Лишь спустя еще один год удалось перейти к большой модели и Фальконе записал: «Статуя начата была 1 февраля 1768 года».
На эту модель ушло больше года.
Перед мастерской скульптора построили специальное возвышение, куда на полном скаку взлетали на лошадях царских конюшен лучшие наездники-берейторы. Фальконе стоял внизу с альбомом в руках, стараясь занести на бумагу стремительные движения вздыбленных коней, их напряженные мускулы, положения ног.
Много времени ушло на поиски одежды всадника. Правда, советчиков в этом вопросе было хоть отбавляй! Бецкой настаивал на том, чтобы бронзовый Петр носил античные одежды, другие предлагали старинную русскую, третьи — рыцарские латы, четвертые — современный костюм. Фальконе отверг все эти предложения. «Если это старый московский кафтан, — писал скульптор, — то он мало подходил к тому, кто объявил войну бородам и кафтанам. Если же одеть Петра в ту одежду, которую он носил, то она не даст возможности передать движение и легкость в большой скульптуре, особенно в конном памятнике. Поэтому костюм Петра — одежда всех народов, всех людей, всех времен — одним словом, костюм героический».
Еще большие трудности встретились при создании самой главной части памятника — головы Петра. Ученые до сих пор спорят; кто же создал этот бронзовый портрет царя? Сам Фальконе всю свою жизнь устно и письменно утверждал, что голова Петра создана его ученицей Мари Анн Колло. В одной из своих статей он прямо пишет: «Я исключаю голову героя, которой я не делал: этот портрет, смелый, колоссальный, выразительный и проникнутый характером, принадлежит м[адемуазе]ль Колло, моей ученице». Получив же за создание памятника золотую и серебряную медали, последнюю он отсылает Колло и снова пишет: «Вы сделали великолепную, колоссальную голову Петра Первого…».
Большая модель была закончена, и Фальконе обратился с письмом в Академию художеств, приглашая петербургских художников осмотреть его работу. За художниками в мастерскую скульптора хлынули толпы петербуржцев. Мнения были разные. «Иные ее хвалили, другие хулили», — пишет один из посетителей мастерской. Фальконе волновался, раздражался, спорил и сетовал на то, что зрителям была представлена незавершенная до конца модель.
…Конь и всадник еще никуда не скакали. Они смирно стояли в мастерской, и никто пока не мог сказать: «Куда ты скачешь, гордый конь, и где опустишь ты копыта?»
О месте будущего памятника в городе шли пока лишь большие споры. Того памятника, что стоит сейчас у Инженерного замка, еще не было. В городе вообще не было ни одного памятника, и где поставить первый — было существенно для всех петербуржцев. На просторной площади или между зданиями? Предложений поступало множество. Одни советовали установить монумент против Зимнего дворца на площади, другие — возле главных ворот Адмиралтейства, третьи — на Васильевском острове, при въезде на наплавной Исаакиевский мост. Наконец 5 мая 1768 года Сенату было сообщено: «Ея императорское величество изустно повелеть соизволила монумент поставить на площади между Невы реки, от Адмиралтейства и дома, в коем присутствует Правительствующий Сенат…».
Фальконе выбор места одобрил.
Итак, всадника с конем пора было отливать в металле, место для памятника выбрано, не хватало лишь одной детали. Той самой скалы, на которую должен был взлетать всадник.
Искали долго. Не камень, а именно скалу. Искали по требованию скульптора и наперекор упрямству Бецкого, заявившего, что камень такой «сыскать безнадежно, а хотя б и сыскался, по великой тягости, паче в провозе через моря и реки и другие великие затруднения последовать могут».
Но так или иначе, а в июне 1767 года экспедиция в составе поручика Егора Буссова, каменных дел мастера Андрея Пилюгина, «архитекторского ученика», двух солдат и двух каменотесов отправилась на поиски.
С мерами да лекалами излазали земли новгородские, Приладожье, добрались до Выборга, искали под Копорьем и Ямбургом — нужной скалы не нашли. Хотели уже бросить всю эту затею, сооружать пьедестал из нескольких крупных камней, да пришел в Академию художеств крестьянин Семен Вишняков. Пришел и сообщил: есть такой камень! В двенадцати верстах от Петербурга лежит, близ селения Лахта. Прозывается он — Гром-камень.
Осмотреть камень отправился сам Фальконе. Серая гранитная скала превзошла все его ожидания! Заросшая густым мхом, глубоко уходила она под землю. В какие-то давние дни ударила в нее молния — расщелину оставила. Потому и прозвали Гром-камнем. В расщелину земля набилась, березки на камне выросли. Старожилы тут же легенду поведали, будто на сей камень не раз поднимался и сам царь Петр I, обозревая местность вокруг.
Замелькали лопаты землекопов. Окопали скалу со всех сторон, измерили. По сведениям Фальконе, был этот «камушек» в 44 фута длиной, 22 шириной, 27 высотой. Весил этот великан 100 тысяч пудов (1600 тонн). Вот и подними его! Попробуй сдвинь с места!..
А ведь надо и выкопать, и сдвинуть, и перевезти в Петербург!
