Когда я пришел на вокзал, то был поражен видом Сережи. Приступ малярии — в самом разгаре. Весь желтый, согнувшийся, он сидел в своем пальтишке на скамейке у вокзала и еле сдерживал озноб. Ехать в таком состоянии было немыслимо. Я попытался отговорить юношу от поездки. Он дрожал в лихорадке, но, мягко улыбаясь, ответил:
— Ничего. Приступ пройдет в дороге, а пропускать экскурсию нет смысла.
Отсутствие близких, тяжкие бытовые условия, постоянное недоедание вызвали бы у других уныние, сломили бы всякое желание учиться. Но не таков был Сергей Костриков. Целеустремленность и бодрость никогда его не покидали. Он интересовался не только работой в училище, по всегда стремился расширять свой кругозор, читал массу книг, любил художественную литературу и в беседах обнаруживал острый ум и критическую мысль. Окончил он училище одним из первых. А насколько трудно давалось учение его сверстникам, показывает тот факт, что из принятых в 1901 году сорока учеников окончили курс вместе с ним лишь шестнадцать.
Все технические знания, которые Сергей Миронович получил в школе, он воспринял основательно, и думаю, что в его последующей революционной работе эти знания весьма пригодились ему, давали возможность успешно разрешать сложные технические проблемы, с которыми он сталкивался и в годы гражданской войны, и в годы мирного социалистического строительства.
В своих отношениях с товарищами Сергей Киров отличался исключительной отзывчивостью, оказывал помощь в учебе всем, кто к нему обращался, и заслужил в училище всеобщие симпатии. Независимый, смелый юноша никак не мирился с крайне стеснительными распорядками, какие существовали в дореволюционной школе и регламентировали жизнь учеников во всех мелочах, совершенно связывая их личную свободу.
Ученики обязаны были являться на утреннюю молитву. Им не дозволялось ходить в театр без особого разрешения, а такие разрешения в учебные дни не выдавались. Не разрешалось даже выходить из дому позднее установленного времени. Нельзя было носить длинные волосы.
По протоколам педагогического совета училища за ноябрь 1903 года видно, что против учеников третьего класса механического отделения возбуждено было серьезное «дело»: они обвинялись в отказе выполнить письменную работу по закону божьему, к тому же они посетили театр без разрешения начальства.
В числе проштрафившихся на первом месте был, конечно, Сергей. Их проступкам была придана окраска крамольного протеста, и Сереже с его товарищами грозило временное исключение из училища. Мне, однако, с группой преподавателей удалось опротестовать эту меру, и «бунтовщики» отделались карцером.
Как раз в это время я очень сблизился с Костриковым. Видя тяжелую нужду одаренного ученика, я предложил ему приходить ко мне обедать. Костриков согласился, и в течение целого года мы ежедневно виделись с ним у меня дома за обедом.
На всю жизнь остались в памяти беседы с юношей — долгие разговоры о жизни, о людях, о человеческих отношениях. Тщательно конспирируя свою связь с социал-демократическими кругами, Сергей все же вел у нас в доме страстные беседы на острые темы тех дней. Тонкость анализа различных явлений, какую обнаруживал Сережа, поражала и запоминалась надолго.
В. СпасскийЧУТКИЙ ТОВАРИЩ
Я познакомился с ним в 1901 году в Казани. Осенью этого года в квартире, где я жил, появился новый мальчик. Невысокого роста, но крепкого телосложения, со стриженными ежиком волосами, с широким смуглым лицом, он производил впечатление довольно угрюмого мальчика.
Нас, живущих в квартире, неприятно поразило прежде всего то, что он помещен был в кухне. Познакомились довольно быстро. Большую часть времени он проводил за уроками, за чертежами, которые выполнял мастерски.
Я по своему характеру тоже сидел почти все время дома, причем очень часто мастерил физические приборы и модели машин. Последнее и сблизило нас. Я носился с мыслью выстроить настоящий электродвигатель. Сергей поддерживал мое намерение и горячо принялся помогать. Будучи учеником технического училища, он имел доступ к механическим станкам и делал на них то, что нельзя было сделать дома. Общая работа сделала свое дело — мы сдружились.
Угрюмость Сергея оказалась только видимостью. На самом деле он был веселым парнем, любившим в своем кругу и посмеяться и побалагурить. Материалом обычно служила школьная жизнь. К сожалению, конкретных примеров об этом в памяти моей не сохранилось. Вместе с тем он чутко отзывался на всякие происшествия со своими товарищами. Я хорошо помню его негодование, когда по вине мастера слесарного цеха товарищу Сергея раздробило ногу упавшим маховиком токарного станка.
Я уже рассказывал, как он выручил меня из большого затруднения в постройке электродвигателя, и когда мы продали его, то полученные деньги он целиком предоставил мне, а он в них нуждался гораздо больше, чем я.
Когда уставали от уроков, часто поднимали возню друг с другом, любили бороться, и особенно, не знаю почему, нам доставляло удовольствие поднимать друг друга с пола, в чем Сергей побеждал меня.
