— Которые у вас тут политические?
— А кто их разберет, тут все за контрразведкой числятся!
— Выпускай всех к чертовой матери, да пошевеливайся!
Котовцы хозяйничали в городе около часа. Из расспросов выяснилось, что гарнизон, не считая штабов и обозов, состоял из пяти с лишним тысяч человек. Все, кто успел, конечно, разбежались. Преследовать их было бы безумием.
Выведя из строя станционные пути и, таким образом, отрезав от переправ все неприятельские грузы, оказавшиеся восточнее Проскурова, Котовский приказал играть отбой.
Вокзал был неузнаваем, когда бригада возвращалась обратно. На перронах и на путях валялись винтовки, котелки, фуражки, шинели, окоченевшие трупы. Нигде не было ни души. Будка стрелочника была наполовину снесена взрывом. Лафет разорвавшегося третьего орудия глубоко ушел в землю, далеко кругом валялись куски человеческого мяса.
Когда выбрались за город, пошли на рысях. Молоденький офицер с черными корниловскими погонами, придерживая раненую руку, выскочил из кустов и подсел на пулеметную тачанку первого полка. От него пахло перегаром. У него стучали зубы от ужаса.
Он оказался помощником начальника проскуровской контрразведки и сообщил на допросе много интересных сведений. Его пришлось, правда, предварительно довольно долго урезонивать — он был уверен, что попал к своим.
Офицер рассказал, что в городе в эту ночь стояла казачья бригада есаула Яковлева и что она на рассвете должна была выйти в рейд, в тыл нашей дивизии. Таким образом, расчет Котовского оказался правильным…
Снова в бывшем будуаре поповской дочери, чадя, горели коптилки.
Собрав командный состав, командир бригады приказал кормить лошадей и готовиться к выступлению на Волочиск для захвата переправ.
Возмужавший за эту ночь комиссар бригады строчил некролог Просвирину в дивизионную газету. Еще в Проскурове старый командир батареи впал в беспамятство и, не доезжая до села, тихо умер, не приходя в сознание.
Машинист Кулябко
Прекратились последние осенние дожди, они сменились мокрым снегом. На заброшенных полях замерзал гниющий неубранный хлеб. У коней бригады высоким узлом были подвязаны хвосты — они били коней по ляжкам, слиплись, заскорузли замерзшими комьями грязи чиститься было некогда.
Бригада вышла в летнем, мало у кого были шинели, у всех изорвались сапоги. С начала польской кампании, вот уже около года, бойцы ни разу не видали своего обоза второго разряда, где были сапожники, портные, отдел снабжения. С обозом первого разряда и то видались раз-два в месяц. Эскадронные добровольцы-разведчики — те, что бессменно несли дозорную службу, — не раздевались неделями, месяцами. Бойцы обросли грязью, нужна была передышка. Котовский сказал, что передышка будет дана тогда, когда наступит конец Петлюре… За этим долгожданным концом брцгада переменным аллюром шла на Волочиск переходами по шестьдесят километров в сутки.
Объединенные армии Петлюры и Савинкова неудержимо катились на запад, теснимые пехотными частями красных. В тылу у неприятеля хозяйничал Котовский, появляясь неожиданно в тех местах, где его меньше всего можно было ожидать. Налет на Проскуров окончательно деморализовал противника. После Троекурова бригада двигалась вперед, не встречая на своем пути ничего, кроме брошенных обозов и не успевших отступить заслонов, которые сдавались, не оказывая ни малейшего сопротивления. Котовский спешил у него из-под носа через Волочискую переправу уходили громадные силы противника, ускользало много оружия, большие материальные ценности.
В тридцати километрах от переправы через Збруч бригада натолкнулась на большой отряд пленных красноармейцев, двигавшихся на восток. Люди были босы, в одном исподнем, от грязи ставшем землистого цвета. Они были с изнуренными лицами, посиневщими от холода, многие в кровоподтеках и ссадинах.
Тесной кучей обступили военнопленные Котовского и наперебой рассказывали ему о своих злоключениях.
Бойцы тихонько спешивались, и те, у кого были шинели, отдавали их красноармейцам.
В обеих пулеметных командах на двуколках артиллеристов оказалось немного хлеба и консервов. Всех накормить было невозможно, но самых слабых все же накормили.
Пленные рассказали, что уже три дня, как через Волочиский мост днем и ночью непрерывно двигалась пехота, конница, артиллерия и обозы. На станции Волочиск стоял поезд Петлюры злополучный председатель «украинской народной республики» ждал своей очереди, чтобы переправиться в Польшу. Но на путях железной дороги образовалась пробка, большинство железнодорожников разбежалось; те, которые не успели, работали под дулами револьверов.
Их, полторы тысячи пленных красноармейцев из Катовицкого лагеря, польское правительство подарило генералу Перемыкину, с тем чтобы он вооружил их и отправил на фронт. Но генерал Перемыкин не доверял бывшим красноармейцам, тем более что, когда они прибыли в его распоряжение, армии его как таковой уже не существовало. Пленных решили обмундировать и вооружить только в последний момент перед боем. Их загнали, как скот, в бывший холерный карантин в Подволочиске, не кормили в течение пяти дней и вскоре вовсе про них забыли. Караул холерного карантина сбежал, и пленные, видя, что их никто не охраняет, вылезли из бараков, построились и вышли пешком навстречу своим…
Самого расторопного из пленных Котовский назначил командиром и дал ему записку в обоз первого разряда к начальнику снабжения на харчи и обмундирование. Потом серая колонна раздетых людей поплелась дальше на восток, бригада на рысях двинулась на запад.