Поднимать решили с помощью огромных рычагов. Каждый рычаг — три хороших бревна, вороты с толстыми канатами. Нелегко было, да осилили. Подняли камень на специальную решетку из толстых бревен, обитых медными листами. От места, где лежал камень, до берега Финского залива просеку прорубили. Дорога готова. Да как его, такую махину, катить?! Не было ведь тогда ни подъемных кранов, ни тягачей, даже привычных нам тракторов не было… Вручную надо было тянуть великана.
Положили перед камнем крепкие дубовые желоба, изнутри обитые медью. По желобам покатились специально отлитые бронзовые шары. Нижние желоба верхними прикрыли. На них уже и решетка-сковорода с самим камнем поместились.
И — потянули!..
Заскрипели вороты. Струнами натянулись канаты.
Это рассказывать быстро, а двигалась скала ой как медленно! За сутки шагов на двадцать — тридцать. На поворотах еще медленнее. А то соскользнет с рельсов-желобов и сразу же на добрый метр в землю закапывается — от собственной тяжести. Тут уж совсем остановка.
Месяц за месяцем двигалась скала к воде. Гремел с ее вершины барабан, подавал сигналы. Плыли на скале березы. Под ними кузница поместилась для ремонта желобов и шаров. Рядышком солдатская караульня пристроилась. Всем на Гром-камне места хватило!
Тем временем в Петербурге ломали головы. Ну, доставят камень к воде, а дальше как? Как такую громадину водой везти? Бецкой адмирала Мордвинова запрашивал: может ли кронштадтский теребень (большое грузовое судно) столько весу на борт поднять и не затонуть? Доставили теребень в столицу. Поглядели на него — поняли: не поднимет. Нужно специальное судно строить.
Свои услуги предложил тот же Семен Вишняков со товарищем Антоном Шляпкиным. Обещали они собрать людей на строительство судна, материал сосновый да еловый доставить и даже гвоздей у казны не требовали. Заверили: «Дайте „чертеж“ — сделаем!»
Только, где его, такой «чертеж», взять? Не было ведь подобных судов ни в Неве, ни на Балтике. Для камня-великана нужно и судно-великан строить!
Плохо, конечно, что не было такого судна, зато корабелы на реке Неве всегда были славные. И тут сыскался. Галерный мастер Григорий Корчебников. И сделал нужный «чертеж». 8 апреля 1770 года Адмиралтейств-коллегия «чертеж» утвердила: стройте!
Судно Корчебникова было даже не судном — скорее баржей. Невысокой, низко сидящей, но широкой, длинной и очень прочной. Все было рассчитано до мелочи: и вес камня, и как его положить. При погрузке баржа не «капризничала», при перевозке оказалась устойчивой. Правда, одну загадку загадала: как грузить камень?
По всем расчетам получалось, что оставь судно на плаву — камень его непременно утопит! Накренит, влезая, подомнет под себя и — утопит.
Начальником на это необычное судно назначен был толковый морской офицер капитан-лейтенант Яков Лавров. Долго обсуждал он с такелажмейстером Матвеем Михайловым, как к скале подступиться, и решили они судно… затопить. Потом уже на него, затопленное, и скалу грузить. А после откачать воду, судно всплывет — и поехали!
Так и сделали. Всего в один день управились. 28 августа 1770 года Яков Лавров уже сообщал в Адмиралтейств-коллегию: «Большой камень погружен благополучно, безо всякого оному судну повреждения».
Оставалось пересечь водную гладь залива. По бокам к барже встали два краера, распустили свои паруса, поймали в них балтийский ветер и потихоньку тронулись. Прошли заливом, свернули в Малую Невку, оттуда в Большую Неву, миновали Петропавловскую крепость, Зимний дворец, Адмиралтейство и — прибыли.
Тысячи петербуржцев собрались 26 сентября 1770 года на берегу Невы, чтобы увидеть, как будут выгружать Гром-камень. Наблюдала с балкона за прибытием камня-великана и императрица Екатерина II. Еще раньше повелела она в честь трудов небывалых выбить медаль. На одной ее стороне изображен Гром-камень, на другой — надпись: «Дерзновению подобно. Генваря, 20. 1770».
На этом бы можно и закончить историю Гром-камня. Стал он пьедесталом одного из лучших памятников мира. Да больно уж любопытна история одного из его «осколочков»…
Пока Гром-камень по лесной просеке тянули, каменотесы уже стучали по нему молотками да зубилами, убирали лишние куски. И все же, когда скалу доставили на место, выяснилось, что для памятника потребуется только ее часть. Другую же часть откололи. Осталась она лежать вблизи будущего монумента.
Наступила пора торжества устраивать, открывать памятник, — а рядом «осколочек» серой глыбой громоздится, мешает. Убрать его надо!
Контора строений объявила: все желающие могут взять подряд на уборку камня. Несколько иностранцев тут же откликнулись — огромных денег за вывозку запросили! Оно и верно, тяжеловат «осколочек»… Раскалывать его, дробить надо. Сколько людей нанять придется, лошадей.
Но тут явился в Контору неприметный мужичок. Поклонился низко и сказал, что готов тот многотонный камень убрать.