Дева обрадовалась и сказала:
– Я осталась ребенком-сиротой, и он меня вырастил. Правда, он тогда так провинился перед тобой, но ведь того требовала строгость семейных нравов.
– Конечно, – соглашался студент. – Однако он сам виноват, что я не могу говорить об этом без раздражения, и, если бы ты действительно умерла, я бы, конечно, не стал ему помогать.
– Ну и жестокий же ты человек, – смеялась Цин-фэн.
На следующий день действительно приехал Мо, на коне в роскошной сбруе, с полным стрел колчаном из тигровой шкуры, в сопровождении толпы слуг. Студент встретил его у ворот. Видит – охотничьей добычи очень много и среди нее черная лисица, у которой вся шерсть в темной крови. Потрогал – тело под кожей еще теплое. Сказал, что у него порвалась шуба, и попросил дать ему на починку. Мо с радостью отвязал и отдал, а он передал лисицу в руки Цин-фэн, сам же уселся с гостем пить.
Когда тот ушел, Фэн прижала лисицу к груди – и та через три дня ожила, повертелась и превратилась опять в старика. Он поднял глаза, увидел Фэн и подумал, что он не среди людей.
Фэн стала рассказывать, как все это было. Старик поклонился студенту и сконфуженно извинился за прежнее. Затем, глядя радостно на Фэн, говорил:
– Я всегда думал, что ты не умерла. Так вот и оказалось!
Затем дева стала просить.
– Если ты меня любишь, – говорила она студенту, – пожалуйста, предоставь мне опять прежний дом, чтобы я могла моего дядю потихоньку откормить.
Студент изъявил согласие. Старик, красный от волнения и смущения, поблагодарил, откланялся и ушел. С наступлением ночи действительно явилась вся семья, и с этих пор стали жить, как отец с сыном, не враждуя и не чуждаясь. Студент жил в своем кабинете, куда Сяо-эр заходил от времени до времени поболтать. Жена Гэна родила мальчика. Когда он вырос, дали ему Сяо-эра в учителя. Он отлично учил и вид имел настоящего наставника!
Лис-невидимка, Ху Четвертый
Чжан Сюй-и из Лайу был второй брат нашего инспектора Чжана Дао-и, человек характера независимого, свободолюбивого, ничем себя не стесняющий. Узнав, что в их городе есть дом, в котором поселились лисицы, он честь честью взял в карман свой визитный листок и пошел знакомиться, рассчитывая повидать лису хоть раз. Придя к воротам, он сунул листок в дверную щель и стал ждать. Вскоре двери дома растворились, а слуга, увидав его, в сильном изумлении попятился и затем быстро ушел. Чжан, оправив платье, вошел в дом с вежливою почтительностью. Видит – в гостиной стоят столы и диваны – красиво так, изящно, но не слышно никого и не видно. Чжан сложил руки в приветствие[448] и сказал тоном мольбы или заклятия:
– Я, ваш покорнейший слуга, прихожу сюда с полным благоговением и предварительно попостясь. Раз уже вы, бессмертный и блаженный, не отринули меня как человека, не имеющего с вами ничего общего, то почему же наконец не угодно вам осчастливить меня своею светлой лучезарностью?
В ответ на это он вдруг слышит, как кто-то в пустой комнате ему говорит:
– Изволили дать себе труд, сударь, завернуть ко мне! Вот уж можно сказать, как у Чжуан-цзы[449], что стук шагов ваших действует словно на анахорета в безлюдном ущелье гор. Прошу вас занять место и подарить меня своим поучительным словом.
И Чжан сейчас же увидел, как два кресла пододвинулись сами собой друг против друга. Только что он сел, как тотчас же появился красный поднос из резного лака, на котором стояли две чашки с чаем, и повис в воздухе перед глазами Чжана. Затем гость и хозяин взяли по чашке и стали пить. Слышно было прихлебыванье, но самого человека видно не было. Кончили чай, перешли на вино. Стали расспрашивать друг друга о чинах и службе. Невидимый сказал о себе, что его зовут Ху, среди братьев он четвертый, а что здешние люди зовут его баричем. Угощая Чжана, он рассуждал с ним о том о сем и по мыслям и по духу сильно ему нравился. А подавались всё отменные яства, приготовленные из черепах, и оленина вперемешку с душистым перцем и специями. Слуг, подававших вино и кушанье, было, по-видимому, весьма много. После вина Чжану сильно захотелось чаю – и только что эта мысль начала чуть-чуть шевелиться, как душистый чай уже был подан на стол. И вообще, чего бы он ни пожелал, все решительно подавалось сообразно его мысли. Чжан пришел в полный восторг… Отправился домой только тогда, когда был совершенно пьян.
С этой поры он стал обязательно наведываться к Ху, едва дав пройти трем-четырем дням. Ху тоже от времени до времени появлялся в доме Чжана, и вообще у них установилось взаимное гостеприимство.
Однажды Чжан спросил лиса насчет старой колдуньи, живущей в южном городе, которая все время занималась тем, что выуживала от больных деньги, уверяя их, что она действует силою лисьего божества, так вот не знает ли он эту волшебную лисицу, поселившуюся в доме колдуньи.
– Она все врет, – отвечал Ху, – никакой там на самом деле лисицы нет.
