Все же он как будто еще на что-то надеялся:
— Что там у тебя было написано, эй, парень?
Норайр деловито жевал письмо. Ему казалось, что
ушла главная опасность. Все остальное не так уж страшно. А эти люди пусть думают, что им угодно. Оправдываться перед ними он не станет.
— Прямо так он тебе и открыл, что там было написано! — с видом превосходства усмехнулся лейтенант. — Уж я таких отпетых знаю…
Он начал составлять протокол.
— И про кур напишем, как тебя с ними по ночам видели, — с удовольствием перечислял он, — и проглоченная бумажка…
Норайр презрительно отмахнулся:
— Пишите.
Дуся, надрываясь, кричала в телефонную трубку. Слышимость была хорошая, но она еще ни разу в жизни не разговаривала по междугородному. Ей казалось, что нужно кричать как можно громче. И она заглушала голос, пытавшийся отвечать ей из районного центра.
— Да постой, угомонись, связки надорвешь, — наконец дошло до ее сознания.
Кто-то, находящийся совсем близко, спокойно и добродушно увещевал ее из трубки. Она ослабила пальцы, только сейчас почувствовав, как занемела ее рука, судорожно вцепившаяся в пластмассовый рычаг.
— Бурунц тебе нужен? Выехал Бурунц.
— Куда? Куда? — опять заголосила девушка, вдавливая трубку в самое ухо.
— К вам выехал, в Урулик. А кто его спрашивает?
Она замялась:
— Дуся…
— Какая еще Дуся?
Она не знала, что ответить.
— С кирпичного завода…
В трубке засмеялись:
— И что же тебе нужно от Бурунца, Дуся с кирпичного завода?
Она потянула носом, всхлипнула. Тоненьким голоском объяснила:
— Тут Норика спутывают… Чтобы товарищ Бурунц заступился.
Но проводник служебно-розыскной собаки Андрей Витюгин приехал в село раньше Бурунца. В районном центре ему дали машину. Он сошел у птичника. За ним из машины мягко выпрыгнула огромная овчарка. У нее была черная спина, ярко-рыжая грудь и острая удлиненная морда. Настороженные уши все время шевелились.
— Карай, рядом! — негромко приказал проводник.
Овчарка пошла у его левой ноги.
Витюгин осмотрел дворик, примыкающий к птичнику, заглянул в пустую секцию. Потом отвел в сторону лейтенанта Катарьяна.
— Применять собаку в данных условиях будет нецелесообразно, — строго объявил он. — Причины: погода — это первое. Преступление совершено во время снега, а затем снег сошел и подсохло, следы не сохранились. Натоптано — это вторая причина. Безобразно натоптано.
Катарьян заспорил с ним, потом взмахнул рукой и попросил:
— Все же не торопись уезжать. Возможно, твоя служебная собака нам еще поможет.
— Как это?
Катарьян ответил загадочно:
— Психологически…
Во двор птичника привели Норайра. Вызвали бабушку Сато.
Катарьян велел собрать всех людей, которые в последнее время по каким-нибудь делам бывали на птицеферме- шофера Минаса, три дня назад доставившего сюда лес, двух колхозников — Нубара и Ваграма, подводивших воду к автопоилкам, еще кое-кого. За дедом Семеном отправился он лично.
— Раз уж вы, дедушка, здесь работаете в такой день, — вежливо улыбался он, — позвольте и вас пригласить в нашу компанию.
Дед бросил рубанок, вытер фартуком руки и вышел во двор.
Лейтенант попросил всех собравшихся стать в круг на небольшом расстоянии друг от друга. Норайра он поставил подальше от деда.
Вся эта суматоха не нравилась Андрею Витюгину. Он морщился. Пес с достоинством сидел в центре круга и безразлично поглядывал на людей.
— Тут перед вами знаменитая служебно-розыскная овчарка, — весело начал Катарьян, — самая наилучшая в нашей Армении, а может, и подальше. Она раскрыла много воровства и других всевозможных хищений… Сколько? — вполголоса спросил он у проводника.
— Немало, — неохотно отозвался Витюгин.
— Немало коварных преступлений! — торжественно повторил Катарьян. — От ее разнюхивающего носа ничто не может укрыться. Сейчас вы сами убедитесь…
Он сделал знак, и Андрей Витюгин, подозвав собаку, скрылся за углом здания.
— Теперь пусть кто-нибудь бросит в круг свою вещь, — предложил Катарьян, — тохда увидите, что будет. Собака определит владельца.
Это становилось похоже на игру. Колхозники засмеялись. Норайр стоял неподвижно на том месте, куда его поставили, и смотрел в землю. «Все это специально против меня! — думал он. — Уже и собаку напускают…»
— А что бросить? — крикнул шофер Минае. Он считался человеком бывалым и в любом случае стремился поддержать эту репутацию.
— По своему выбору, — разъяснил Катарьян. — Лучше всего носовой платок.
Минае вытащил платок, положил на землю.
Позвали Андрея Витюгина. Он пришел один, осмотрелся и свистнул. И тут же неслышной рысью из-за дома выбежал Карай, протиснулся в круг и, жарко дыша, стал рядом с хозяином. Платок он обнюхал старательно и злобно. Оскалив белые клыки, пошел по кругу мимо Норайра, мимо бабушки Сато, которая только ахнула, мимо Нубара. Небрежно повел мокрым носом по фартуку деда Семена. А возле Минаса задержался, зарычал, прижав уши, и стремительно кинулся прямо на грудь шоферу. Проводник успел оттащить его. Пес сел, беспокойно подметая землю пушистым хвостом.
