— Я, конечно, не имею оснований вам не доверять, Павел Тимофеевич, однако… Я вас попрошу ехать со мной стремя в стремя и не отделяться от меня ни на шаг без моего разрешения! Поняли Вы уж на меня не обижайтесь, дело нешуточное!
— Понимаю, — покорно отозвался Ектов.
Когда пошли рысью, комбриг убедился, что Попов его не подвел красавец конь под седлом у Ектова стал сразу же хрипеть и захлебываться. Одышка! Котовский и Ектов ехали рядом, тесно прижавшись друг к другу. Симонов следовал за ними.
В конце села на сером фоне ночного неба возникли темные очертания конников. Тогда комбриг принял, по наитию, еще одно решение. Пробормотав сквозь зубы свое любимое «трусы в карты не играют», он приказал:
— Павел Тимофеевич, можете теперь от меня отделиться скачите к Матюхину один! Только не забывайте, что я неплохо стреляю…
Ектов вырвался вперед. Конь его вел себя странно мотал головой, брызгал пеной и подвигался вперед боком, мелкими скачками. Наблюдая за его ходом, Григорий Иванович утешал себя «Ну, двести шагов он как-нибудь уж пройдет галопом и на этом одре!»
Перед тем как отправиться в путь, Павла Тимофеевича дополнительно вооружили. Кроме пустого пистолета, ему дали еще шашку, новенькую, красивую и совершенно безвредную эфес воткнули прямо в ножны, а клинка — не было…
Подъезжая к банде, Котовский и Симонов расслышали команду Матюхина:
— Са-адись! За мной, ша-агом!..
Захаров, подтянутый и торжественный, представил обоих командиров друг другу:
— Полковник Иван Сергеевич Матюхин, командир бригады крестьянского ополчения!
— Войсковой старшина, атаман Григорий Иванович Фролов! Командир сводного казачьего корпуса…
Банда втянулась в деревню. Впереди ехал Матюхин, справа от него — Фролов — Котовский, слева — Ектов. Сразу за ними — Муравьев, справа от него — Захаров, слева — Симонов.
Григорий Иванович сказал Матюхину, что для его людей он отвел лучшие избы, всю среднюю улицу. Матюхин молча кивнул головой.
— А сейчас, я думаю, соберемся с командирами у нас в штабе, в доме мельника, знаете, наверное Человек десять назначьте от себя, и моих старшин столько же будет. Выслушаем друг друга, потолкуем, а потом — в поход! Спать, уж видно, не придется…
И против этого у Матюхина возражений не было.
Как раз в эту минуту ветер донес со стороны железной дороги отзвуки орудийных залпов, треск пулеметных очередей, разрывов гранат. Небо на западе залило багрянцем. Матюхин, насторожившись, прислушивался.
— Добро! — удовлетворенно заметил Фролов — Котовский. — Это мои люди в бой с красными вступили на железной дороге!
Снова отдаленные взрывы…
— Слышите — продолжал Григорий Иванович. — Должно, бронепоезд подорвали, я так наказывал!
— А большая ли у вас там сила — полюбопытствовал Матюхин.
— Дивизия без полка, — небрежно отозвался атаман, — один, кубанский, Котовского в Медном запирает… Там у меня кубанцы пока действуют, а донцы следом идут. Да у меня их в авангарде тут сотни три…
Матюхин в раздумье покрутил головой что и говорить — сила!..
Голова колонны дотянулась до штаба. Первыми спешились Фролов — Котовский, Матюхин и Ектов. Верный традициям русского гостеприимства, мельник с подобострастной улыбкой преподнес Матюхину хлеб-соль.
Девятый, дежурный по бригаде, приготовил комнату для совещания; участники его разместились на табуретках и скамьях. Котовцы сели группой, все вместе, как и учил их комбриг.
На последнем совещании он сказал им «Пусть каждый из вас выберет себе заранее мишень и не спускает с нее глаз, пока не придется стрелять».
Вспомнил об этом Ленька потому, что в комнату на совещание набралось девятнадцать бандитов. Девятнадцать — против девяти, причем девятый — Ектов с пустым пистолетом и бутафорской шашкой. Намечать теперь пришлось уже не одну, а две мишени. Но ведь эти мишени — живые! А что, если первая мишень будет убита, а вторая тут же, в свою очередь, откроет стрельбу Черт знает что!
Поэтому Ленька не удержался и спросил, щеголяя казачьими словечками:
— Господин атаман, пошуметь разве сотников наших, что-то они задерживаются?
Григорий Иванович, конечно, понял, что его порученец пытается уравновесить соотношение сил, но ответил уверенно:
— Не надо, хватит старшин, и так в комнате тесно и душно, да еще накурим…
Но про себя подумал о Матюхине «Плутуешь, бандюга проклятый! Говорили о десяти человеках, а ты целый взвод привел».
Фролов — Котовский на предложение своего порученца ответил официально, по-командирски. А глаза его в это время смеялись. И мнительный Ленька прочел в этих глазах «Что, струсил, парень»?
Котовцы внимательно рассматривали бандитов.
