С этих пор они стали друзьями.
Пение лягушек
Ван Цзысунь говорил мне, что в бытность свою в столице он как-то увидел на базаре человека, делавшего следующий фокус. Он приносил с собой деревянный ящик с рамками, в которых было двенадцать отверстий и в каждом отверстии сидело по лягушке. Фокусник брал тонкую палочку и ударял лягушку по голове. Та сейчас же кричала свое «ва». Когда же ему давали деньги, он начинал ударять всех лягушек по головам, то здесь, то там, словно бил по «облачному гонгу»[261]. И можно было ясно-ясно различить гун и шан[262], театральные мелодии.
Ван Чэн и перепел
Ван Чэн, происходивший из древнего рода в Пинъюане, был по природе своей чрезвычайно ленив, так что имение его с каждым днем все падало; оставалось всего-навсего несколько разрушающихся комнат. Лежал он с женой на коровьей[263], как говорится, одежде, и она ругалась с ним невыносимо.
В то время, о котором идет рассказ, лето было в полном разгаре. Сильно парило. В деревне, где жил Ван, был старый сад владельцев Чжоу. Заборы и строения в нем окончательно обрушились. Осталась лишь одна беседка, в которой часто оставались спать деревенские жители. Ван был в их числе. Как-то раз утром все спавшие ушли. Красное солнце было уже, как говорится, на три бамбуковых жердины, когда он наконец встал. Походил, побродил; хотел уже идти домой, как вдруг увидел в траве золотую булавку. Поднял, стал разглядывать. На булавке были выгравированы следующие знаки:
«Сделано во дворце Гостя, Царем принимаемого»[264].
Дед Вана был «Царским Гостем» по Хэнскому дворцу[265], и у него в доме были старые вещи, часто носившие подобную надпись. Ван держал в руке булавку и нерешительно мялся на месте.
Вдруг появилась какая-то старуха и принялась искать булавку. Ван был давно уже беден, но от природы честен. Он тут же вынул булавку и вручил старухе. Та была счастлива и принялась усиленно восхвалять Вана за выдающуюся честность.
– Много ли стоит булавка, – сказала она между прочим, – а это ведь память о моем дорогом покойном муже!
– Кто же был ваш покойный супруг?
– Царский Гость Ван Цзяньчжи.
– Да ведь это мой дед! – воскликнул пораженный Ван. – Как это мы с вами встретились?
Старуха тоже была поражена.
– Ты, значит, внук Ван Цзяньчжи? – сказала она. – А я – фея-лиса. Сто лет тому назад я с твоим покойным дедом была очень близка; когда же твой дед умер, то и я ушла. А теперь проходила здесь и обронила булавку, которая попала прямо в твои руки. Разве это не воля небес?
Ван тоже слыхал, что у его деда была лисья жена, поверил словам старухи и сейчас же пригласил ее удостоить его посещением. Старуха приняла приглашение, прошла за ним. Ван крикнул жене, чтобы она вышла представиться. И жена вышла рваная, лохматая, с лицом – что овощ, вся черная.
– Ай-ай-ай, – сказала старуха со вздохом, – внуку Цзяньчжи – и вдруг обеднеть до такой степени!
Заглянула в кухню. Печь была разрушена, не дымилась.
– При подобном хозяйстве, – заметила старуха, – чем же, спрашивается, вам жить-то?
Жена Вана в ответ на эти слова стала подробно описывать их бедную жизнь. В голосе слышались рыдания, и она уже готова была расплакаться. Старуха взяла булавку, передала ей, веля заложить на некоторое время, а на эти деньги купить рису.
– Дня через три разрешите снова повидать вас, – добавила старуха.
Ван удерживал ее остаться у них.
– Помилуй, – сказала старуха, – ты и с одной женой не можешь существовать самостоятельно, а еще я тут стану жить, глядя, что называется, в потолок![266] Что будет за польза от этого?
С этими словами она решительными шагами вышла. Ван рассказал жене свою историю со старухой. Та ужаснулась, но он принялся петь хвалы ее порядочности и велел служить ей как свекрови.
Через три дня старуха действительно появилась у них, достала у себя несколько ланов и на эти деньги купила по даню[267] проса и пшеницы. Ночью она легла с женой Вана на их короткую кровать[268]. Сначала жена ее боялась, но, удостоверясь, что вся ее душа полна привязанности и любви к ним, перестала осноситься к ней с недоверием.
На следующий день старуха сказала Вану:
– Слушай, внучек, ты не ленись, нужно же заняться хоть небольшим делом! Долго ли можно так вот сидеть сложа руки и только проедаться?
Ван сказал, что у него нет денег.
– Когда твой дед был еще жив, – сказала она ему на это, – то и золота, и шелков он предоставлял мне брать, сколько бы я ни взяла. Но так как я человек вне мира, то в этих вещах у меня никакой надобности не было и я никогда их помногу не забирала. У меня было скоплено сорок лан из тех денег, что мне были даны на цветы и помады. Они и доселе лежат. Хранить их дальше не имеет смысла, так что можешь их взять и купить холста. Затем выбери день и поезжай в столицу, где и получишь небольшой барыш.