Люди удивлялись: «Скажи-ка, словно ему кто указал!» Боязливо поглядывали на овчарку и тихонько посмеивались над Минасом.
— Вот так, — строго проговорил Катарьян. — Но это была шутка, граждане. Теперь же придется приступить к делу.
Он обвел глазами присутствующих. Долго смотрел в упор на деда Семена. Дед застеснялся, опустил голову и принялся ковырять ногтем дырочку на фартуке.
— Конечно, я должен извиниться перед гражданами и попросить также у всех присутствующих согласия, — снова заговорил Катарьян. — Безусловно, большинство — люди честные и даже могут на меня обидеться. Но что поделать! Мы свели сюда тех, кто имел соприкосновение с птицефермой… В общем, кто невиновен, тому опасаться нечего. Но, если среди присутствующих есть причастный — хоть прямо, хоть косвенно, — того будем обнаруживать с помощью служебной собаки. И пусть преступник пеняет на себя!
— А если кинется на непричастного? — с опаской спросил Минае.
Люди зашумели.
— Только с полного вашего согласия, граждане, — повторил Катарьян.
— Ладно уж, давай, — отозвался Нубар.
Лейтенант скомандовал:
— Тогда попрошу разомкнуть круг и стать отдаленно друг к дружке.
Проводник наклонился к собаке, шепотом отдал какое-то приказание. Пес вскочил, ощетинился. Уставился на людей непримиримо-внимательным взглядом.
— Вы, товарищи, эту злобную животную одну тут с нами не оставляйте! — жалобно попросила бабка.
Она боялась шевельнуться и потому говорила, чуть разжимая губы.
Отойдя к птичнику, Катарьян смотрел сзади на спины выстроившихся людей. У деда Семена под коленями сильно дрожали ноги. Дед явно старался скрыть беспокойство.
Вольно и беспечно стоял Норайр.
Шофер Минае напряженно вытянулся, но не выказывал страха.
Все остальные держались нормально, если не считать бабки: та давно уже дрожала всем телом.
— А вы ничего нам не скажете, дедушка? — вежливо поинтересовался Катарьян, указывая председателю колхоза на дрожащие колени старика.
Ответа они не дождались.
Катарьян засуетился.
— Можно заканчивать, — это распоряжение было отдано проводнику. — Что требовалось узнать, то собака нам уже прояснила, — громко говорил он, приближаясь к людям.
Хмурый проводник отозвал Карая.
Люди расходились, ничего не поняв. Неловко переглядывались и посмеивались.
Галустян шепнул:
— Оскандалился ты…
— Наоборот! — Лейтенант блеснул глазами. — Что мне надо было, то сделано. Все уже ясно. Дед выдал себя своим страхом.
Он велел, чтобы Норайра увели обратно в сельсовет. А сам подошел к дверям птичника, загораживая, вход. Ноги в синих галифе он расставил широко, фуражку заломил на затылок. Стоял и посмеивался, глядя, как дед Семен пытается обойти его и открыть заслоненную его спиной маленькую дверцу.
— Может, все-таки поговорим, дедушка?
— Давай, — непримиримо ответил плотник, наставив на лейтенанта маленькие выцветшие глаза, глубоко спрятанные среди морщин и волос.
— Так пройдемте в помещение? — Катарьян победоносно взглянул на председателя колхоза. — Там вы и сделаете признание.
— Не требуется! — отрезал дед. — Мне людей не бояться. А я давно вижу, что ты на меня прицелился. — Он гневно отбросил ногой камень с дороги. — Хотя ты, гражданин, и носишь звездочки на погонах, но люден все ж еще плохо понимаешь. Я на этой войне по своим годам не был, но на той — империалистической — потрудился. И вместе с войсками а чужие страны вступал. Находились среди нас ловкачи — заимствовали того-сего от побежденных. А я вернулся домой без трофеев. Только и привез с похода белый, как сейчас помню, эмалированный таз — подобрал где-то, чтоб не приезжать в дом с пустыми руками. И того моя старуха брать не хотела. Но уговорили. А ночью сдохла наша домашняя животная. Пол у нас в сарае был покатый, буйволица легла головой вниз — вся пища хлынула и задушила животную. И я на всю жизнь учел, как взятая чужая вещь отплачивается. У нас нет обычая — чужое брать!
Катарьян слушал терпеливо, даже головой кивал. Но от дверей не отодвигался.
— Святость, конечно, религия…»-вздохнул он. — Но если вы кончили, дедушка, то пройдемте-ка со мной в сельсовет. Там у нас другой разговор произойдет. Вопросы к вам есть.
Дед долго смотрел на него и наконец, совершенно по-армянски, почмокал языком.
— Нет, — сокрушенно проговорил он, — вижу, ты ничего не найдешь из пропажи. Вот разве Степан приедет — " тот разыщет.
Степан Бурунц не доехал десяти километров до села, а уже все знал.
Первым повстречался ему Андрей Витюгин, возвращавшийся в районный центр. Проводник был очень недоволен. «Цирк устроили, — ворчал он, — сделали из служебной собаки художественный театр…» Остановив машину, он все рассказал участковому уполномоченному и отправился дальше. Затем стали попадаться