Зато Товмас сразу, как только приехал, отправился по делам. На городской станции, в кассе предварительной продажи, он, предъявив санаторную путевку, получил без очереди железнодорожный билет.
На базаре он встретился со слепым человеком в картузе и темных очках. Человек этот шел, постукивая палочкой, Товмас толкнул его, извинился. А через несколько минут они уже сидели за столиком в шашлычной, ели люля-кебаб, запивали вином. Разговор у них пошел веселый. К сожалению, сотрудник угрозыска, устроившийся за соседним столиком, не смог извлечь почти ничего ценного. Говорилось то, что обычно говорят друг другу пьянеющие люди: «Я такой, что для хорошего человека ничего не пожалею!» — «Неважно, что нет глаз, была бы голова!» — «Я человек, ты человек, я должен жить, но и ты должен жить!» — «Вот ты меня еще изучишь и, уверяю, полюбишь больше, чем родного отца!» Тосты провозглашались за удачу, за широкую душу и большое сердце, а также за приятное знакомство и хорошее впечатление. Долго спорили, кто будет платить. Слепой величественно швырнул на клеенку сторублевую бумажку, но потом долго и придирчиво перебирал пальцами сдачу.
На другое утро тоскующий на веранде Хорен дождался нужной вести. Почтальон принес ему телеграмму, и он побежал на базар. Тут он разыскал Товмаса.
Очевидно, преступники уже успокоились и не опасались, что за ними могут следить. Они не стали изображать «случайную встречу». Товмас, не здороваясь, очень коротко, сухо и деловито объяснил обстановку. Пошли в шашлычную. Слепой был уже там и ждал их. Опять пили вино, но на этот раз без тостов. Каждый из своей бутылки. Каждый сам себе наливал и сам за себя платил. Товмас снял пиджак и развесил его на спинке стула. Раза два он поднимался и уходил — купил на базаре травок, принес их и ел, предварительно смяв в горсти. Потом купил сыру. Когда он ушел в третий раз, сотрудник угрозыска по небрежности упустил его из виду. Теперь Товмаса не было довольно долго. Принес он с собой авоську, чем-то туго набитую, и молча передал ее слепому. После этого пиршество быстро закончилось. Первым ушел Товмас, накинув пиджак на плечи. Приказал Хорену:
— Вечером, значит, возле университета…
Хорен отправился со слепым. По дороге они несколько раз останавливались. Подняв палку, слепой указывал на окна многоэтажных домов и что-то кратко произносил, а Хорен кивал: все, мол, понятно.
Потом они вошли в подъезд жилого здания из розового туфа на одной из центральных улиц. Поднялись по мраморной лестнице на третий этаж. Наблюдение установило, что слепой позвонил в дверь квартиры инженера Алояна.
Минут через двадцать они вышли из подъезда. Авоська была пуста, и теперь ее нес Хорен. Не прощаясь, разошлись в разные стороны. Хорен направился домой.
— Как вы все это понимаете? — спросил Бурунц, выслушав сообщение сотрудника.
— Понимаю так, товарищ майор: слепой — это спекулянт. Он действительно плохо видит, но не так уж слеп, как представляется. Кстати, он давно у нас на примете. Перекупает и разносит по домам вещи, которые могут иметь спрос. Товмас, когда в третий раз отлучился, принес в авоське сколько-то метров похищенного у вас на фабрике шелка. Делаю из этого два вывода. Первое: место, где в настоящее время хранится награбленный шелк, находится поблизости от базара…
Бурунц перебил его:
— Близко от базара поселился у своей родни сам Товмас. Не в этот ли дом переправлен шелк после похищения?
— Может, и так, товарищ майор… Надо проверить… Второй вывод: преступники решили реализовать награбленный товар по частям, через посредство спекулянтов. Еще есть третий вывод, но он очень предположительный: возможно, реализацией товара займется и Хорен, поскольку спекулянт указывал ему на дома, где живуг клиенты.
— Для чего они вместе зашли на квартиру к инженеру?
— Предполагаю, товарищ майор, что продали жене инженера материю, находившуюся в авоське. После чего Хорен получил деньги. Вечером, при встрече возле университета, он передаст деньги Товмасу или кому-то еще — может, главному, который туда придет.
Бурунц решил:
— Вечером к университету пойду я…
Но до вечера оставалось еще много времени. Надо было съездить на завод, где работал Алоян, и более точно выяснить, зачем спекулянт приводил Хорена в дом инженера.
В заводском комитете инженеру дали самую лучшую характеристику. Прекрасный, энергичный работник, честнейший человек, член- партбюро. Бурунц решил, что с таким человеком можно повести разговор начистоту.
Они встретились в литейном цехе. Алоян, в длинной синей блузе, шагал через кучи алебастра и извести за огромным ковшом подъемного крана. Цех реконструировали. Прислоненные к стенам, стояли свежевыстроганные оконные переплеты. Инженер с удивлением посмотрел на посетителя и движением руки пригласил его в застекленную конторку. Как раз в это время гудок возвестил обеденный перерыв.
Спокойно выслушав Бурунца, инженер снял телефонную трубку.
— Амалия? Я сейчас приеду домой с одним товарищем. Пожалуйста, никуда не уходи.
