Когда те нагнали его, распорядился:
— За селом должны быть две ветряные мельницы. Как расположимся, обследуйте их… Если они целы, сегодня же ночью затащите туда по два станковых пулемета…
У крайних изб села бригаду встретили квартирьеры. Маштава доложил, что эскадроны свободно разместятся, как была приказано. Под штаб отведен дом мельника в самом центре на площади, где когда-то собиралась ярмарка. Поп предупрежден, что у него будет стоять атаман Фролов.
Котовский прежде всего поехал к дому священника. Тот оказался дородным мужчиной средних лет. Держался спокойно, с достоинством. Попадья, подоткнув подол, поспешно мыла нол в парадных комнатах.
Фролов— Котовский проследовал по приглашению хозяина дома в горницу, истово перекрестился на иконы и подошел к попу под благословение. Тот просиял. После этого «казачий атаман» предложил приветливо:
— Присаживайтесь, батюшка. Ну, как вы тут живете-поживаете?
— Да помаленьку, — ответил священник уклончиво, — пока бог не оставляет.
— Ну, а как, — «атаман» оглянулся по сторонам и понизил голос, обстоит у вас дело с большевистской заразой Нам здесь, может, придется и дня три пробыть. Так не ждать ли нападения из-за угла?
— Бывает… — ответил хозяин дома все так же уклончиво, — то наши заскочат, то красные… Война!
— А как, соглядатаев большевистских тут не осталось — продолжал свои расспросы Фролов — Котовский. — Или их того, — он сделал выразительный жест рукой, — во благовремении прибрали?
— Прибрали, да не всех, — ответил священник с глубоким вздохом, на этот раз уже более откро-венно, — сорняк ведь, знаете, как растет Здесь вырвешь, а там, глядь, он снова показался!
— Вот истинно так! — «Атаман» доверительно нагнулся к самому уху священника. — Вы, батюшка, уж не сочтите за труд соорудите мне списочек красных приспешников, а мои старшины их прощупают, можете не беспокоиться!
— Да ведь все голота… — заметил поп пренебрежительно.
— Так оно и бывает, эти нищие лодыри — главные смутьяны! На сходках горло дерут, а сами работать не хотят. Так вы уж списочек-то приготовьте…
С этими словами «атаман» поднялся. Хозяин дома заволновался.
— А обедать, господин генерал Матушка, поди, уже хлопочет… Не часто у нас такие гости именитые бывают.
— Пообедаю у вас с удовольствием, — согласился Григорий Иванович, — я ведь налегке и повара своего в обозе оставил. Сейчас мне тут надо распорядиться… часика через два вернусь!
Священник проводил Котовского на улицу.
Ординарец подвел комбригу лошадь. Садясь в седло, «атаман» задал священнику совершенно равнодушным тоном еще один вопрос:
— А полковник Матюхин частенько к вам наведывается?
«Полковника» он выпалил сгоряча, сам не зная почему, но попу это, видимо, понравилось. Отвечая, он весь как-то сжался:
— Иван Сергеевич Бывает, ваше превосходительство! Только больше по ночам..
Выезжая на улицу, Котовский снйкогда не покидавшим его чувством юмора подумал «Здорово получается я Матюхина в полковники произвел, поп меня — в генералы! В общем делаем мы с Матюхиным карьеру, нечего сказать!»
Заворачивая за угол, Григорий Иванович оглянулся. К дому священника с разных концов улицы спешили едва ли не бегом несколько женщин.
«Добро! — подумал комбриг. — Это главные сплетницы помчались к попадье за информацией. Ну, и наворотит она вкупе с супругом турусов на колесах! Все идет прекрасно! Пока…»
Фролов — Котовский в сопровождении дежурного по бригаде объехал шагом все село, из улицы в улицу. На пути местное население — старики, женщины, калеки — низко кланялось. Следом бежали ребята, кричали:
— Атаман! Атаман! Ур-ра казакам!
«Вот негодяи, — подумал Григорий Иванович, — и несмышленышей подучили! Бандитское гнездо, а не деревня!»
По дороге дежурный Страпко спросил:
— В овраг разъездик запустить, това… господин атаман?
Фролов — Котовский даже коня остановил:
— В овраг ни в коем случае не соваться! И вообще без меня ничего не предпринимать! А вот разъезд к лесу пошли, человек пять, не больше. Подбери людей во всем казачьем. Пусть проследят, далеко ли тянется овраг, не смыкается ли он, не дай бог, с лесом В овраг только чтобы не свалились, сверху пусть глядят. Обстреляют — не отвечать, уходить, и все…
— Разрешите доложить, у пулеметчиков второго полка есть трофейный знак казачьей сотни, треугольный, шелковый… Только не дадут они его мне, берегут…
— Что-о?
— Я говорю, — поспешно поправился дежурный, — захватили ли с собой?
— Если захватили, заберешь, скажешь, я приказал! Значок надеть на пику и дать разъезду наверняка из леса в бинокль за нами наблюдают…
Так подъехали к штабу.
Маштава времени не терял в доме мельника он был уже своим человеком. Сам мельник, тучный старик, говорил ему «почтеннейший» или величал Александром Григорьевичем; старуха хозяйка ласково называла «сынок». Хорошенькую Мельникову сноху лезгин фамильярно называл «Дуняша», она его — «Сашенькой».
