Студент пришел в бешеный восторг и прижал ее к своей груди, как вдруг раздался звук быстрых-быстрых шагов. Оба в испуге вскочили. Смотрят – входит, толкнув дверь, юноша.
– Ты кто здесь такой? – спросил удивленный студент.
– Я тот, – сказал с улыбкой юноша, – кто пришел посмотреть на честную девственницу! Ну-с, – обратился он к деве, – теперь вы не удивитесь, не правда ли?
У девы брови поднялись дыбом, щеки заалели, она молчала, ни слова не проронив. Затем быстрым движением она откинула верхнюю часть одежды и показала какой-то кожаный мешок, откуда вслед за движением руки что-то выскочило и оказалось сверкающим, как кристалл, кинжалом «с головкой ложки», длиною около фута. Она погналась за ним, выбежала за дверь, взглянула на все четыре стороны – исчез. Тогда она бросила кинжалом в пустоту. Хха – раздалось там и сверкнуло, словно длинная радуга. Вдруг что-то упало на землю и хрястнуло. Студент поторопился зажечь свет: оказалось – белая лисица, причем голова ее и туловище валялись в разных местах. Студент ахнул в ужасе.
– Вот он, ваш миленький мальчик! – сказала дева. – Я ведь решила его простить. Так нет, он определенно сам не захотел жить. Как это понять?
Подняла кинжал и сунула в ножны. Студент потащил ее в комнату.
– Слушайте, – сказала она, – сейчас из-за этой проклятой твари у меня испорчено настроение. Пожалуйста, подождите до следующей ночи!
Вышла и решительными шагами удалилась.
Действительно, на следующий вечер она пришла и давай сплетаться с ним, свиваться…
Студент спросил деву о ее искусстве.
– Это, видите ли, неизвестная вам вещь. Мне следует заботливо, осторожно беречь эту тайну. Если я разоблачу ее, это вам не даст счастья!
Затем он стал уговариваться с ней о свадьбе.
– Я с вами на подушке и на постели, – сказала она. – Я вам достаю и ношу воду. Кто же я, как не жена? Ведь мы уже муж и жена. Зачем опять вам понадобились разговоры о сватовстве и свадьбе?
– Тебе, пожалуй, противно, что я беден?
– Вы, конечно, бедный человек. Ну, а я – богачка? Вот что: наше свидание в сегодняшнюю ночь именно тем и вызвано, что я жалею вас, как бедного.
На прощанье она заявила ему следующее:
– Это наше поведение – так себе, знаете! Нельзя допустить, чтобы оно часто повторялось. – Если нужно прийти, я сама приду. Если прийти нельзя, то заставлять меня бесполезно.
После этого при встречах всякий раз, как студент хотел отвести ее, чтоб секретно поговорить, она от него убегала. Тем не менее со всем, что касалось платья, починки, стряпни, дров, она управлялась не хуже настоящей жены.
Через несколько месяцев ее мать умерла, и студент сделал все возможное, чтобы справить похороны. С этих пор дева стала жить одна. Решив, что раз она одна и вокруг тихо, то можно не стесняться, студент перелез через забор, вошел в дом и несколько раз окликнул ее в окно. Ответа не было. Осмотрел дверь – пустая комната была закрыта.
Потом ему закралось в душу подозрение, не имеет ли она свидания на стороне, и ночью он опять пошел к ней, но с тем же результатом. Тогда он оставил один из своих яшмовых брелоков на окне и ушел.
Через день он встретил ее у матери. Только что он вышел, как она побежала в хвосте за ним.
– Вы меня подозреваете, да? – спросила она. – Но ведь у каждого своя душа, которой другому не выскажешь. Я бы хотела сегодня же заставить вас отрешиться от всяких подозрений, но как я это могу сделать? Впрочем, есть одно дело, которое побеспокою вас быстро решить.
Студент спросил, что за дело.
– Я беременна уже восемь месяцев. Боюсь, что рано ли, поздно ли, придется, как говорят, подсесть к тазу[316]. Мое положение еще не определилось, так что я могу вам родить ребенка, но не смогу вам воспитать его. Как-нибудь шепните своей матери, чтобы она поискала кормилицу, да скажите, что это-де для собирательницы тутовых червей, а не говорите про меня.
Студент обещал. Рассказал матери. Та засмеялась.
– Чудная, право, эта дева. Сватались к ней, так нет, не согласна; а вот и связалась втихомолку с моим сыном!
Она с радостью приняла соображения девы и стала ждать. Прошло больше месяца. Случилось, что она не выходила из дому уже несколько дней. Подозревая тут неладное, мать Гу пошла к ней наведаться. Дверь была закрыта, и было тихо. Стала стучаться, и стучалась довольно долго, – наконец из дома вышла дева с растрепанными, ровно бурьян, волосами и грязным лицом. Открыла дверь, впустила старуху и снова закрыла. Старуха вошла в ее комнату, а уа-уа уже лежал на кровати.
– Сколько же дней ему? – спросила мать, полная удивления.
– Три дня.
Старуха взялась за пеленки, смотрит – мальчик! – и у ней расцвели щеки, и расправился во всю ширь лоб.
– Дитя мое, – сказала она весело, – да ведь ты мне, старухе, родила внука! Но ты здесь одна-одинешенька, кому же его поручить?
