Вскоре стала болезнь его расцветать с той особой наглостью, что по воле таинственных сил вызывает ответный удар. Он залез на чужую дачу с такими же больными приятелями, а там хозяйка — зверь, кусается и царапается, к водке не подпускает, консервы не отдаёт, костылём лупит, люто обороняется, вопит «караул!», на помощь зовёт. Сбил её Вася с ног, сапогом стукнул по внешности — сторожиха примчалась, в свисток дунул а!.. Страшно и весело. Сдали Васю в милицию.
Опять неприятности, психосправка нужна. Ведут Васю к другому психоневрологу, к широко известному в международных кругах профессору, фамилия его Шмуцтитул. И говорит мудрый Шмуцтитул ласковым человеческим голосом:
— Василий! Какой предмет, какое занятие вы любите больше всего, получая от него удовольствие? Выкладывайте начистоту! Можете ничего не бояться и ничего не стесняться, врачебная тайна — святой закон! А у каждого человека в мозгу, Василий, есть зона удовольствия. И очень многое, если не всё, в судьбе человека зависит от того, чем, как и в полной ли мере эта зона удовольствия насыщается.
— Женщин люблю. Мучить. Мучить люблю женщин. Люблю женщин мучить. Женщин мучить люблю, — запел профессору Вася на свою музыку, барабаня по столу молоточком.
— Понимаю вас, понимаю! — сочувственно произнес Шмуцтитул и глубоко заглянул Васе в душу своими огромными, нездешними, гипнотическими глазами. — А почему? По какой причине, мой юный друг?
— А ни по какой! Люблю, когда страшно и весело. Дух захватывает. С разными людьми интересными встречаюсь, вот с вами, к примеру. С Картошкиным. Нравится мне ваша профессия. Наблюдаю, делаю выводы, учусь жить. У школяров скучная жизнь, а у меня — дым столбом!
И сказал Шмуцтитул Васиной маме:
— Вы где, простите, работаете или служите?
— Я всё могу! — загадочно вздохнула она, заглянув Шмуцтитулу в самую душу своими огромными, нездешними, гипнотическими глазами с дьявольской искрой.
— Пристройте мальчика к делу на той лестнице, которая едет сама и везёт стоящих на ней к бешеному успеху, — сказал Шмуцтитул. — Там страшно и весело, страшно весело…
И пристроили Васю к делу на той лестнице, где зона его удовольствия была заполнена круглые сутки. Он уже министру докладывал о своих заграничных поездках, где провел успешные переговоры, улучшая наш нехороший имидж. Он получил уже всемирную премию Медузы Горгоны за гендерный креатив и серию научно-художественных философских работ, посвящённых борьбе за права женщин. Шмуцтитул был абсолютно счастлив, получая его автографы. И только Урюченко, хмырь участковый, нос воротил, встречая кое-когда Васину маму.
Но случилось невероятное… Козодоев Василий стоял на балконе, смотрел вниз, и было ему страшно и весело от того, что внизу — люди такие малюсенькие, ножками топ-топ. Он порядочно выпил на радостях французского коньяка из большой чёрной бутылки, в которой осталась теперь одна только чёрная пустота. И, впадая от счастья в детство, он вдруг запустил коньячной бутылкой в старушку, которая ножками топ-топ где-то совсем внизу.
А старушка была циркачкой, она бутылку поймала и, раскрутись, как метательница олимпийского молота, со всего размаха возвратила эту бутылку на тот балкон и снайперски шарахнула Козодоева — прямиком по зоне удовольствия. Он чуть не сошёл с ума перед тем как рухнуть!.. Старушка сбежала. Исчезла бесследно. Растворилась, как соль, как сахар.
Приехала скорая помощь, отвезла пострадавшего в реанимацию, врачи сказали, что это — инсульт. Пациент вопил, что старушка, которая шла по Земле под его балконом, поймала бутылку и снизу попала ему в голову — на двенадцатом этаже. Но врачи сказали, что при инсульте бывают такие бреды, галлюцинации… Профессор Шмуптитул абсолютно с ними согласен.
«Только для иностранцев!»
…в сущности, интересует нас в жизни одно:
наше психическое содержание.
Когда мужской человек подарил мне карманный фонарик, свет которого так слепит, что подонки с мерзавцами падают в обморок, — всё было очень дёшево, но не было почти ничего.
Однажды я вышла в город с английским лордом, а на всех магазинах, кафе, ресторанах, кассах воздушного флота, где всё было очень дёшево и было всё-всё, — висят в роскошных оправах огромные объявления на русском и на английском: «ТОЛЬКО ДЛЯ ИНОСТРАНЦЕВ!», «ЗАКРЫТО. ВХОД ВОСПРЕЩЁН. ОБСЛУЖИВАЮТСЯ ТОЛЬКО ИНОСТРАННЫЕ ДЕЛЕГАЦИИ!», «ТОЛЬКО ДЛЯ ГРАЖДАН КАПСТРАН! ПРЕДЪЯВЛЯЙТЕ ВАЛЮТУ ШВЕЙЦАРУ ПРИ ВХОДЕ!»
Лорд улыбнулся загадочно:
— Когда мои предки жили в колониальной Индии, они добирались до Лондона поездом и пароходом. Однажды они спросили начальника станции: «А в котором часу наш поезд отправится в путь?» И начальник станции ответил с поклоном: «Ваш поезд отправится, как только вы пожелаете. Мы ждём, господа, и готовы давно!..»