Когда Фролов — Котовский спешился у дома мельника, старый кулак с низким поклоном поднес ему хлеб-соль на вышитом полотенце. Смущенно ощупав себя за нос, комбриг накинул полотенце на шею, а хлеб с солью приняли коноводы. Веселый Шурка, штаб-трубач, сыграл туш. Григорий Иванович погрозил ему пальцем, поманил к себе, пробурчал сквозь зубы:
— Полотенце возьми и спрячь, черт его знает, куда его сунуть. А то я будто в баню собрался!
Провожаемые поклонами хозяев, зашли в чистую горницу. Посторонних не было, но из предосторожности говорили между собой вполголоса. Маштава доложил, что позавчера здесь, в этом доме, побывал сам Матюхин. Пропьянствовал всю ночь и вернулся в лес, оставив двух человек для связи с казаками. Один из них сын мельника — эскадронный командир. Днем они прячутся в соседнем овраге.
— Как стемнеет, Дуняша сбегает за мужем, — докладывал Маштава, — так они условились.
Фролов — Котовский повеселел, дело определенно шло на лад. Приезжали и уезжали командиры, докладывали, получали распоряжения. Комбриг неотступно думал, как лучше обеспечить безопасность бригады. Приказал дежурному:
— Пошли к мельнице, у которой окажется лучший обзор, двух человек. Один с биноклем пусть заберется на самую верхотуру, с леса глаз не спускает. Другой внизу останется для связи…
Время шло незаметно. Григорий Иванович глянул на часы и поднялся пора обедать. Спросил Гажалова:
— А Павел Тимофеевич как?
— Здесь, в мезонине, вместе с латышами. Хозяин, оказывается, его знает Ектов с Антоновым тут как-то, давно еще, вместе ночевали. Встречи я им пока не устраивал…
— И не надо! Только при мне… Борисов, Гажалов, приглашаю вас отведать поповских харчей. Маштава, оставайтесь здесь, поухаживайте за Дуняшей. Надеюсь, они вас тут кормят?
Маштава молча вытянул левую здоровую руку, сжав кулак и подняв большой палец…
По дороге Котовский сказал Гажалову:
— Сейчас поп даст мне список крестьян, сочувствующих советской власти. Всех этих людей вы арестуете, запрете в какой-нибудь сарай… Овец конфискуете, птицу и коров не трогайте, дети могут оказаться, молоко и яйца им необходимы. Овец передайте фуражирам полков, пусть порежут и раздадут по эскадронам мясо…
Гажалов молчал. Глянув на его искаженное лицо, Котовский добавил:
— Мы их компенсируем потом сторицей, за счет кулаков… Что же вы молчите?
— Тяжело все это! — ответил начальник особого отдела, глубоко вздохнув.
Комбриг рассердился:
— А мне не тяжело петрушку валять да поносить на чем свет стоит партию, мою партию Ребятам, думаете, не тяжело?
Гажалов продолжал молчать.
— Чтоб вам было легче, — усмехнулся Григорий Иванович, — сверх поповского списка прихватите, будто по ошибке, парочку кулаков. Вот этим прикажите как следует натолкать в шею, пока их под замок поведут.
— У меня трое кулаков есть на примете, — оживился Гажалов, — вот я их и запру!
— Пусть будет трое, — согласился Котовский, — только мельника не трогайте, он пока нужен. За кулаков, разумеется, придут ходатайствовать… Ну что ж, я их помилую! И на вас, Николай Алексеевич, уж не взыщите, накричу…
— Кричите на здоровье, — улыбнулся Гажалов.
— И вот еще что, начальник особого отдела, — продолжал Котовский, — вы мне виселицу извольте поставить на площади!
Гажалов глянул на комбрига сумасшедшими глазами.
— Да, да, виселицу непременно! — повторил Котовский. — Это неотъемлемый атрибут быта белых казаков. Какой я атаман без виселицы?
— А я не знаю, как ее строить, — признался начальник особого отдела. — Когда работал в екатеринославском подполье, не одну виселицу перевидал, а вот с конструкцией их не знаком…
Все рассмеялись, а Котовский стал задумчив, заговорил медленно:
— Научу! В шестнадцатом году я был приговорен к смертной казни через повешение… Сидел в одесской тюрьме… Интересовался у бывалых людей, как все это устроено задумал побег из петли…
Он помолчал некоторое время, весь во власти воспоминаний.
— Сделаете так два столба в землю закопаете, интервал метра полтора. Сверху набьете брус, в него заделайте большой крюк. Под крюком поставите табуретку. Все! Дешево и сердито…
Котовский продолжал:
— О прочности этой конструкции не беспокойтесь, вешать мы никого не собираемся! Одна видимость будет. Только у виселицы часового поставьте погорластее. Пусть почаще щелкает затвором и орет на всех «Не подходи, стрелять буду!» Такого же грубияна поставьте возле сарая, куда посадите заложников. Непременно, это очень важно.
— Сделаем! — ответил Гажалов…
Поп дожидался у крыльца своего дома. Список сочувствующих советской власти он подал «атаману Фролову» на подносе. Котовский прочел и усмехнулся:
— Тринадцать человек Несчастливое число, батюшка…
Священник развел руками:
— По совести действовал, ваше превосходительство! Тринадцать человек получилось, ни больше, ни меньше… Старики только да три женщины, самые заядлые!