По совету Кирова А. Шерипов поместил в газете «Терек» в 1916 году ряд переводов народных чеченских легенд, отредактированных Сергеем Мироновичем.
Исключительное внимание уделял Киров в своих статьях положению рабочего класса. Его боевые статьи воспитывали рабочую массу в революционном духе. Со всей остротой вскрывал он сущность эксплуатации рабочих при капитализме. Несмотря на административные репрессии, ему все же удавалось проводить в своих статьях мысль о неизбежности революции.
Сергей Миронович чутко следил за всеми политическими событиями в России. В хронике газеты «Терек» частенько встречались сообщения о бунте или голодовке среди политических ссыльных в туруханской ссылке, корреспонденции из Петербурга об аресте членов социал-демократической организации и т. п.
Весть о Февральской революции дошла до редакции «Терека» лишь 4 марта, когда было опубликовано сообщение об образовании в Петрограде Временного комитета Государственной думы. Начальник Терской области, являясь в то же время цензором печати, умышленно задерживал известия из Петрограда.
Тотчас же по получении телеграммы Сергею Мироновичу сообщили о ней телеграфисты, примчавшиеся в редакцию.
…Сколько кипучей энергии и энтузиазма проявлял Сергей Миронович в эти дни! Редакция «Терека» сделалась политическим центром. Киров неутомимо выступал на митингах и собраниях, разоблачая предательскую роль меньшевиков, эсеров и верхушки казачьей и городской буржуазии и помещиков.
Возглавив владикавказских большевиков, Киров создал местную партийную организацию. С огромным энтузиазмом провел он массовую партийную работу по подготовке к организации Советской власти на Тереке…
С. А. ТакоевЧЕЛОВЕК УДИВИТЕЛЬНОЙ ЭНЕРГИИ
Весною 1910 года я вернулся во Владикавказ из вологодской ссылки. Партийной организации в это время во Владикавказе уже не было. Она была разгромлена в 1907–1908 годах. На свободе остались только отдельные товарищи.
Летом 1910 года ко мне пришел знакомый железнодорожный рабочий Серобабов и сказал, что меня хочет видеть один товарищ, подпольщик. Он говорил о Кирове, который жил во Владикавказе нелегально. После некоторых предварительных расспросов было решено встретиться втроем (Киров, Серобабов и я) вечером в Пушкинском сквере. Здесь я впервые познакомился с Кировым. Он спрашивал меня, что я делаю, имею ли какую-либо связь с рабочими, веду ли в Осетии подпольную революционную работу. В результате нашей беседы Киров сказал, что необходимо организовать работу, хотя это и представляет в настоящих условиях огромные трудности. Условлено было, что сноситься мы будем через Серобабова и что Серобабов свяжет меня с рабочими мебельной фабрики братьев Маевских и рабочими пекарен. Киров предупреждал меня, как недавно вернувшегося из ссылки, что я должен быть особенно осторожен, так как при малейшей оплошности я провалю все дело.
И вот Серобабов стал часто заходить ко мне под видом клиента (я был помощником присяжного поверенного и занимался адвокатурой).
Осенью 1910 года в одно из воскресений была назначена массовка в лесу у Сапицкой будки. Явилось человек пятнадцать рабочих. Народу, как обычно в воскресные дни, в лесу было много, так что появление наше никого не удивило. Прошли в лес, поднялись в гору. Киров выступил с речью. Он говорил простым, понятным для рабочих языком, с большим подъемом. Из его речи я особенно запомнил его слова о том, что «к услугам эксплуататоров для собраний и заседаний — клубы, большие залы, а для рабочих, как видите, — медвежьи берлоги». Выступило еще человека четыре рабочих; говорили они о своих нуждах. Рабочие задали Кирову много вопросов и получили на них ясные ответы.
Через некоторое время выяснилось, что за моей квартирой установлена слежка, поэтому мне было рекомендовано ограничиться только приисканием квартир для необходимых встреч. Поручение это я мог выполнить успешно благодаря обширному кругу знакомых среди осетин, живших во Владикавказе.
Одну из встреч для Кирова с двумя приезжими из города Грозного я устроил под видом угощения моих знакомых адвокатов традиционным осетинским пирогом в доме некоего Дзугутова на Тенгинской площади. Разговор шел о забастовке в Грозном.
С осени 1910 года я ушел в работу среди осетин: Осетинское издательское общество, Общество распространения технических знаний среди горцев и т. д. Мы с Кировым в этот период встречались очень редко, тем более что в 1911 году Киров был арестован. До ареста у него на квартире был произведен обыск в его отсутствие. Как мне говорил Костя Гатуев, Киров и он наблюдали за этим обыском из противоположного дома. Затем все-таки Киров был арестован.
После этого я встретился с Кировым в 1917 году, после Февральской революции, когда Киров развернул огромную работу и проявлял удивительную энергию. Не проходило ни одного дня без его выступлений. В начале 1917 года во Владикавказе существовала объединенная социал-демократическая организация. Большевики вели жестокую борьбу с меньшевиками. Не было ни одного заседания, нп одного собрания, ни одного митинга, где бы Киров не выступал с разоблачением меньшевиков и их предательской политики. К осени 1917 года почти вся организация была завоевана большевиками. На общем городском собрании организации меньшевики предложили своим сторонникам покинуть собрание; ушло человек восемь, вся остальная масса осталась.
