Они помчались вперед. Навстречу из тумана вынырнула какая-то фигура один из младших командиров банды, взлохмаченный, с выпученными глазами. Он на ходу повернул коня и поскакал рядом с котовцами. Отдышавшись, спросил Леньку:
— Что случилось, господин есаул? Измена?
Поднимая тучи пыли, ощутимой и сквозь туман, справа и слева, громыхая по рытвинам, промчались тачанки. Заметив командира пулеметного эскадрона второго полка, Ленька крикнул:
— Сеня! Овраг перекрой!
Видимо, Эберлинг его понял, потому что Ленька расслышал:
— Цетлин, отрывайся от нас, поворот влево градусов девяносто, отсекай негодяев от оврага!
Потом порученец комбрига переложил повод в правую руку, осторожно, стараясь не потревожить раненое плечо. Парабеллум на ремешке болтался у кисти левой руки. Ленька поднял пистолет, выстрелил в скачущего рядом с ним бандита и… промахнулся. Было пять патронов, четыре он расстрелял еще в комнате, теперь не оставалось ни одного. Хватился было за шашку, да вспомнил, что оставил ее в штабе, в углу. Взялся за задний карман, нащупывая наган, но и его не оказалось вывалился! А бандит, у которого Ленькиной пулей снесло фуражку, пришел в себя и уже снимал с плеч карабин.
Многоголосое «ура» разливалось по полю, лава нагнала командиров, впереди соловьиной трелью уже заливались пулеметы. Взводный Воронянский, толкнув Леньку своим конем, налетел на рослого бандита, уже приложившего карабин к плечу. Взводный саданул его клинком, да так, что разрубил пополам, наискосок, от плеча к бедру. За такой классический удар на учении по глиняному чучелу даже в казачьих войсках начальство от себя жаловало отличившемуся рубаке чарку.
Воронянский, вытирая клинок о шею своего коня, оглянулся и крикнул:
— Ленька! С тебя четверть водки! Слюни распустил, вояка…
Головной эскадрон уже врубился в гущу банды, антоновцы вяло отстреливались.
Ленька заметил Гиндина и окликнул его:
— Поехали в штаб, Дмитрий Павлович, нечего здесь болтаться…
Всю дорогу командир второго полка рассказывал, как это случилось, что он так страшно обознался.
— Что ж мне теперь делать, стреляться?
Порученец комбрига с любопытством глянул на него «И этот слюни распустил!»
Гиндин был офицером царской армии, он командовал взводом в эскадроне того самого 12-го уланского полка, где перед революцией вахмистром служил сверхсрочно Криворучко.
Когда в феврале двадцатого года котовцы под Тирасполем разгромили белогвардейскую группу генерала Стесселя, Гиндин сдался. Криворучко за него поручился, и Котовский взял Гиндина к себе. Сперва его назначили адъютантом второго полка, потом он стал исполнять обязанности командира. Гиндин оказался исправным службистом, грамотным, исполнительным, отнюдь не трусом, старался изо всех сил, чтобы загладить прошлое…
Ленька счел своим долгом пощадить его самолюбие:
— Да бросьте вы портить себе кровь, Дмитрий Павлович! Все кончилось благополучно банда разбита, бой выигран. Комбриг ранен, ему не до этого… А ваш фокус завтра же забудется, поверьте мне… Вы еще дешево отделались, укокошить вас могли за милую душу!
В селе с разных сторон еще звучали редкие, одиночные выстрелы. Гиндин отправился к своему полку, Ленька поскакал к штабу…
Котовский сидел в кресле. Он, видимо, страдал, лицо его осунулось, глаза провалились. И все же, завидев своего порученца, нашел в себе силы пошутить:
— Я как на троне! Становись на одно колено и целуй руку! Что у Чистякова? Кончили?
Ленька рассказал все, что ему было известно. Случай с Гиндиным он ловко обошел.
В это время, из первого полка примчался связной мадьяр Спачил. На ломаном русском языке он доложил все поле от Кобыленки до леса усеяно бандитскими трупами. Первый эскадрон Скутельника прочесывает деревню Подыскляй…
— Ясно, — прервал его комбриг, — сколько бандитов ушло, по-твоему?
— Человек тридцать… — неуверенно ответил Спачил.
— Наши потери?
— Есть раненые…
Котовский кликнул Маштаву:
— Пошлите к Чистякову двух связных из взвода Ведрашко, передайте мой приказ пусть возвращаются немедленно, в лес чтобы не смели соваться, мы не знаем, сколько там еще осталось бандитов… Не беда, теперь уж сами явятся с повинной!
Леньку отозвал в сторону Симонов.
— Увози, ради бога, комбрига, — заговорил он нервно. — Его нужно сейчас же в Тамбов! Может руки лишиться! Рана в груди чепуха, в мякоть! А вот в правой руке кость раздроблена… Фельдшер говорит сейчас же операцию нужно!..
— Где Матюхин? Нашли труп?
— В дом нельзя войти, кто-то еще есть живой, стреляет!.. Матюхин ушел!
Ленька остолбенел.
— Как это ушел?
Симонов и подошедший Ткаченко рассказали в самый разгар стрельбы из комнаты, выбив головой оконную раму, выскочили двое. Один, опрокинув часового, кинулся через огород к оврагу, другой придушил кавалериста оцепления и тоже скрылся.
