Ван послушался. Когда он приручил перепела, то хозяин велел ему взять птицу с собой на улицу и поиграть там на вино и пищу. Перепел оказался очень сильным, сейчас же выигрывал. Хозяин был доволен, дал Вану серебра, велел ему драться до последнего с любителями. Ван дрался трижды и все побеждал. Через полгода у него уже скопилось двадцать ланов. От души все более и более отлегало, он смотрел на перепела как на свою собственную жизнь.
Один князь давно уже слыл любителем перепелов. Каждое первое число нового года он допускал во дворец перепелятников из простого народа, чтобы с ними потягаться.
– Теперь, знаете, – сказал Вану хозяин, – можно, по справедливости, ожидать, что сейчас же привалит вам большое счастье! Чего нельзя знать – это вот относительно вашей судьбы!
И, рассказав ему, в чем дело, повел его во дворец.
– Если будете побиты, – сказал он Вану, – то мы уйдем, потеряв, как говорится, дух; если же в виде одного шанса против десяти тысяч перепел окажется победителем, князь непременно захочет его купить, но вы не соглашайтесь. Если же он будет настаивать, то вот моя голова – на нее только и смотрите. Кивну головой – тогда только и соглашайтесь.
– Ладно, – сказал Ван.
Когда они пришли во дворец, перепелятники уже теснились на крыльце плечом к плечу. Сейчас же вслед за этим князь вышел из приемного зала и велел слугам сказать, чтобы те, кто хочет драться, шли наверх. Тут же нашелся человек с перепелом, который и пошел вперед. Князь велел спустить своего перепела; пришедший спустил своего – только они взлетели разок и перескочили друг через друга, как гость был уже побит.
Князь громко хохотал. Не прошло и самого короткого времени, как уже несколько человек входили к князю и были биты.
– Ну, теперь можно, – сказал хозяин Вану, и они оба поднялись.
Князь посмотрел на перепела и сказал:
– В зрачках у него гневный пульс. Это пернатое – сильное. Нельзя недооценивать врага!
И велел достать Железного Клюва и пустить на него. Птицы взлетели, скакнули раз и другой, и у княжеского перепела уже упали крылышки.
Князь выбрал еще получше, заменил другим – и оба раза князь был бит. Тогда он велел взять из самого дворца так называемого Яшмового перепела. Через минуту его уже принесли. Перья были у него белые, как у баклана, и вид он имел совершенно необыкновенный, словно небесный дух. Ван Чэн упал духом, встал на колени и взмолился, прося прекратить бой.
– Ваш перепел, великий князь, – сказал он, – божеское создание. Боюсь, он повредит моей птице и погубит все мое дело!
– Спускай! – крикнул князь, улыбаясь. – Если он в бою умрет, я тебе уплачу за него щедро.
Чэн спустил птицу. Яшмовый прямо помчался на врага, но Ванов перепел, как только вошел, сейчас же прилег, словно разъяренный петух, и стал ждать. Яшмовый сильно его клюнул – тогда он воспрянул, как взлетевший журавль, и ударил его.
То наступая, то отходя, то взлетая вверх, то свергаясь вниз, продержались они, вцепясь друг в друга, некоторое время – и вот Яшмовый начал сдавать. А Ванов перепел, наоборот, ярился все сильнее и сильнее и дрался все более и более ожесточенно. Не прошло и нескольких минут, как белоснежные перья были выщипаны и валялись на полу. Перепел поджал крылышки и удрал.
На этот бой смотрела чуть ли не тысяча человек, и не было ни одного, кто б не вздыхал от удивленья. Князь потребовал, чтобы ему принесли птицу, взял ее в свои руки и осмотрел ее со всех сторон – от клюва до когтей.
– Можешь продать перепела? – спросил он у Чэна.
– У вашего маленького человека, – ответил Чэн, – нет никакого постоянного имущества. На него только и полагаюсь, в нем вся моя жизнь. Не хочу продавать.
– Я дам тебе большую цену. Можно будет купить хозяйство среднего достатка. Ведь этого тебе очень хочется, не так ли?
Чэн, опустив голову, стал думать; продумав довольно долго, сказал:
– Я, собственно говоря, не рад продать его. Однако раз великому князю он так нравится, то, если вашему высочеству угодно дать маленькому человеку возможность приобрести себе то, что оденет его и накормит, – чего же мне еще искать?
Князь спросил, какова цена. Ван ответил: тысяча ланов.
– Глупый парень, – сказал, рассмеявшись, князь, – что, скажи на милость, это за драгоценность такая, чтобы стоить тысячу ланов?
– Ваше высочество его не сочтете за драгоценность, но для вашего покорного слуги, как говорится, яшма, ценность целой линии городов, и та его не покроет!
– Как это так? – спросил князь.
– А вот так. Я возьму перепела на рынок и буду в день добывать по нескольку лан. Выменяю их на целый шэн, а то и доу крупы, – глядишь, и в семье моей десятки едящих пальцев не будут иметь заботы о холоде и голоде. Какая драгоценная вещь сравнится с ним?
– Я не обижу тебя, – сказал князь, – и дам тебе двести лан.
Чэн покачал головой. Князь надбавил еще сотню. Чэн взглянул на хозяина. У него лицо оставалось неподвижным.
– Я приму повеленье ваше, великий князь, и прошу разрешенья сбавить сотню.
