С годами монастырь все более терял свое монастырское обличье. В 1764 году в южном его корпусе открылось первое в России женское учебное заведение. Воспитательное общество благородных девиц. Принимали туда только дочерей дворян. Год спустя в северном корпусе открылось и Училище для малолетних девушек не дворянского происхождения. Петербуржцы сразу же разделили их по названиям на Смольный институт и Мещанское училище. Собор же был «наименован собором всех учебных заведений».
В Мещанском училище занимались дочери солдат, лакеев, конюхов, дьячков. Готовили их там «к употреблению ко всем женским рукодельям и работам, т[о] е[есть] шить, ткать, вязать, стряпать, мыть, чистить…».
Воспитанниц Смольного института обучали музыке, танцам, рисованию, представлению театральных пьес. С науками дело обстояло похуже, и комиссии отмечали «весьма недостаточное знание языков иностранных и особливо своего российского».
Выдающийся русский педагог К. Д. Ушинский, ставший в середине прошлого века инспектором классов обоих учебных заведений, пытался было изменить методы обучения и воспитания в них, но его вынудили покинуть стены Смольного.
Монастырь как таковой прекратил свое существование в 1797 году. Но его кельи трудно было приспособить под учебные классы, и в начале прошлого века архитектор Джакомо Кваренги на месте бывшего монастырского двора, с его пекарней, лазаретом, сарайчиками, строит новое большое здание.
Строилось оно довольно быстро. В 1806 году заложили, а в 1808-м в новое здание Смольного института уже переезжали воспитанницы.
Монастырские же помещения, которые они занимали до этого, отдали под Вдовий дом — богадельню, где доживали свой век «заслужившие монаршую милость» престарелые и обедневшие вдовы военных и придворных.
Не менее величественно здание и внутри. Растекаясь на два узких марша, сливаясь в один широкий, приглашает вас подняться лестница. Прямой как стрела коридор кажется продолжением таких же прямых улиц города. В левом, южном, крыле — Актовый зал с потолком, поднятым на 10 метров. Два яруса окон заливают его дневным светом. Две шеренги колонн отделяют боковые проходы. На бронзовых золоченых цепях свисают огромные люстры…
Город может гордиться великолепным памятником архитектуры.
Но еще больше — славной революционной историей Смольного.
Она началась 4 августа 1917 года, когда в оставленный своими воспитанницами институт переехал из Таврического дворца Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов.
Хлынул к нему поток рабочих с Нарвской и Невской застав, с Выборгской стороны и Васильевского острова.
Особенно людно было в комнате № 18, где помещалась большевистская фракция Петроградского Совета. Спешили сюда представители фабрик, заводов, революционных полков и кораблей. Спешили за советом и руководством.
На дверях комнат еще висели таблички: «Класс», «Классная дама», но хозяином здания был уже другой класс — рабочий.
В августе, когда вспыхнул контрреволюционный мятеж, поднятый генералом Корниловым, Смольный стал центром обороны революционного Петрограда. Не Временное правительство, а партия большевиков дала решительный отпор царскому генералу и еще больше заслужила уважение у рабочего люда.
В октябре в Смольный перешел и Центральный Комитет РСДРП(б) — главный штаб ленинской партии, принявший резолюцию о вооруженном восстании. В трех комнатах на третьем этаже начал работать Военно-революционный комитет. Сюда к нему спешили посыльные отрядов Красной Гвардии, связные революционных полков. Смольный был ярко освещен, толпы народа заполняли его коридоры. «Когда попадаешь в этот водоворот, — вспоминал позже нарком просвещения А. В. Луначарский, — то со всех сторон видишь разгоряченные лица и руки, тянущиеся за той или иной директивой или за тем или иным мандатом.
Громадной важности поручения и назначения делаются тут же, тут же диктуются на трещащих без умолку машинках, подписываются карандашом на коленях, и какой-нибудь молодой товарищ, счастливый поручением, уже летит в темную ночь на бешеном автомобиле».
Тихий парадный двор Смольного превратился в военный лагерь. Подходили и подъезжали на грузовиках, ощетинившихся штыками, отряды Красной Гвардии. Пылали костры. Стояли в козлах винтовки. Занимали свои посты караулы. Уходили в сумрак города патрули. На крыше расположились пулеметы.
Владимир Ильич Ленин был еще в подполье и руководил подготовкой к восстанию, живя на Выборгской стороне, на Сердобольской улице, в доме № 1, в квартире Маргариты Васильевны Фофановой. Нетерпеливо ждал он известий. Их приносили то сама Маргарита Васильевна, то Эйно Рахья. Обстановка в столице накалялась с каждой минутой.
На заводы, на фабрики, к революционным солдатам спешили из Смольного связные с предписанием № 1 Военно-революционного комитета:
«Петроградскому Совету грозит прямая опасность: ночью контрреволюционные заговорщики пытались вызвать из окрестностей юнкеров и ударные батальоны в Петроград… Предписывается привести полк в боевую готовность. Ждите дальнейших распоряжений…».
