не желающих превратиться в кусок мыла и страну превратить в обмылок, есть даже такое грязное у них ругательство — «мыльная опера», но ещё грязнее ругательство — «замыленный глаз»!
Я уж не говорю о том, кто, к кому и в какое место «лезет без мыла», чтоб отличиться в героическом деле уничтожения сопротивлянтов и вымыть руки мылом, из них сваренным, — перед тем, как съесть эту часть человечества. Даже маленький кусочек мыла, правильно сваренного с ароматами роз, апельсинов, персидской сирени, бергамота, ванили, опиума и дыма, — отличный подарок и лучшее средство от всякой заразы, особенно для успешного людоеда с тонко развитым вкусом и чувством собственного людоедского достоинства.
Я тоже, Дастин, благодарна Господу Богу, Творцу, — за то, что русские, и моя родня в их числе, разгромили Г., победили Г., иначе из моей бы страны сварили бы необъятное мыло, чтоб вымыть руки — перед тем, как её съесть.
— Пахнет мылом! — сказал Шекспир. — Из кого-то, сейчас и здесь, варят огромное мыло, работает мыловарня и мылорезка. Уходим! В Сопротивление.
И пошёл он туда своими ногами, попивая виски из внутреннего кармана плаща и напевая хулиганский фольклор «Влезло мыло в мыльницу».
А навстречу едет кастрюлька-ядоварка, художественно расписанная ромашками со всех сторон. И руль у неё — ромашка, и за рулём ромашка сидит, на ромашках гадает, говорит в мегафон:
— Я — Ромашка! Я — Ромашка! Выдать? Не выдать? Выдать — не выдать, выдать — не выдать…
— Что выдать? Кому? — спрашивает эту кастрюльку Шекспир, окуривая все свои внешности и внутренности капитанским табаком из трубки мастера Киселёва.
— Не что, а кого. Не кому, а всем желающим, на растерзание, — говорит в мегафон ромашка.
— Кто выдаст, — того разгромили, того раздробили, того и разбили, того убедили, что все, наконец, его победили! Кто выдаст, тот обелградится и обагдадится! — сказал Шекспир, утирая платком харизму, вспотевшую от глаголов.
— А вы на кого намекаете? Что за пьеса у вас на уме? Говорит Ромашка! Говорит Ромашка! Рву на себе лепестки, гадаю: выдать? не выдать? Жду ответа!
— Ни в коем случае! Ромашка, ромашка, вы меня слышите? Говорит Шекспир! Говорит Шекспир! Немедленно покиньте кастрюльку-ядоварку! Не отравляйтесь ядом надежд! Прекратите рвать на себе лепестки! Если вам при гадании выпадет «выдать», огромное сварят из вас мыло с ромашками на обёртке!
— Мыло? Из меня? Сварят? Живьём? С ромашками на обёртке? Какой ужас! Какие жуткие мысли у вас в голове! Как можно такое вообразить, когда нас окружает со всех сторон прогрессивное человечество? А у вас, негодяй Шекспир, экстремист злодейский, на уме какие-то гитлеровские кошмары, — вот не зря ваше мрачное творчество не любил наш Лев Николаевич Толстой!