– Уходи, – сказал князь, – кто согласится поменять какую-то перепелку на девятьсот ланов?
Чэн сунул перепела в мешок и хотел уже отправляться, как князь крикнул:
– Эй, перепелятник, иди сюда, иди сюда! Вот, даю тебе, самым серьезным образом, шестьсот ланов. Согласен – продавай. Нет – так кончено!
Чэн опять стал смотреть на хозяина, но тот оставался с прежним выражением лица. У Чэна все, чего он желал, покрывалось выше меры, и, боясь упустить случай, он ска- зал:
– Продать за эту цену – ох, горько и обидно, если сказать по правде. Вот только что продавать и не продавать – можно доставить вам огорчение… Делать нечего – пусть будет по вашей воле, ваше высочество!
Князь был доволен, велел сейчас же отвесить и вручить Чэну серебро.
Тот сунул серебро в мешок, благодарил за подарок и вышел. Хозяин принялся его бранить.
– Как я говорил? С чего вы так бросились продавать? Еще бы немного он поскупился, и восемьсот лан были бы уже в ладонях!
Чэн, вернувшись домой, бросил деньги на стол, предлагая хозяину самому брать, но тот не брал. Ван настоятельно просил взять, и наконец тот принес счеты и взял с него только за стол.
Ван собрался и поехал домой. Приехав, рассказал все, что делал, вынул деньги и поздравил бабку. Та велела ему приобрести триста му хорошей земли. Возвели дом, сделали мебель и утварь – стали настоящими родовитыми богачами.
Старуха вставала рано и посылала Вана смотреть за полевыми работами, а его жену – за пряжей. Чуть только они заленятся, как она уже бранит их, и оба спокойно переносили это, не смея роптать. Через три года дом стал еще богаче. Старуха простилась с супругами и уже хотела уходить, но они оба ее не отпускали, заплакали – и старуха осталась.
Наутро пришли к ней услужить. Исчезла.
Послесловие рассказчика
Всякое богатство наживается прилежанием. Здесь же оно вдруг идет от лени. В первый раз слышу!
Да, но так рассуждать – значит не понимать, что раз человек, съеденный бедностью до костей, сохраняет свою душу на неизменной высоте, то, следовательно, небо, сначала от него отвернувшееся, потом над ним сжалится.
А то, конечно, как это богатству и почету выйти из лени?
Мышиные спектакли
Baн Цзысунь мне рассказывал, как один человек на улицах Чанъани давал за деньги мышиные спектакли.
У этого фокусника на спине был мешок, в котором он держал с десяток, а то и больше, маленьких мышей. Каждый раз, как собиралась густая толпа, он становился посреди нее и вынимал небольшую деревянную рамку. Устраивал ее на плечах – и выходило точь-в-точь похоже на театральную сцену[270]. Тогда он ударял в барабан и кастаньеты, а сам напевал разные древние арии.
Только что звуки арий начинали раздаваться, как из мешка выползала мышь, надевала маску и платьице актера, потом со спины вскарабкивалась на сцену. Там она вставала в позу человека и начинала делать мимические движения.
Изображала то мужчину, то женщину, горе или радость – все решительно как следует по тексту пьесы.
Асю и ее двойник
Лю Цзыгу из Хайчжоу пятнадцати лет от роду приехал в Гай повидаться с дядей и в лавке разных товаров увидел девушку-красавицу, да такую, что второй подобной не найти. Влюбился и тайком пришел в лавку якобы для покупки веера. Девушка сейчас же позвала своего отца. Отец вышел, и намерения Лю приостановились. Поэтому он, «поломав цену»[271], ушел. Затем, подкараулив, когда ее отец куда-то отправился, он опять устремился в лавку. Девушка хотела идти за отцом, но Лю остановил ее.
– Нет надобности в нем, – сказал он, – скажите мне только цену, и я не поскуплюсь на плату.
Девушка сделала как было сказано и нарочно повысила цену. Лю не хотелось спорить, он отсчитал монеты со связки и сейчас же вышел.
На следующий день он снова отправился к ней. Повторилось то же самое. Но не прошел он и нескольких шагов, как вдогонку ему девушка закричала:
– Вернитесь! То, что я вам сказала, вовсе ненастоящее. Я взяла с вас цену выше той, что следует.
И с этими словами вернула ему половину взятых с него денег. Лю был особенно тронут ее искренностью и стал заходить в лавку, когда только было время. С этих пор они что ни день, то знакомились все ближе и ближе.
– Где вы живете, сударь? – спрашивала она. Лю отвечал точно, а затем и сам спросил ее о том же. Она назвалась Яо. Перед тем как ему уйти, девушка хорошенько завернула ему все покупки в бумагу и затем кончиком языка ее подклеила. Лю, бережно прижав покупки к груди, понес их домой. Так и не решился дотронуться: боялся спутать след ее язычка. Через полмесяца слуга все заметил и тайком призвал на помощь дядю, чтобы заставить Лю ехать домой. Лю, весь охваченный любовной привязанностью, не находил себе места. Он взял все купленные им душистые платочки, румяна, пудру, запер в секретный ящичек и каждый раз, когда никого вокруг не было, закрыв дверь, перебирал и рассматривал разок-другой, весь замирая в мечте от прикосновения к той или иной вещи.