В казармы Преображенского полка привел красногвардейцев завода «Русский Рено» Григорий Чудновский. Там уже бушевал митинг. Решение солдат было кратким: присоединиться к восстанию.
За Нарвской заставой Красная Гвардия занимала подходы к городу. Рабочие патрули оседлали железную дорогу от села Смоленского до станции Сортировочная.
На сторону восставших перешел гарнизон Петропавловской крепости. По приказу Военно-революционного комитета крепость была приведена в боевую готовность. На стенах установлены пулеметы, усилены караулы, розданы рабочим 100 тысяч винтовок.
В 5 часов дня восставшие заняли телеграф.
В 8 часов вечера в Гельсингфорс полетела телеграмма: «Центробалт. Высылай устав».
Означала она: немедленно присылайте боевые суда и отряды моряков.
— Наконец-то! — встретил Владимир Ильич пришедшего из города Рахью. — Какие новости?
— Главным штабом отдан приказ развести мосты, — доложил Рахья. — Контрреволюция готовится отразить удар.
— Нужно срочно ехать в Смольный! — заключил Владимир Ильич.
Рахья растерялся. Центральным Комитетом партии ему было приказано охранять Ленина и без приказа ЦК из квартиры на Сердобольской не выходить. Не так давно товарищ Шотман сказал ему: «Ты, Эйно, за Старика перед всей партией отвечаешь, перед всей Россией». Но знал Рахья: если Ленин что-нибудь твердо решил, переубедить его трудно. Рахья пытался сослаться на то, что еще светло и ходить по улицам опасно.
— Безопасных революций не бывает, — ответил Ленин. — Сидеть в подполье я больше не имею права. Сейчас промедление смерти подобно. Немедленно идемте!
Когда Маргарита Васильевна вернулась в свою квартиру, она нашла на столе записку: «Ушел туда, куда вы не хотели, чтобы я уходил. До свидания. Ильич».
До Боткинской улицы они доехали на трамвае, дальше пошли пешком. Миновали Литейный мост, свернули на Шпалерную, столь знакомую Ильичу. Здесь, в Доме предварительного заключения, царская охранка держала его с 9 декабря 1895 года до 14 февраля 1897-го. Совсем недавно, в июльские дни, на этой улице был убит рабочий Иван Воинов, раздававший прохожим «Листок правды».
Поздним вечером 24 октября они пришли в Смольный.
Ленин сразу же поднялся на третий этаж в комнаты № 75–76 (по старой нумерации), где помещалось бюро Военно-революционного комитета.
Член ЦК партии А. Ломов вспоминал этот приход Ильича:
«Днем чувствуется некоторая нерешительность. Ни мы, ни Керенский не рискуем стать на путь окончательной схватки. Мы выжидаем, опасаясь того, что наши силы еще недостаточно подобрались, организовались…
Вдруг появляется т[оварищ] Ленин. Он еще в парике, совершенно неузнаваем. Все решительно изменяется… И с этого момента мы переходим в решительное наступление».
Ленин спрашивает, советует, приказывает, поторапливает, требует удара за ударом. В разных концах города. Деятели Временного правительства должны быть сбиты с толку, растеряны.
«Он то и дело посылал к нам курьеров с записками, — вспоминал председатель Военно-революционного комитета Николай Ильич Подвойский, — на которых было написано два-три слова: „Взята ли Центральная телефонная станция и телеграф?“, „Захвачены ли мосты и вокзалы?“ и т[ак] д[алее]. На словах и в записках он настаивал на том, чтобы мы проверяли все свои распоряжения. Он спрашивал, действительно ли надежный человек находится в таком-то пункте, такая-то улица имеет исходное положение. Занята ли она? Особенно большое значение придавал Владимир Ильич взятию Зимнего дворца, где находилось контрреволюционное Временное правительство».
С третьего этажа Ленин спускался на первый, где в комнате № 36 находились члены Центрального Комитета партии.
Ленин руководил восстанием и одновременно думал о составе первого Советского правительства, об организации новой, пролетарской власти.
Заседание в комнате № 36 затянулось до глубокой ночи.
Над городом уже занималась заря 25 октября — первого дня нашего государства — рабочих и крестьян.
Забрезжившее за окнами утро застало Ленина за работой. Он быстро писал, перечеркивал и писал снова. Наконец поставил последнюю точку и прочитал товарищам первый документ новой власти: «К гражданам России!». В нем говорилось:
«Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов — Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона. Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено.
Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»
В тот же день обращение «К гражданам России!» было напечатано в большевистской газете «Рабочий и солдат». Радиотелеграфист крейсера «Аврора» отстучал его ключом радиотелеграфа: «Всем! Всем! Всем!»