Через год я перешел на другую квартиру. Встречи наши стали редки…
А. ЯковлевШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ
Сергея Мироновича Кирова я знаю с 1901 года, когда мы вместе с ним поступили в Казанское механико-техническое училище. В то далекое время мы звали его просто Сергеем.
Сергей был самым молодым среди нас, его товарищей по классу. Но он был очень серьезен; не замечалось за ним мальчишеского озорства, свойственного этим годам. Еще тогда, будучи шестнадцатилетним юношей, он пользовался большим авторитетом среди всех одноклассников. Помимо того, он был лучшим учеником.
Помню один случай, характеризующий Сергея Мироновича в юные годы. Мы, первоклассники, и даже ученики других классов особенно не любили инспектора училища Широкова. Этот человек отличался необыкновенной грубостью и нередко награждал учеников подзатыльниками. Надо было как-то показать нашу ненависть к нему.
Однажды три человека из нашего класса, и я в том числе, нашли дохлую ворону, бросили ее Широкову на письменный стол, за которым он в это время сидел, и убежали. В училище поднялся переполох, начали искать виновных. Конечно, нас не нашли.
Сергей осудил наш поступок.
— Глупая, мальчишеская выходка, дела она не исправит, — сказал он.
Больше он не сказал никому из нас ни слова. Но когда в наш класс однажды вошел инспектор Широков, Сергей поднялся и спокойно заявил:
— На днях произошел неприятный и глупый инцидент, но если вы, господин инспектор, не измените ваше отношение к ученикам, могут получиться более неприятные последствия.
На инспектора это твердое выступление подействовало, как холодный душ. Он стал вежливо обращаться с учениками, придирки прекратились.
Будучи первым учеником нашего класса, Сергей Миронович никогда не отказывал в помощи неуспевающим. Лично я не раз обращался к нему за помощью.
Просишь: «Сережа, дай списать задачку, я не успел сделать». Или скажешь: «У меня не выходит». Обычно Сергей отвечал: «Списать готовую задачу я тебе не дам, это тебя испортит и пользы тебе от этого не будет. А вот чего ты не понимаешь, я тебе объясню…».
Во втором классе Сергей сумел завоевать среди нас такой авторитет, что без него не решался ни один вопрос нашей школьной жизни. Как правило, во всех случаях мы обращались к нему за советами.
Раза два мне пришлось быть с Сергеем Мироновичем на студенческих собраниях. Собирались мы во флигеле, принадлежащем Слободчикову (по Собачьему переулку), в квартире студента Попова. Семнадцатилетний юноша Сергей Миронович уже тогда умел заставлять прислушиваться к себе даже старших студентов. Он уже тогда мог убеждать и зажигать своей прямотой и ораторским талантом. В горячих спорах он почти всегда выходил победителем.
А. М. и Е. М. КостриковыПРЕДГРОЗОВОЕ ВРЕМЯ
Поздним летом 1901 года из Уржума в Казань уехал пятнадцатилетний подросток Сережа Костриков. В июне 1904 года вернулся из Казани в Уржум юноша Сергей Костриков, специалист-механик.
Получив профессию, Сергей мог устроиться на завод или на фабрику машинистом. Он, как говорила бабушка, «стоял теперь на своих ногах». Он хотел учиться — и выучился, хотя это стоило ему немало трудов и серьезных лишений.
Но не только аттестат об окончании училища привез Сергей из Казани, не только профессию механика приобрел он за это время.
Три учебных года, проведенных там, и трое каникул в Уржуме стали периодом формирования его взглядов на жизнь. В эти годы уже начал складываться в нем характер борца. Учение его в механико-техническом училище совпало с приближением первой русской революции 1905–1907 годов.
И в наш далекий от крупных центров страны городок доносились раскаты надвигающейся революционной бури. Что же говорить о Казани, городе промышленном, университетском…
Сергей стал взрослее. В Казани он встретил немало людей, которые разбирались в жизни лучше, чем он. И главное, по всей России, и в Казани конечно, парод неудержимо поднимался на борьбу с угнетателями. Возмущение и гнев, призывы к борьбе звучали повсюду. И Сергей понимал, что это справедливые призывы. Понимал — и пошел к тем, кто боролся.
Уже в первые месяцы своего учения, прямой, искренний и честный, он был возмущен произволом, который царил в училище. Боясь «дурных влияний», руководители училища стремились оградить учеников от всего живого, не давали им никакой свободы.
Такая жизнь не устраивала ни Сергея, ни его товарищей. Хотя за малейшее непослушание их наказывали, но они не мирились и протестовали.
Вот пример. Это было, когда Сергей учился в третьем классе. В училище заболел законоучитель. Болел он долго. Как же быть с законом божьим? Выход начальство нашло простой. В класс пришел надзиратель и предложил написать письменную работу. Ученики, естественно, отказались: как же писать, если они не изучали предмета. Надзиратель дал им домашнее задание. А ученики на следующем уроке отказались отвечать. Сергей Костриков и двое его товарищей получили в наказание карцер. Классу был объявлен выговор за три «преступления»: уклонение от письменной работы, неприго