— Сделали этому раззяве искусственное дыхание, отошел. Говорит, душил его бандит с черной бородой… А ведь, помнишь, черная борода только у Матюхина была, так?
К Симонову присоединились Гажалов и Борисов. Начальник особого отдела взволнованно заговорил:
— Увози его, ради бога, Леня! Этих найдем, они — ранены, целый эскадрон спешили на поиски, рыщут по кустам. Ему ничего не говори, пусть спокойно едет… Рука-то ведь правая, не шутка!
Уже подали тачанку, спинку сиденья застелили периной. Железный организм Котовского боролся с недомоганием, но тщетно то и дело комбриг терял сознание. Его подняли на руки, усадили. Ленька поместился рядом с ним, с ездовым сел кавалерист с ручным пулеметом между коленями.
Ездовой оглянулся. Борисов махнул рукой, крикнул:
— Трогай! До станции шестнадцать километров… Гони вовсю!
Кровные красавцы гнедые рванули с места. Откинувшись назад, с огромным трудом ездовой осадил их с галопа на размашистую рысь. Тачанка понеслась по деревенской улице…
За селом дорога сворачивала вправо, к станции. Котовский открыл глаза и в последний раз глянул на Кобыленку над селом стоял черный столб дыма… Тогда комбриг сразу пришел в себя. Левой рукой он дернул ездового за пояс, крикнул:
— Поворачивай обратно!
Ездовой, чуть сдержав коней, оглянулся что делать, кого слушать.
Ленька уговаривал Котовского:
— Григорий Иванович, зачем возвращаться, к чему Тушить И без вас погасят. А руку потеряете…
Котовский сдался. Он только сказал:
— Я боюсь, что эти черти деревню спалят сгоряча…
Порученец заметил убежденно:
— Почему же всю деревню Ну, загорелось что-то, сами и зальют огонь… Что вы беспокоитесь Там Борисов, Гажалов, Попов — человек рассудительный, комиссары полков… Не допустят безобразия!
Комбриг фыркнул:
— Комиссары полков! Данилов ранен, лежит пластом! А Шурка Захаров Ему самому комиссар требуется… Он такое может натворить, если вожжа под хвост попадет…
Тачанку подбросило на кочке. Котовский громко застонал. Ездовой обернулся:
— Тише ехать, что ли Вишь, как ему больно!
Григорий Иванович расслышал. Вяло повел левой рукой. Пробормотал:
— Гони вовсю, не обращай на меня внимания.
Потом он продолжал:
— Сегодня-завтра будет объявлено о добровольной явке бандитов, об общей амнистии. Для этого Антонов-Овсеенко и приехал в Тамбов. Ты понимаешь, что может наделать один глупый поджог Сорвать, скомпрометировать всю эту затею!..
Он помолчал. Тачанку снова тряхнуло. Котовский схватился левой рукой за рану.
— Кобыленка — бандитский вертеп! Нисколько мне их не жалко, — бормотал он. — Это звери! Но мы не имеем права распускаться, давать волю чувству мести… Ведь мы не только солдаты, мы еще и большевики! Надо соображать…
Тачанка мчалась вперед как вихрь. Гнедые кони шли в ногу, мерно печатая шаг, тем неподражаемым, будто математически рассчитанным аллюром, который отличает бег единственных в мире кровных орловских рысаков…
У самой станции котовцы натолкнулись на заставу. Караульный начальник с винтовкой в руках выскочил на середину улицы, преградив путь.
— Стой! Пароль!
Ездовой, не сдерживая коней, свернул на обочину. Ленька выругался:
— Какой пароль Глаза протри раненого Котовского на станцию везем!
Тачанка умчалась, прикрывшись дымовой завесой пыли. Имя Котовского произвело на караульного начальника ошеломляющее впечатление. Все же он — совершенно уж бесполезно — крикнул вдогонку:
— Котовский устав должен знать!
Гнедые рысаки развернулись у здания станции. Здесь гарнизоном стоял батальон пензенского пехотного полка, бойцы охраняли железную дорогу.
На площадь выбежал командир батальона. Он узнал комбрига видал его как-то на совещании у Тухачевского.
— Врача! — сказал Ленька отрывисто, — Какая у вас связь с Тамбовом? Телефон, прямой провод?
— Провод — путейский… По телефону слышимость хорошая… Тяжело ранен — понизив голос, осведомился батальонный.
Порученец, не отвечая, пожал плечами, направился в аппаратную.
Штаб в Тамбове ответил сразу же. Тухачевского не было. К телефону подошел начальник оперативного управления Андронов.
Ленька, назвав себя, заговорил:
— По приказанию командира Отдельной кавалерийской докладываю сегодня утром банда Матюхина разгромлена, их командный состав уничтожен. Потери у нас пустяковые. Котовский тяжело ранен, требуется немедленная операция. Говорю со станции, из штаба батальона.
Андронов ответил:
— Понял вас. Чем может помочь штаб войск?
— Прошу выслать срочно паровоз, добраться до города…
Вернувшись к тачанке, порученец не нашел в ней комбрига.
В дверях столовой — на квартире батальонного — Ленька застыл как вкопанный. Не раз ему приходилось поражаться самообладанию Котовского, но тут он просто остолбенел комбриг сидел за накрытым столом и улыбался. На столе было много цветов, стояли блюда с пирогами.
Заметив своего порученца, он сказал:
— Поздравь хозяйку дома, она, оказывается, сегодня именинница! Садись, где ты носишься..