Перед выступлениями Сергей Миронович всегда волновался. Но это ни в коей мере не было волнением человека, не уверенного в себе, — это было творческое волнение. Он созидал, творил в эти моменты, мысль его была напряжена, как струна.
Мария Львовна была личным секретарем Сергея Мироновича. Долгое время она совмещала эти обязанности со своей основной работой. Когда же она заболела, встал вопрос о возможности заниматься либо одной, либо другой работой. Вмешался Серго Орджоникидзе. Он сказал Марии Львовне:
— Мы ничего не можем поделать с Миронычем, он слышать не хочет о том, чтобы взять секретаря. А допустить, чтобы всю техническую работу он делал сам, мы не можем. Ты должна быть секретарем Сергея Мироновича. Поставь об этом в известность свою партийную организацию.
Мария Львовна так и поступила. Но однажды она сказала Сергею Мироновичу:
— Я теперь что-то вроде домашней хозяйки.
Сергей Миронович сильно рассердился.
— И это говорит член партии! — возмущался он. — Ты знаешь, что значит работа секретаря у члена Политбюро? Это большая и ответственная партийная работа. Ты можешь расти на ней.
Он был исключительно требователен и к самому себе и к тем, с кем он соприкасался в работе. Память у него была исключительная — он всегда запоминал каждую бумагу и требовал от секретарей такого же знания дела. Он неоднократно говорил Марии Львовне:
— Секретарь только тогда оправдывает свое назначение, когда обладает хорошей памятью. Он должен в любой момент быстро разыскать любую бумагу, которая к нему попала.
Вспоминается такой крайне характерный для Сергея Мироновича случай. Однажды в Смольном ему потребовался какой-то документ. Сергей Миронович звонит Марии Львовне, просит найти нужный ему материал, говорит, что он хранится дома. Мария Львовна ищет долго, но документ не находится. Сергей Миронович звонит еще раз, упорно заявляя, что нужный ему материал находится не в Смольном, а дома. И действительно, это оказалось так.
Как радовался Сергей Миронович, когда ленинградские фабрики и заводы успешно справлялись с производственными заданиями, осваивали новые производства!..
В моей памяти сохранилась такая картина. Сергей Миронович подходит ко мне, держа что-то в руке.
— Что это такое? — спрашивает он, показывая мне кусок сланца. — На что это похоже — на камень, на минерал?
— Не знаю, — отвечаю я в недоумении. Я впервые видела сланец.
— Ну, а как вы думаете, будет это гореть? — говорит Сергей Миронович, подходя к камину в кабинете.
Он зажигает дрова и, когда они разгораются, кладет на них куски сланца. Сланец горит, горит замечательно! Из камина зигзагообразно летят яркие искры и гаснут на лету. Сергей Миронович радостно улыбается, его глаза сияют. Входит Мария Львовна. Она в ужасе всплескивает руками.
— Что ты делаешь! — восклицает она. — Смотри, какие искры! Ты же пожар наделаешь!
А Сергей Миронович продолжает улыбаться, глядя, как горят куски сланца.
— Ты смотри, смотри, как горит! — говорит он. — А они утверждают, что он гореть не будет. У большевиков и камни горят!
Когда Сергей Миронович разговаривал по телефону с руководителями предприятий, им порото крепко доставалось от него, если при посещении заводов он обнаруживал низкое качество продукции. Вспоминаю эпизод, о котором рассказывала мне Мария Львовна.
Как-то в отсутствие Сергея Мироновича к нему на квартиру явились два пионера, мальчик и девочка. Ребята пришли по поручению пионеротряда имени Кирова, чтобы просить Сергея Мироновича рассказать им свою биографию. Дома они застали одну Марию Львовну.
— Передайте товарищу Кирову, — не растерявшись, заявили они, — что отряд имени Кирова просит его прийти к ним и рассказать о себе. Не можем же мы, кировцы, не знать биографию человека, имя которого мы носим! Если он не может почему-либо прийти, пусть напишет биографию и оставит ее вам. А мы за ней придем.
Мальчик пришел в восхищение от высокого качества кожаного переплета на альбоме-рапорте, поднесенном Сергею Мироновичу от большевиков-скороходовцев.
— Смотрите, — говорил мальчик Марии Львовне, — какая замечательная работа, как хорошо и прочно сделано! Почему же сапоги они делают иначе? Поносишь их несколько дней в школу, а они уже рвутся.
Когда Мария Львовна рассказывала Сергею Мироновичу о посещении пионеров, он смеялся от всей души.
— Ай да детишки-пионерчики! Какая решительность и настойчивость! Замечательные вырастут из них большевики. А какое меткое замечание насчет качества работы! Обязательно использую этот факт в одном из выступлений.
Люди, обладающие настойчивостью, решительностью, умением во что бы то ни стало довести дело до конца, всегда вызывали восхищение у Сергея Мироновича. Нужно ли говорить, что эти черты характера были отличительными чертами самого Сергея Мироновича. За что бы он ни взялся, он никогда не останавливался на полпути, неизменно доводя дело до конца. Никакие трудности не могли явиться для него преградой. Это свойство его характера ярко сказывалось даже в мелочах.
Когда Сергей Миронович по упорному настоянию врачей дал согласие на то, чтобы уехать на лечение в дом отдыха в Толмачево, он, никогда не катавшийся на коньках, в короткое время овладел этим видом спорта.