Квартира была новенькая. В больших окнах сияло солнце. Паркетный пол сверкал вощеной желтизной. А хозяйка была под стать квартире. Молодая женщина в желтом с черными цветами платье открыла дверь:
— Люблю гостей, особенно неурочных, неизвестных…
Но как только Алоян назвал должность Бурунца, она присмирела. Вопросительно посмотрела на мужа, перевела взгляд на гостя…
— Ты неправильно перешел улицу? Выпрыгнул из трамвая? Штраф с тебя — десять рублей?
Инженер Алоян хорошо знал характер своей жены. Недовольно поморщился:
— Амалия, отнесись со всей серьезностью… Товарищ из милиции — именно к тебе.
Молодая женщина шутливо вскинула вверх руки:
— Клянусь, никого не убила, никого не ограбила, товарищ начальник! Из трамваев не прыгала…
— Не угадываете. — Бурунц терпеливо и чуть смущенно улыбался. — Вот вы так весело настроились… Не знаю теперь, как к вам подступиться, чтобы попросить помощи…
— У меня? — Женщина округлила веселые черные глаза. — У меня помощи? Честное слово, я в восторге от вежливости нашей милиции.
Она сбросила со стола книги. Бурунц успел заметить английский журнал и кипу исписанных листков. Пока ехали с завода, Алоян рассказал, что его жена работает дома — переводит научно-технические статьи, напечатанные в иностранных журналах. Прежде работала инженером на заводе, а теперь двое детей приковывают ее к дому.
— Пожалуйста, садитесь!
В ту же секунду перед Бурунцем появилась чашечка черного кофе и тарелка с какой-то едой. Алоян резал ножом мясо:
— У Нас каждый должен что-нибудь съесть.
Бурунц неловко клюнул вилкой в донышко своей тарелки.
— Мне ли учить вас сознательности? — тихонько спросил он и посмотрел на Амалию. — Вот к вам сегодня утром приходил слепой спекулянт… Зачем приходил?
Женщина выдержала и отразила его пытливый взгляд.
— Какой же это спекулянт? — Она облизала полные губы кончиком языка. — Минае… — пояснила мужу. Снова повернулась к Бурунцу: — Я давно этого человека знаю. Он получает посылки от родственников из-за границы и разносит кое-что по домам. Инвалид… Берет недорого… Сегодня он был, правильно. Принес два отреза бразильского шелка. И я взяла оба — один для себя, другой для сестры.
— Бразильский шелк… — Бурунц невозмутимо глотнул кофе. — Вы такие люди, что с вами хитрить не приходится. С этим шелком не просто, целая история… Вы позволите мне посмотреть?
Женщина легко вскочила и шагнула в другую комнату. Тут же вернулась, держа в руках отрез. Она была встревожена, но улыбалась по-прежнему.
— В жизни еще не имела дела с милицией…
Двумя пальцами Бурунц ухватил тоненький край материала и покрутил головой.
Амалия лукаво уставилась на него:
— Прелесть, правда? Хотите, достану для вашей жены?
— Товар хорош, — признал Бурунц.
— Бразильский! — Амалия подмигнула мужу. — Вот никогда мне больше не говори, что я деньги швыряю! Уж если милиция одобряет, значит, вещь стоящая.
Бурунц достал из кармана образец — узенькую полоску шелка, которую захватил с собой, отправляясь в Ереван. Положил полоску на отрез и легонько прихлопнул ладонью:
— Этот бразильский шелк сделан в том районе, где я живу и работаю, на нашей шелкоткацкой фабрике…
По глазам женщины можно было понять все, что с ней сейчас происходит. Сначала в глубине этих глаз мелькнуло недоверие, потом засветилась досада, а в конце концов заплясали веселые огоньки. Бурунц думал, что она рассердится, — она засмеялась:
— Ну, можно ли найти большую дуреху, чем баба, влюбленная в тряпки! Мой муж правильно говорит, что я швыряю деньги на ерунду.
— Пройдоха твой Минае, — спокойно заметил муж.
— А вот я его сейчас изругаю! — Амалия беззлобно потянулась к телефону.
Бурунц остановил ее:
— Не стоит ругать. Наоборот, попрошу вас позвонить ему и еще попросить бразильского шелка — хоть один отрез для какой-нибудь вашей знакомой.
— Он сказал, что может достать сколько угодно… — Женщина колебалась. — Но зачем это?
Бурунц сожалительно почмокал языком:
— Как бы я был вам благодарен, если б вы согласились ни о чем не спрашивать! То, что я мог сказать, уже сказал. Пожалуйста, просто поверьте мне, что это очень нужно.
— Хорошо!
Женщина подошла к телефону и энергично набрала номер.
— Прошу Минаса… Минае, дорогой мой, здравствуйте! Ваша знакомая Алоян… Вы знаете, я очень довольна… Просто прелесть! Нельзя ли еще устроить для одной моей подруги?… Нет-нет, обязательно тот же самый — бразильский! — Произнеся это слово, она сделала такую гримасу, что даже ее спокойный муж рассмеялся. — Можно? Минае, вы просто золотой человек! Когда? — Она вопросительно взглянула на Бурунца.
— Завтра, — шепнул он.
— Ну, скажем, завтра, в любое время… Жду!
Бросила трубку и тщеславно поинтересовалась:
— Хорошо я с ним говорила?
— Примерно так, как нужно, — скупо одобрил Бурунц, — только слишком нажали на слово «бразильский»…