По инициативе Кирова летом 1917 года был создан партийный орган «Красное знамя». Ожесточенную борьбу большевикам приходилось вести с эсерами: и по городу и в Совете рабочих и солдатских депутатов.
Шла борьба за завоевание большинства в Совете. Роль Кирова в этой борьбе огромна. Уже в декабре 1917 года Совет рабочих и солдатских депутатов стал подлинно большевистским.
В июне 1917 года два стрелковых полка, находившихся в то время во Владикавказе, спровоцированные своим офицерством, расстреливали на улицах города встречавшихся им ингушей. Это вызвало чрезвычайное раздражение среди ингушского населения. Ингуши из окрестных аулов угрожали наступлением на Владикавказ. Чрезвычайно большие усилия употребил Киров, чтобы, во-первых, парализовать работу провокаторов среди солдат стрелковых полков и, во-вторых, успокоить ингушей и убедить их в том, что виновные в расстрелах будут наказаны и что впредь подобные явления не повторятся.
Киров с особым вниманием относился к осетинской революционной организации «Кермен», объединявшей горскую бедноту. Некоторые товарищи указывали ему на то, что программа этой партии не коммунистическая, то есть что эта организация не чисто большевистская. Он зло высмеивал этих товарищей, называя их буквоедами. Он спрашивал у них: «Как действует эта организация? С кем она практически идет: против нас или с нами?» И сам же отвечал этим товарищам: «Она с нами, она возглавляет бедноту, ею руководят коммунисты».
Время показало, что Киров был прав. «Кермен» сыграла революционную роль среди горцев. Она в значительной мере способствовала ликвидации межнациональной розни. В мае 1918 года члены этой революционной организации, за малым исключением, вступили в Коммунистическую партию.
В конце декабря 1917 года контрреволюционные элементы во главе с офицерством разгромили Совет и арестовали Орахелашвили и Буачидзе, которые затем были освобождены по требованию «Кермен», действовавшей среди осетинских воинских частей. Особенно озлоблено было офицерство против Кирова. Его искали, чтобы покончить с ним.
Г. СолдатовВО ВЛАДИКАВКАЗЕ
В 1910 году, еще подростком, я поступил в типографию Казарова во Владикавказе. Там я познакомился с С. М. Кировым. Он работал в газете «Терек», которую издавал хозяин типографии. Вскоре мне привелось слушать горячую речь Кирова на массовке.
В 1912 году мы объявили забастовку, требуя прибавки жалованья. Киров учил нас, как нужно бороться за повышение заработной платы. Убеждая нас, Сергей Миронович говорил: «Не идите на удочку хозяина, держитесь крепко, а кому нужна денежная помощь, — поможем».
В результате трехдневной забастовки мы добились своего.
После этой забастовки Сергей Миронович узнал меня ближе. Он стал давать мне разные поручения, посылал меня относить свертки с набором на нелегальную квартиру. Над Тереком, в маленькой глухой улочке, жил приезжий товарищ. Знали мы его как Алексея Павловича, фамилии не помню. Он часто бывал в типографии. Однажды Сергей Миронович дал мне набор, завернутый в бумагу, и сказал:
— Этот пакет надо отнести Алексею Павловичу.
Я отнес. После этого, когда нужно было, он говорил мне в типографии: там-то (обычно под реалом[2]) тебе есть пачка, нужно снести. И я уже знал, куда относить. Это обыкновенно был ручной набор — квадратов на шесть — для нелегальных листовок.
Летом 1912 года мне пришлось нести газету «Терек» на разрешение к полицмейстеру Иванову, который был одновременно и цензором. В этом номере была статья С. М. Кирова о самоуправстве владикавказских властей, о полицмейстере, который избивал арестованных рабочих, и о начальнике области, наказном атамане[3]. Полицмейстер вычеркнул «крамольные» места из этой статьи и отдал мне номер.
Когда я вернулся в типографию, там были товарищ Киров и редактор Спичкин. По приказанию Спичкина я стал выбрасывать из набора зачеркнутые цензурой места (я тогда был помощником метранпажа[4]). Сергей Миронович ушел. Затем ушел и Спичкин. Но вскоре Сергей Миронович возвратился и говорит мне:
— Давай поставим обратно этот материал.
Часть выкидок уже пошла было в гарт[5], но мы быстро набрали выкидки снова, заверстали и сейчас же пустили полосу в печать. В те времена распоряжение печатать по исправлении корректуры давал метранпаж или его помощник. Прямо из-под машины часов около четырех-пяти вечера газета шла ожидавшим тут же газетчикам, а к шести часам она уже была на станции, так как в это время отходил поезд, с которым она попадала к иногородним подписчикам. Так было отпечатано 2–3 тысячи экземпляров, и газетчики уже кричали по всему городу: «Терек» на завтра!» (газета выходила завтрашним числом). И только часов в семь-во