– Это малюсенькое существо я хранила при себе, не осмеливаясь взять его в охапку и принести вам напоказ. Вот ужо наступит ночь, никого не будет, так можно его унести.
Старуха пришла домой, поговорила с сыном, и оба они диву на нее давались. Ночью студент пошел к ней, взял сына и принес домой.
Прошло еще несколько вечеров. Ночь уже была к середине, как вдруг дева постучалась в ворота и вошла в дом. У ней в руках был кожаный мешок.
– Ну-с, – сказала она, смеясь, – важное дело сделано! Позвольте вслед за этим распроститься.
Студент бросился к ней с расспросами.
– Ваша доброта, – сказала она, – проявленная в отношении моей матери, которую вы кормили, в моем сердце так и вырезана, запечатлена, – оттуда уж не выйдет! Помните теперь, что я раньше вам говорила: можно же раз, а нельзя второй? Это значило, что моя благодарность была не на постели. Вы – бедный человек, жениться не могли, и вот я вам хотела дать ниточку, продолжающую ваш род. Я, собственно, рассчитывала, что стоит лишь раз, так сказать, поискать, как уже и готово. Однако, вопреки моим ожиданиям, эти самые срочные воды опять пришли – и мне, значит, пришлось нарушить свой же запрет: был, как знаете, и второй раз. Теперь я за вашу доброту оплатила, и душа моя удовлетворена. Не сердитесь, не роп- щите!
– А что за вещь у тебя в мешке? – полюбопытство- вал Гу.
– Голова врага.
Развязал мешок, посмотрел. Волосы слиплись, все замазано кровью. Студент так и ахнул. Оправившись от страха, стал расспрашивать ее дальше.
– Я раньше не говорила с вами об этом потому, что если бы это серьезное дело не держать в строгой тайне, то можно было опасаться, как бы о нем не пошли слухи. Но раз теперь дело сделано, не беда, если я вам все расскажу, Я, видите ли, из страны Чжэ. Мой отец был великим конюшим[317], но враг его погубил, и дом наш был весь отнят в казну. Я взяла на себя старуху мать и ушла оттуда, скрыв свою фамилию и имя: закопав, так сказать, свою голову с шеей. Вот уже три года, что я так живу. Знаете, почему я не отомстила сейчас же? Да только потому, что старуха мать была еще в живых. Когда же она отошла, то опять-таки в животе меня обременял некий кусок мяса. Приходилось все откладывать дальше и дальше. И затем, помните, в одну из прошлых ночей я уходила – так это не почему-либо другому, а просто потому, что я не знала еще как следует дороги и расположения дома: боялась, как бы не оши- биться.
С этими словами она вышла, дав еще следующее распоряжение:
– За этим рожденным мною ребенком смотрите хорошенько. Ваше счастье хрупко, долгой жизни не будет, но этот ребенок может озарить ваш дом. Ночь глубока, не стоит тревожить мать. Я ухожу!
Только что полный печали студент хотел спросить, куда она идет, как дева, мелькнув молнией, в мгновенье ока исчезла: больше он ее не видел.
Вздыхая, тоскуя, стоял студент как деревянный – словно потеряв свою душу и жизнь.
Наутро он рассказал все это матери, и оба принялись горько вздыхать, дивиться деве – только и осталось делать!
Прошло три года. Студент действительно умер. Сын его восемнадцати лет уже прошел на экзаменах «вступающего в службу». Он все еще служил бабке до самого конца ее дней.
Тайюаньское дело
В Тайюане жила семья простых людей, в которой и свекровь и невестка – обе вдовели.
Свекровь была женщина средних лет, сохранять себя в целомудрии не умела, так что один из беспутных односельчан частенько к ней наведывался.
Невестка, не одобрявшая подобного поведения, становилась незаметно у дверей или у забора и не пускала гостя. Свекровь брал стыд, и вот она, под каким-то предлогом, выгнала невестку из дому, но та не ушла, и ссоры усилились.
Тогда свекровь, пылая гневом, пошла к правителю уезда и сделала ложный донос, обвиняя невестку как раз в том самом, в чем та винила ее.
Правитель спросил, как имя и фамилия блудника.
– Да он приходит к ней ночью и ночью же уходит, – отвечала свекровь. – Я, по правде сказать, не знаю, кто он и что он. Спросите невестку: та наверное знает!
Правитель вызвал невестку. Та действительно знала, о чем спрашивали, но обвинение в разврате вернула по адресу свекрови.
Женщины принялись свирепо спорить. Тогда правитель велел схватить беспутного блудника.
Тот явился, но стал кричать и отвергать обвинение.
– Ни с той ни с другой я не связывался, – кричал он, – просто, знаете, обе эти вдовы не могут друг друга терпеть, вот и возводят на меня напраслину – совершенно зря.
– Послушай, – возразил правитель, – в селе сотня мужчин; почему это вдруг оклеветали одного тебя?
И велел ему всыпать палок побольше. Блудник бросился в ноги и умолял избавить его от наказания, причем сознался, что он в связи с невесткой.
Правитель велел надеть ей шейный хомут, но та не признала за собой вины. Тогда правитель просто выгнал ее вон.
Невестка, кипя гневом, подала жалобу губернатору. Но тот постановил по-прежнему, и так долгое время окончательно это дело не было разрешено.