Вскоре Чжан встал, чтобы пойти помочиться, и вдруг слышит шепот:
– Вы только что вот говорили о старухе из южного города, колдующей от имени лисицы. О ней вам ничего не известно, что она за человек, – не так ли? Мне хотелось бы сопровождать вас туда к ней и посмотреть, что там такое. Пожалуйста, не откажите замолвить словечко за меня перед хозяином, чтобы он разрешил.
Чжан понял, что ему говорит лис-слуга, и сказал:
– Ладно.
Затем, вернувшись к столу, он стал просить лиса:
– Я хотел бы взять одного или двух из ваших слуг, чтобы пойти с ними разузнать насчет этой лисьей ведуньи. Усердно прошу вас дать им соответственное распоряжение.
Лис сказал решительно, что не стоит этого делать, но Чжан заговорил еще и еще раз об этом, и тогда лис дал согласие. Когда вслед за этим Чжан вышел, то увидел, что сама собой подошла лошадь, которую, однако, словно кто-то вел. Чжан сел и поехал, а лис говорил ему по дороге:
– Вы, господин, по дороге заметите, что вам на одежду будет попадать мелкая пыль: это от нас – мы будем ехать сзади.
И так все время они разговаривали, пока не приехали в город и затем к старухе.
Старуха, увидев Чжана, вышла ему навстречу с улыбкой и сказала:
– Дорогой барин! Что это вы вдруг изволили пожаловать?
Чжан спросил ее:
– Вот я слышал, что у тебя в доме завелась какая-то особенно чудотворящая лисица, которая по твоей молитве все делает. Так это или нет на самом деле?
Старуха, сделав важный вид, отвечала ему:
– Барину не следовало бы говорить то, что мелет какой-нибудь простой человек на улице. Зачем вы вдруг так прямо и говорите: какая-то лисица? Боюсь, как бы не прогневалась Сестра-Цветочек в моем доме.
Не успела она окончить своей речи, как в воздухе появился обломок кирпича и ударил колдунью по руке. Та зашаталась и чуть-чуть не упала.
– Барин, ваша милость, за что вы ударили старуху? – спросила она его с ужасом.
– Ты никак ослепла, старая, – смеялся Чжан. – Где это видано, чтобы человеку разбили череп, а он обвинял бы в том постороннего человека, стоящего засунув руки в рукава?
Колдунья, в полном недоумении, не знала, что делать… Пока она озиралась да ахала, ее снова ударило камнем. Она свалилась, а на нее полетела всякая мерзость и грязь, покрывшие ей все лицо, так что она стала похожа на черта. Она выла и стонала, прося Чжана велеть, чтоб это прекратилось. Чжан стал просить пощадить ее, и действительно, все остановилось. Колдунья вскочила и убежала к себе в комнату, закрылась и не решалась уже выйти.
– Ну что, – кричал ей туда Чжан, – твоя лиса похожа на мою или нет?
Колдунья принялась извиняться и каяться в своих проступках. Чжан поднял голову и, обратясь в пространство, велел больше старуху не бить. Та робко-робко вышла из комнаты, и Чжан шутливо отчитал ее, а потом вернулся домой.
С этого дня каждый раз, как ему случалось идти куда-нибудь одному по дороге, он замечал сзади себя мелкую пыль, летящую на него легкими волнами. Тогда он громко обращался к лису, и тот сейчас же отвечал, так что ошибки никогда не было. И благодаря лису Чжану теперь нечего было бояться ни волка, ни тигра, ни злодея.
Так прошло больше года. Чжан еще теснее сдружился с лисом. Как-то он спросил лиса, сколько ему лет. Тот решительно не мог вспомнить. Сказал только, что видел мятеж Хуан Чао[450], и помнит его, словно это было вчера.
Как-то раз вечером они сидели и беседовали. Вдруг в стене послышался какой-то свистящий шум, очень резкий. Чжан с удивлением спросил, что это такое.
– Это, наверное, мой старший брат, – отвечал Ху.
– Почему же вы не приглашаете его с нами посидеть? – полюбопытствовал Чжан.
– Видите ли, – объяснил ему Ху, – его путь к вечному дао еще слишком нетверд. Пока он только и любит, что таскать кур и жрать их: пожрет – и доволен.
Чжан говорит затем как-то лису:
– Про такую чудесную дружбу, как у нас с вами, можно действительно сказать, что она безоблачна, а ведь я так и не видел ни разу вашего лица. Знаете, очень уж мне это досадно!
– Пусть только будет крепка наша дружба, – отвечал лис, – этого и достаточно… К чему вам видеть мое лицо?
Однажды лис устроил выпивку, пригласил Чжана и сказал, что он с ним должен проститься.
– Куда это вы? – спрашивал Чжан.
– У меня имение в Шэньси, так я иду домой. Вот еще что: вы часто жаловались, что не видели меня в лицо. Вот теперь прошу вас запомнить черты вашего многолетнего друга, чтобы как-нибудь потом вы могли узнать меня.
Чжан осмотрелся вокруг – нигде ничего не видно.
– Пожалуйста, приоткройте дверь в спальню: я там.
Чжан сделал так, как было сказано, приоткрыл дверь и взглянул: в спальне сидел красивый юноша, смотрел на него и смеялся. Он был великолепно одет, нарядный, как бабочка. Брови и глаза были у него словно на картине. Миг – и он стал опять невидимкой. Чжан повернулся и пошел, а за собой слышал стук туфель, шаг за шагом его провожающих.