— Как всем известно, — лорд продолжал не спеша, — потом мои предки бежали из Индии поездом и пароходом в Англию, которая после Индии показалась им крошечной и катастрофически тесной для постоянного проживания. Тогда очень многие впадали в отчаянье, разорялись, сходили с ума, кончали самоубийством. Но мои энергичные предки продали драгоценности, а деньги и кое-какие высокие связи вложили в успешное дело и дали детям очень хорошее образование, ведя достойный вполне, но не расточительный образ жизни. Ну, если у вас тут всё «ТОЛЬКО ДЛЯ ИНОСТРАНЦЕВ», я пришлю вам достаточно лордов, чтоб вы могли предъявлять их у входа швейцару. Замечательная идея!..
И он прислал. Не все они были лордами, но все — докторами философских наук. Все подряд, даже химики, физики, математики. Не говоря уж об историках, искусствоведах, лингвистах, юристах. Ученая степень у них такая, одна на всех, РНД — философии доктор.
И вдруг разрешили мне «разрешисты» выехать — впервые в жизни! — за нашу границу-храницу, на замечательное международное мероприятие в Кембридж по приглашению Шекспира и его компании. Сперва очень долго по этому приглашению хотели всучить кого-то другого, но Шекспир и его компания наотрез отказались.
Наконец, я пытаюсь купить билет и вылететь в Лондон, без которого нет никакого пути мне в Кембридж. А в продаже билеты есть, но «ТОЛЬКО ДЛЯ ИНОСТРАНЦЕВ» и только за их замечательную валюту, мне такую валюту иметь — строго запрещено по закону, и, если я преступлю закон, меня арестуют!.. Шекспир и его компания шлют из Лондона мне билет в оба конца.
Но дальше — всякая очередь на аэродроме делится на две, исходя из качества паспорта и паспортного гражданства. «ГРАЖДАНЕ ПАССАЖИРЫ, ЖЕЛАЮЩИЕ ВЫЛЕТЕТЬ НАШИМИ РЕЙСАМИ! В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ОФОРМЛЕНИЕ И ПОСАДКА НА САМОЛЁТ — ТОЛЬКО ДЛЯ ИНОСТРАНЦЕВ. ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ ЖЕЛАЮЩИХ ОБСЛУЖАТ В ПОСЛЕДНЮЮ ОЧЕРЕДЬ, ЕСЛИ ХВАТИТ МЕСТ». Три раза мне не хватает мест. На четвёртый день я вылетаю, до конца замечательного мероприятия остаются одни сутки, и меня в Лондоне на аэродроме, вероятно, уже никто не встречает, трое суток встречали, перестали надеяться. Как же я доберусь до Кембриджа, если плюс ко всему по жизни так вышло, что у меня — топографический идиотизм, никуда не могу добраться даже по карте?..
Место моё в самолёте оказалось рядом с молоденькой индианкой, на руках у которой был крошечный мальчик изумительной красоты, в ползунках с блёстками. Он сосал из бутылочки молоко смуглого цвета и как бы спал, одновременно играя и разговаривая на преджизненном языке. В самолёте было много индусов с башенками невероятно красивых тканей на голове, башенки этих тканей были увиты жемчугом и разноцветно сверкающими камнями, очень похожими на самые настоящие драгоценности. И все индусы были с маленькими детьми, некоторые — с двумя и тремя, на маленьких детских головках тоже были такие прекрасности. Они гуляли с детьми по проходам, сияя божественными улыбками. А дети сидели у них на руках, покачиваясь, как сказочные ветки деревьев, на которых растут золотые яблоки, жар-птицы поют и катается жемчуг небесной росы.
Стояла зима, сугробная, метельная и с морозцем. А рядом со мной индианка была в серебряных ремешках на босу ногу, и голый живот её цвета оливок мелькал между складками сложно-струистой одежды из прозрачного шёлка. С улыбкой нездешней прелести она обратилась ко мне и сказала нечто невероятное:
— Не сомневайтесь, вас очень ждут на аэродроме. Когда самолёт приземлится, идите за мной, только не отставайте, в такую погоду мы ходим быстро. Я приведу вас туда, где вас очень ждут.
Заметьте, она не добавила к этому «И не спрашивайте, откуда я всё это знаю»!.. Потому что я знала прекрасно — откуда. И она это знала.
Когда самолёт приземлился, объявили: «В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ВЫХОДЯТ ГРАЖДАНЕ С ИНОСТРАННЫМИ ПАСПОРТАМИ! ВСЕ ДРУГИЕ ПАССАЖИРЫ НАШЕГО РЕЙСА ОСТАЮТСЯ И ЖДУТ НА СВОИХ МЕСТАХ!»
Индианка взяла мой паспорт, и её шёлковые одежды, ритмичность походки, качания головы и укачивания ребенка включили меня в поток иностранцев-индусов и вывели из того самолёта, ритмически охмурив стюардессу, проверявшую паспорта.
На аэродроме в Лондоне пропускали в первую очередь граждан безупречных капстран. Граждан Индии пропускали не в первую очередь, но не в последнюю. А в последнюю очередь пропускали известно кого…
Когда меня, наконец, пропустили, индианка к тому времени успела снять с багажного эскалатора два чемодана — свой и мой, которого в жизни она не видела, да и я бы его не нашла среди множества точно таких же, если б не золотистая ленточка, мной привязанная для узнаванья.
Шла индианка так быстро, что я задыхалась, еле-еле за ней успевая, да и скользкая была под ногами дорога, то крутая — вверх, то покатая — вниз.
— Вот люди, которые вас очень ждут, — сказала она. — Вы никогда их не видели, но это Шекспир и его компания. Не волнуйтесь, всё будет прекрасно!.. Вы только представьте себе, как прекрасно всё это будет! — И она улыбнулась мне на прощанье, сияя любовью, которая — высшая тайна и высшее знание.