Поп врал. Как позже выяснилось, сочувствующие советской власти давно бежали к родственникам в другие села или были перебиты. Священник включил в свой список бедняков, задолжавших ему за требы свадьбы, крестины, похороны.
Фролов — Котовский еще раз прочел список и передал его Гажалову, приказав:
— Пообедаем, и приступайте! Изолируйте смутьянов…
Обед длился долго, он был вкусный и обильный, с домашней вишневкой. Хозяин дома за стол сесть не посмел, но то и дело заглядывал в дверь, проверяя, все ли в порядке.
Прислуживала попадья. Она напудрилась, накрасила брови, подрумянилась. Только платье подкачало оказалось застиранным до такой степени, что невозможно было определить ни первоначальный его цвет, ни настоящий. Перехватив недоумевающий взгляд Леньки, обращенный на ее туалет, попадья сконфуженно ущипнула себя за юбку. Пробормотала:
— Не обессудьте, пообносились мы при красных!
— Не беда, — успокоил ее Фролов — Котовский, — я вам в память о нашем знакомстве целый сундук тряпок из Парижа выпишу!
Борисов и Гажалов выпучили на него глаза, а Ленька отвернулся и не удержался, фыркнул.
— Чихнул, слыхали — нашелся «атаман». — Значит, правда быть вам, матушка, с парижскими обновами!
Когда попадья вышла, Григорий Иванович заговорил наставительно. Беседа все время шла вполголоса.
— Вот вам смешно, думаете, что я дурака валяю Не-ет, это все очень серьезно! Уж вы поверьте моему опыту в таких делах попадья раструбит по всему селу насчет парижских тряпок. А в нашем положении каждая мелочь, каждый пустяк действует на воображение обывателя. Причем, чем нелепее — тем больше эффекта!
Когда обед закончился, Фролов — Котовский отпустил своих гостей.
— Я лягу спать до темноты, — предупредил он, — а вас, комиссар, попрошу зайдите к Ектову, поболтайте с ним, привлеките к этому делу полковых комиссаров. Павла Тимофеевича нужно все время уводить от мрачных мыслей. Он ведь главный козырь в нашей игре…
Потом окликнул Леньку, который был уже в дверях:
— Передай командирам полков с сегодняшнего дня дежурным по бригаде назначать не взводных, а только эскадронных. Как появятся матюхинские представители — сейчас же меня будить!
6. Зверь взял приманку
Когда Ленька подъехал к штабу, он застал на площади у дома мельника необычайное оживление. Шурка-трубач играл один танец за другим, кавалеристы лихо отплясывали, обняв принарядившихся девушек и молодух. Через площадь то и дело проводили плачущих заложников.
Провели и одного кулака. Кроме двух бойцов, его сопровождал Гажалов с пистолетом в руке. Кулак был совершенно такой, каким рисовали их в ту пору на плакатах, в витринах РОСТА пузатый бородатый мужик в красной рубахе, жилетке без пиджака, поперек которой болталась серебряная цепочка от часов, в плисовых шароварах и сапогах бутылкой. Фуражку с лакированным козырьком заложник держал в левой руке, правой часто крестился, бормоча себе что-то под нос.
Маштава отозвал Леньку в сторону, рассказал пулеметов на мельницы затащить не удастся, лестницы рассохлись, рассыпались. Пока что за околицей села, на кладбище, поставили «секрет» — трех кавалеристов.
— Мало, — сказал порученец комбрига, — надо взвод. А командир заставы как хочет, пусть с биноклем заберется наверх и наблюдает за лесом, пока светло. Да, вот еще что комбриг приказал, чтобы Страпко сдал дежурство кому-нибудь из эскадронных…
— Володя Девятый как раз тут где-то околачивается я его только что видел, на танцы глядит, наверное…
— Вот пусть и принимает дежурство!.. Кто расседлался?
— Как было приказано второй полк. И пулеметы они распрягли. Первый полк — весь под седлом.
Котовского пришлось поднять до наступления темноты случилось чрезвычайное происшествие. С заставы, что расположена была за околицей села у мельницы, прискакал помощник командира взвода эстонец Туке. Он доложил, что они задержали пять красноармейцев — пешую разведку пензенского пехотного полка, батальон которого утром расположился в деревне, километрах в десяти от Кобыленки. Такой случай совершенно не был предусмотрен планом операции. Туксу приказали ждать распоряжений, а Ленька и дежурный по бригаде помчался к дому священника.
Комбриг спросонья долго ругался, потом сел на постели, протер глаза, спросил сердито:
— Кто на заставе?
— Взвод Симонова, — доложил эскадронный Володя Девятый.
— Как же их все-таки взяли — недоумевал Григорий Иванович.
— Так и взяли! — рассказывал со слов Тукса Ленька. — Подпустили близко, потом — «Руки вверх!». Связали, сложили их у мельницы.
Котовский выругался сквозь зубы:
— Вот не было печали, черт бы их побрал! Ты точно передал последнюю мою телеграмму в Тамбов — спросил он своего порученца.
— Я же вам докладывал, у аппарата был Какурин…
— Зачем же это пехота сунулась, куда не надо А может, они были уже на марше, когда Тухачевский дал вокруг леса отбой Откуда известно про батальон, про пензенский полк?
— Пленные и показали все это, — доложил Девятый.