Ван поступил, как она велела; купил около пятидесяти штук холста и пришел с ними домой. Старуха велела ему быстро собраться с товаром в путь, с тем чтобы через шесть-семь дней добраться до Яньской столицы[269].
– Смотри, – сказала она наставительно, – тут нужно быть прилежным, лениться нельзя; следует торопиться, а не мешкать! Пропустишь хоть день – будешь каяться, да поздно!
Ван почтительно поддакивал и обещал. Затем связал товар в узлы и двинулся в путь. На полпути его захватил дождь. Одежда и обувь промокли насквозь. Вану никогда в жизни не приходилось подвергаться «ветру с инеем». Он весь размяк, был разбит, дальше выдержать не мог и остановился пока в гостинице. Однако, вопреки его ожиданиям, дождь так и лил вплоть до вечера и струился с крыш канатами. Прошла ночь – лило еще пуще того. Видя, как люди, идущие по дороге, месят грязь по колени, Ван робел и мучился, но решил ждать до полудня. К полудню наконец стало парить, но темные тучи собрались снова и опять полил дождь. Переночевал еще ночь и тогда только пошел.
Когда он был уже недалеко от столицы, до него дошли слухи о том, что цена на холст все еще держится высоко. Это его втайне радовало. Он прибыл в столицу и снял свои тюки в одной гостинице. Хозяин выразил ему глубокое сожаление по поводу опоздания. Дело в том, что как раз перед этим южные пути только что открывались и холста поступало крайне мало, а богатые дома в столице покупали его во множестве. Цены сильно поднялись – втрое, пожалуй, против обычных, но как раз за день перед этим в столицу зашло торговцев холстом целые тучи, и цены разом упали, так что те, кто пришел позади других, потеряли все свои надежды.
Обо всем этом хозяин и сообщил Вану. Ван пришел в уныние, так как, чего хотел, не получил. Однако через день торговцев прибыло еще больше, и цена упала еще ниже. Ван, не желая продавать без барыша, подождал еще дней десять. Сосчитал деньги – оказалось, что на еду и расходы уходит пропасть, и ему стало еще более неприятно и обидно. Хозяин гостиницы посоветовал ему продать задешево, с тем чтобы взамен этого предпринять что-либо другое. Ван так и сделал, потеряв при этом десяток ланов, но распродав все.
Утром он встал рано и решил собраться в обратный путь, как вдруг, открыв мошну, взглянул и обнаружил, что все его серебро исчезло. Пораженный этим открытием, он заявил хозяину. Тот ничего по этому поводу предпринять не мог. Вану советовали пожаловаться в Управление, чтобы заставить хозяина ему выплатить, но Ван только вздохнул.
– Такова уж моя судьба, – сказал он печально. – При чем тут вина хозяина?
Хозяин, услыша такие слова, умилился и подарил ему пять ланов серебра, утешая его и уговаривая идти домой. Однако, поразмыслив, Ван нашел, что ему не с чем теперь явиться на глаза бабке, и топтался на месте, то выходя из дома, то опять входя… Вперед или назад, как говорит древняя пословица, – одинаково в яму!
Как раз в это время он обратил внимание на то, как устроители перепелиных боев собирают за одну игру несколько тысяч медных монет, а если купить перепела, то и больше. Это вдруг разбудило его мысли. Сосчитал деньги в мошне – их оказалось только-только на торговлю перепелами. Поговорил об этом с хозяином. Тот стал всячески его подзадоривать и натравливать, обязался даже дать ему помещение и не брать за еду и питье. Ван был доволен и отправился. Накупил перепелов целый куль и опять пришел в столицу. Хозяин на радостях поздравлял его заранее с быстрой продажей.
Наступила ночь. Полил большой дождь и шел до самого утра. Когда рассвело, то вода на улицах напоминала реки, а дождь моросил не переставая. Ван сидел и ждал, пока не прояснится, но непогода тянулась несколько дней подряд, дождь так и не останавливался. Встал, чтобы взглянуть в клетку на перепелов, а из них уже много подохло. Ван сильно переполошился, не зная, что теперь и придумать. Через день подохло еще больше, и осталось всего лишь несколько штук. Ван соединил их в одну клетку и стал кормить. По прошествии ночи пошел взглянуть – остался всего лишь один.
Заявил хозяину и не заметил, что слезы так и катились на пол. Хозяин тоже сочувствовал ему, держа его за руки.
– Деньги все вышли, – рассуждал Ван, – вернуться домой нет возможности, только мне и ждать осталось что смерти.
Хозяин уговаривал его и утешал. Они отправились посмотреть перепела. Хозяин оглядел его весьма внимательно.
– Это, кажется, птица-силач, – сказал он. – И если все прочие поколели, то это едва ли не от того, что он их забил насмерть! Вам делать теперь нечего – пожалуйста, возьмитесь за него. Если он окажется хорошим, будете на нем играть и этим существовать.