— Начал кататься, — говорил он, — значит, надо научиться этому как следует. Иначе зачем же и приниматься за дело.
В памяти сохранился интересный случай. У Сергея Мироновича было огромное количество книг, каждый день прибывали новые книги, и их уже некуда было складывать. А Сергей Миронович не выносил беспорядка, это его коробило. Он попросил Марию Львовну приобрести несколько новых книжных полок.
Как-то днем привезли два шведских шкафа в разобранном виде — груда ящиков была свалена в кабинете. Мы с Марией Львовной пытались подобрать их, но у нас ничего не вышло. Ящики были самые разнокалиберные, не подогнанные друг к другу, собранные, по-видимому, из различных шкафов. Мы почувствовали, что собрать эти шкафы дело сложное и что без столяра тут не обойтись.
Сергей Миронович пришел поздно, как всегда — часов в одиннадцать вечера. Заходит в кабинет, видит груду ящиков, спрашивает:
— Что это?
— Ты просил шкафы, вот их и привезли, — смеется Мария Львовна.
— Но почему это навалено в таком беспорядке?
Мария Львовна отвечает, что завтра придет столяр и все сделает.
Садимся обедать, а из головы Сергея Мироновича никак не выходят эти сваленные в груду ящики. Кончаем обедать, он выходит в кабинет и решает, не дожидаясь столяра, собрать шкафы. Понадобились помощники, чтобы подавать ящики, — я и Мария Львовна взяли эту обязанность на себя. Сергей Миронович подбирал ящики, смотрел, подходят ли они, подгонял их друг к другу. Ящики были двух цветов — красноватого и желтоватого. Нужно было учесть при работе и эту сторону дела. Работали мы до трех часов ночи. Когда все было закончено, Мария Львовна заметила вдруг, что один шкаф выше другого. Посмотрел Сергей Миронович и говорит:
— Да, действительно, это нехорошо. — И, помолчав немного, неожиданно добавил: — А что, если разозлиться, сейчас же разобрать шкаф и сделать его так, как полагается?
— Почему же разозлиться? — спросила я.
Когда очень разозлишься, навалишься как следует на дело, лучше работа спорится, — пояснил Сергей Миронович.
Шкаф был разобран и собран снова. Было уже половина пятого утра, светало. Не ложась спать, Сергей Миронович сел просматривать почту.
На подобной работе я видела Сергея Мироновича впервые. Он работал с громадным упорством, ловко, без устали, проявляя много изобретательности. Между делом он отпускал столько веселых шуток и острот, что стоял сплошной хохот. Он весело подтрунивал над нами, что мы подаем не так, как надо, подзадоривал нас, пробуждал стремление работать более ловко. Ночь прошла без сна. Но, к нашему удивлению, мы не чувствовали усталости — таково было воздействие этого неутомимого, полного энергии человека. Сергей Миронович был исключительно доволен тем, что цель достигнута, дело доведено до конца.
Однажды Мария Львовна с грустью сказала:
— За последнее время я ничего сделать как следует не могу, как-то не получается. Старею, наверное…
— Ну как же не получается? — живо возразил Сергей Миронович. — Вспомни Дудергоф — довела же ты дело до конца! А ведь это в жизни самое главное.
А был такой случай. Как-то в выходной день Сергей Миронович отправился на охоту в Дудергоф. Поехала с ним и Мария Львовна. В Дудергофе у нее появилось непреодолимое желание проверить свою выносливость — пройти пешком дорогу из Дудергофа до их дома на улице Красных Зорь в Ленинграде. Сергей Миронович, зная слабое здоровье Марии Львовны, начал отговаривать ее, но она упорно стояла на своем. Когда Сергей Миронович вышел из комнаты, она юркнула в калитку и ушла. Чтобы не появилось желания сесть по дороге в поезд или трамвай, Мария Львовна не взяла с собой ни копейки денег. Когда она дошла до Пулковских высот, разразилась сильная гроза, дождь лил как из ведра. Мария Львовна спряталась от дождя, а в это время мимо проехала машина, посланная ей навстречу. Тщетно искал ее по дороге шофер Юдин. В 12 часов ночи Мария Львовна пришла домой, где уже ждал ее встревоженный Сергей Миронович. Она прошла в этот день более тридцати километров. Этот случай и припомнил он, когда услышал жалобу Марии Львовны на то, что она стала будто бы менее решительна и энергична.
Меня поражала исключительная аккуратность Сергея Мироновича, его любовь к порядку. Каждая вещь лежала у него на строго определенном месте, и он очень сердился, если кто-нибудь нарушал установленный им порядок. Однажды ему понадобилась какая-то коробочка, которая стояла обычно на маленьком столике в столовой. Мы все искали эту коробочку, но найти не могли.
— Уже поздно, не отложим ли мы поиски до завтра? — предложила я.
— Ужасный я человек, — возразил мне Сергей Миронович, — пока не найду то, что ищу, никогда не успокоюсь.
Мы продолжали поиски, но все Же нашли коробочку только на другой день. Она стояла на том же столике, за портретом, а мы не догадались туда заглянуть. Нужно было видеть, как раздражен был Сергей Миронович тем, что вещь не была на своем определенном месте, что ее пришлось искать!