Дорога шла в гору. Противника не было нигде. Истоптанный проселок был усеян брошенными повозками, рваной сбруей, разбитыми ящиками, колесами, артиллерийским снаряжением. В кустарнике у дороги обнаружили целый артиллерийский парк двести ящиков со снарядами, сложенные штабелями, как дрова. Продан тотчас же заприходовал находку, оставив возле нее двуколку и одного ездового.
Стали взбираться на последний холм; за этим холмом лежали река Збруч, переправы, Волочиск; за этим холмом должен был наступить конец Петлюре. Над бригадой появился крылатый разведчик. Серебристый «фоккер» плыл большими кругами, то снижаясь, то уходя в недосягаемую высь. Командиры приказали рассыпаться, но «фоккер» и не стрелял. И только когда Котовский, подняв Орлика в размашистый галоп, выбрался на гребень холма, над бригадой разорвалась, звеня, первая шрапнель «фоккер»-корректировщик сделал свое дело.
По бригаде из четырех орудий шрапнелью бил бронепоезд. Бронепоезд тихо поднимался из ложбины к гребню холма, он был совсем близко, в каких-нибудь восьмистах шагах. Внизу, в ложбине, города Подволочиск и Волочиск; переправы, дороги и улицы кишели людьми, повозками и орудиями. Широкая черная лента беглецов тянулась через оба моста и мимо мостов, прямо по льду. Возле самой реки взводной колонной стояла большая группа конницы. Котовский оглянулся бригада подходила, командиры уже разворачивали лаву.
Сзади бригады раздался адский грохот. Не ожидая приказания, стремясь, по-.видимому, загладить досадный случай со взрывом третьего орудия, Продан по мерзлой целине обводил карьером оставшиеся у него три орудия. Пушки с грохотом обогнали конницу; Котовский, сощурившись, наблюдал.
Когда батарея вылетела на открытое поле, бронепоезд застрекотал пулеметами. Шрапнели над бригадой больше не было. Весь огонь шести блиндированных вагонов обрушился на артиллеристов.
Продан потерял фуражку, иссиня-черные волосы трепались по ветру. С обнаженной шашкой в руке, стоя на стременах спиной к противнику, лицом к скачущей за ним батарее, он несся один на отлете, далеко впереди, под свирепым свинцовым дождем, в грохоте лопающихся стальных стаканов. Командир увлекся немного; старый фейерверкер Наговечко в трехстах шагах от бронепоезда остановил батарею и стал окапывать орудия. Следом за батареей широкой лавой шашки наголо понеслись бойцы второго полка. И уже через несколько мгновений визгливый голос Продана прокричал первые слова команды:
— Кар-р-течь! Оче-е-редь! Батар-ре-я! Ог-о-нь!
Бронепоезд ударился было наутек, но Продан подбил, очевидно, паровоз, блиндированные вагоны застыли на месте. Стреляло уже только одно орудие и несколько упорных пулеметов. Развернувшись редкой цепью, второй полк шел в атаку на стальные коробки.
Махнув рукой на бронепоезд, Котовский с первым полком стал спускаться в долину Збруча.
Атака имела следующий вид впереди всех карьером мчалась батарея под прикрытием четырех пулеметов. Подходя вплотную к сплошному месиву из неприятельских повозок, людей и коней, Продан разворачивал орудия и стрелял картечью. За батареей вскачь мчались сорок станковых пулеметов. Они останавливались через каждые сто метров, выпускали ленту и снова мчались вперед. И только за шеренгой пулеметов шашки наголо скакали двести пятьдесят бойцов первого полка.
Сзади на гребне холма второй полк под командованием Криворучко заканчивал операцию с бронепоездом. В блиндированных вагонах нашли трех застрелившихся офицеров и незначительную часть команды все остальные разбежались после первой же картечи Продана. Захватив бронепоезд, второй полк стал спускаться в ложбину, обходя Волочиск слева.
На переправах через Збруч был ад кромешный. Кавбригада есаула Яковлева врубилась в свой собственный обоз и оружием пробивала себе дорогу по льду. Петлюровская артиллерия неслась вскачь по шоссе, ломая деникинские повозки, топча копытами объятых паникой обозных. Несколько тысяч обезумевших от ужаса людей, готовых на все, лишь бы пробиться на польский берег, бились на берегу Збруча в истерической свалке.
Неожиданно слева раздалось громовое «ура» ато Криворучко вступил в рукопашную схватку с противником. Багровое солнце спустилось к западу. В толпе потерявших голову белогвардейцев, как капельки крови, замелькали алые брюки котовцев. Расталкивая грудью своего коня беглецов, Криваручко выскочил, наконец, на мост, кованые копыта Копчика застучали по деревянному настилу. Вслед за командиром полка на громадном вороном жеребце скакал знаменосец, над головой беснующейся толпы развевался краснознаменный, алый, с золотыми кистями штандарт бригады. Криворучко проехал мост, развернулся и, сунув шашку под мышку, скрестил руки на груди.