Тут комбриг встал босыми ногами на пол и гневно сказал, слегка заикаясь:
— Сдд-дались без выстрела, да вдобавок тт-ут же п-продали все и наименование своей части и ее расположение Что же это за солдаты?
— Молодые, новобранцы, Туке говорит. Да ведь им с Симоновым пришлось иметь дело! — добавил Ленька.
Котовский подбоченился и сердито обратился к своему порученцу:
— Симонов Ну, а ты? Ты белому казачьему офицеру сдался бы и все выболтал?
— Н-нет…
— То-то и оно! А еще защищаешь всякую дрянь!
Он прошелся по комнате, шлепая босыми ногами по полу.
— Сдались без единого выстрела… Ну, я им сейчас устрою, этим трусам! — и, остановившись против дежурного по бригаде, сказал:
— Пусть Симонов запрет их в какой-нибудь сарай, только не в тот, где гажаловские заложники, отдельно…
По мере того как комбриг говорил, он все больше и больше раздражался:
— Но пусть этих орлов из пензенского полка предварительно прогонит через все село. Там, где окажется скопление мужиков и баб, пусть сдерет с них при всех красноармейские звездочки да натолкает в шею героям! Всю дорогу от заставы до сарая пусть подгоняет их прикладами да нагайками! Так им, негодяям, и надо!
Он успокоился и усмехнулся.
— А нам этот цирк зачем Вот появятся матюхинские представители, небось побегут нюхать по селу… Тут им и расскажут, как казаки обращаются с пленными красноармейцами! Все понял, Володя Быстренько доскачи до заставы, чтобы эту постановочку еще засветло провести…
Девятый вышел.
— А ты оставайся, — обратился Котовский к своему порученцу, — сейчас поедем в штаб, я уже больше все равно не засну.
Он проделал обычный комплекс гимнастических упражнений. Два раза в день — это было законом, который комбриг соблюдал независимо от всего. Выслушал представителей полков, которые то и дело приезжали с различными донесениями, поужинал. Так что, когда они с Ленькой добрались до штаба, на село уже спускались сумерки…
К этому времени Авдотья успела привести из оврага уполномоченных Матюхина. Один из них был ее мужем, сыном мельника. Левая рука была у него ампутирована по локоть. К «казакам» он относился с полным доверием. Маштава сразу же стал называть его запросто Васькой.
Человеком совершенно иного порядка оказался второй уполномоченный — Андрей Макаров. Худощавый человечек невысокого роста с лисьим профилем и мутными глазами, он представился «политработником». Из дальнейших расспросов выяснилось, что он эсер, до начала восстания работал в почтовой конторе уездного города Моршанска. Он явно играл под «нигилиста» длинная, давно не чесанная и не стриженная шевелюра, которой он то и дело встряхивал, сыпля перхоть на плечи своей вельветовой куртки, развязные манеры, привычка говорить колкости, сопровождая их кривой усмешечкой. Макаров родился в Кобыленке, здесь у него было много родни.
Он тотчас же отправился рыскать по селу. Девятый послал вместе с ним взводного командира «хорунжего» Ткаченко, парня грамотного и расторопного.
Из заднего кармана брюк «политработника» торчала рукоятка нагана, прикрепленного зеленым кондукторским шнурком к вельветовому пояску куртки. Простая драгунская шашка, которую он носил, видимо, недавно была извлечена из земли, где она пролежала немало времени ножны потрескались, ремень портупеи сгнил и в нескольких местах был сшит ржавой проволокой. К эфесу был прикреплен алый офицерский шелковый темляк, знак царского ордена Анны четвертой степени. Шашки он носить не умел, она была подвешена неправильно и путалась у него в ногах.
Ко всему, что касалось казаков, Макаров, очевидно имея на этот счет специальную инструкцию Матюхина, проявлял придирчивое и назойливое любопытство. Прежде всего он привязался к обозу. В бригаде Котовского он был всегда в прекрасном состоянии. В данном случае «политработник» стал внимательно рассматривать две подводы, одну — с овсом, другую — с сахаром. Это были добротные фуры на железном ходу, даже рессорные. Взяты они были котовцами у кулака, немецкого колониста, под Одессой. Сбруя тоже оказалась целой, добротной.
— Это мы в бою у буденновцев отобрали, — сообщил, не моргнув глазом, Ткаченко.
— А когда вы изволили с ними сраженье иметь — спросил, хитро сощурившись, Макаров.
— Да вот недавно, когда сюда с Дона шли, под Балашовом…
— А они сами где же такое богатство приобрели?
— Наверное, у какого-нибудь польского помещика стянули, когда там в двадцатом воевали, — не растерялся взводный.
Такому же дотошному допросу подвергся он, когда гость рассматривал тачанки с аккуратно зачехленными пулеметами — гордость бригады. Выслушав объяснения спутника, эсер всякий раз кривился, хмыкал, фыркал, так что никак нельзя было понять, поверил он или нет. Поэтому к концу тягостного путешествия по селу с Ткаченко, как говорится, сошло семь потов…
Пока «политработник» бродил по селу, а Васька удалился к жене, Котовский созвал экстренное совещание. Благополучное, как казалось ему, развитие операции неожиданно натолкнулось на серьезное препятствие на этот раз Матюхин никакого письма не прислал, а передал на словах через своих уполномоченных прежде чем решить вопрос о присоединении к казакам, он требует, чтобы к нему в лес выехал Ектов, один, без провожатых.