Григорий Иванович назвал по очереди своих «представитель ЦК эсеров», «представитель Махию», «казачьи старшины» — фамилия, должность и воинское звание, ну, и Ектов… Никаких комиссаров, само собою разумеется, не оказалось. Матюхин ответил такой же вежливостью, представил своих…
Командиры его, за исключением начальника штаба Муравьева, были вое как на подбор — рослые, широкоплечие, с печатью той бессмысленной и тупой жестокости в выражении лица, которая характерна для уголовников. Напротив, бандитские «политработники» оказались невелики ростом, щуплыми, с нездоровыми, испитыми лицами.
Особенно отталкивающей была внешность самого Матюхина. Маленькие, широко расставленные, черные как уголь глаза, преисполненные непримиримой звериной злобы, так и сверлили собеседника. Черная борода, густая и курчавая, как нельзя лучше ему шла ни дать ни взять разбойник из страшной сказки! Сложен он был уродливо, непропорционально — необыкновенно широкие плечи, узкие бедра и руки, свисавшие едва ли не до колен. Его соратники хвастали, будто он собственноручно выкручивал головы милиционерам и сельсоветчикам, когда те попадались ему в руки.
Одежда большей части командиров имела сходство с военной формой; «политработники» были в штатском. Один из них имел внешность совершенно неправдоподобную бородка клинышком, галстук бабочкой, пенсне на черном шнурке, заправленном за ухо; пиджак на нем был перетянут брезентовым поясом с пистолетной кобурой и портупеей, на которой болталась задом наперед кривая сабля.
Лицо этого бандита показалось Леньке знакомым. Тут Попов толкнул его локтем под бок и шепнул:
— Гляди, ни дать ни взять — Чехов, ей-богу!
Действительно, по странному и нелепому совпадению этот сельский интеллигенток с бородкой и в пенсне был как две капли воды похож на великого русского писателя…
Прежде чем занять места, котовцы демонстративно составили в угол шашки. Те, у кого-было несколько пистолетов, навесили на шашки и портупеи с кобурами. Однако бандиты не последовали, их примеру, остались при оружии. Кроме револьверов и сабель, все они, за исключением Матюхина, были вооружены винтовками или кавалерийскими карабинами. Так они и расселись, держа ружья между коленями.
Еще до того, как открылось «совещание», Муравьев расстелил на столе карту-трехверстку района Тамбова. Приглядевшись к ней, Фролов — Котовский с ужасом обнаружил, что на полях стоит трехугольный штамп разведывательного управления штаба Тамбовских войск. Гажалов тоже заметил эту деталь. Они переглянулись. Начальник особого отдела невольно покачал головой и сжал губы. Не утерпел, спросил Муравьева:
— Что, в бою у красных карты добыли?
Начальник штаба самодовольно усмехнулся:
— Зачем Нам верные люди из Тамбова переслали. Из-под самого носа у красного генерала стащили!
Котовский вспомнил свой разговор с Тухачевским в Инжавино. «Эх, Михаил Николаевич, — подумал он, — а вы еще хотели, чтобы я свою жизнь шифру доверил! Вон что у вас в штабе творится!»
Первым взял слово Ектов. Еще днем он умолял Григория Ивановича освободить его от этой чрезвычайно мучительной для него процедуры. Но избежать этого было невозможно.
Ектов говорил недолго. Он сообщил лишь, что на «совещании» в Звенигороде решено было объединить казачьих повстанцев с тамбовскими крестьянскими войсками для совместного похода на Москву. А в это время Махно ударит в тыл красным войскам, если их попытаются перебросить с Украины. Для этой цели, по прямому указанию Савинкова, который якобы участвовал в «звенигородском совещании», Ектов выезжал на Дон в сопровождении представителей ЦК эсеров и южной федерации анархистов. На Тамбовщину он прибыл с ними и авангардом казачьего ополчения во главе с атаманом Фроловым.
Потом говорил Борисов. Он зачитал «резолюцию звенигородского совещания» по тамбовскому вопросу. Этот документ был приготовлен еще в Медном. Он не был чистой импровизацией. В одном из боев с эсеровской боевой дружиной котовцы захватили часть архива «Союза трудового крестьянства», отдельные документы которого и послужили им основой для составления резолюции.
Затем выступил Ленька, он был в ударе. Борясь с пережитками партизанщины, комбриг запретил всем носить чуб, его приходилось обычно прятать под фуражку. Теперь Ленька не только выпустил чуб, но и распушил его по всему лбу.
Порученец вдохновенно врал о недовольстве украинской деревни, о преимуществах анархии перед любым другим государственным строем, о подвигах махновцев в боях с красными. И это не было чистой импровизацией. В январе двадцатого года на сторону Красной Армии добровольно перешли несколько махновских частей. Они сдали много анархистской литературы, из которой порученец комбрига и вычитал канву для своего сегодняшнего выступления.
Эта вдохновенная болтовня страшно понравилась Матюхину. Он свирепо вращал налившимися кровью белками, поддакивал, кивая головой.
Теперь наступила очередь Фролова — Котовского. Но в этот момент в дверь постучали. Вошел Девятый.
— Господин атаман, — доложил он озабоченно, — коня вашего кузнецы испортили… Выйдите на минуту! Расковать его, что ли?
Участники совещания, чтобы не терять времени, склонились над картой.
Комбриг вышел, Ленька — вслед за ним. В сенях было тесно. Здесь столпились Маштава, Лебеденко, Ткаченко, связные от полков.