Мог ли Яранг не узнать запах человека, ненавистнее которого не существовало никого и ничего в целом свете! Ведь это же опять был он, тот, кто принес ему и близким для него людям столько несчастий! Молекулы запаха его словно застряли у Яранга в носовых проходах, въелись в поры их и не давали спокойно жить, дышать. Снова вспыхнула и заговорила с небывалой силой прежняя неутоленная ненависть…
Через заднее стекло вагона были хорошо видны блестящие нитки рельсов и большая, похожая на волка, собака, бегущая между ними. Она догоняла трамвай.
Человек со шрамом стоял вполоборота к заднему стеклу и вдруг, вздрогнув, повернул голову и впился глазами в собаку. Неужели он узнал Яранга?
Ненависть, раздражение и беспокойство промелькнули в узких бегающих глазах. Расталкивая пассажиров, он стал быстро проталкиваться вперед, к выходу, а голова нет-нет поворачивалась назад. Пробившись к передней двери и держась за металлический поручень, он размышлял, что ему следует предпринять дальше. Соскочить ли на ходу (но, пожалуй, это будет еще хуже: как раз попадешь в зубы) или, улучив момент, быстро перебраться на ближайшей остановке в другой транспорт. Последнее явно предпочтительнее.
Даже если это не проклятый Яранг, безразлично. Овчарок он терпеть не может. Лучше не попадаться им.
В этот момент поток машин преградил путь собаке. Трамвай успел проскочить, а затем, по сигналу регулировщика, наперерез Ярангу рванулся один автомобиль, другой… Пес заметался, ища лазейки между ними, но прошмыгнуть не удалось. Пришлось терпеть и ждать. А трамвай уходил дальше и дальше и скоро скрылся за углом. Когда Яранг добежал до конца квартала и повернул за угол, его и след простыл.
Глава 25. Когда в дом приходит мир…
— Странная выходка, очень странная, — говорил Алексей, выражая собаке всяческое недовольство ее поведением. Ну, в самом деле: осрамил его Яранг, отказавшись слушаться.
Яранг прибежал домой, когда обеспокоенный Алексей уже хотел идти заявлять в милицию. Пес вернулся сам, не забыл дорогу к дому. И теперь, как ни в чем не бывало, помахивал хвостом, поднимая ветер. Но что-то в его поведении было не таким, как всегда. Впрочем, разве и весь он не другой, он, прошедший войну?
Надо было видеть ликование соседских мальчишек, когда они узнали о возвращении Яранга с фронта. Они явились целой толпой и осаждали расспросами.
— Это Яранг? Да? Яранг?
— Яранг вернулся?!
— А его можно погладить? Он не укусит?
«Да, да, да», — без конца повторяла Надя. Ненадолго они утихали, а через минуту начиналось снова:
— А почему у него зуб золотой?
— А ты что, не знаешь: заболел, вот и вставили золотой… Золотой — крепче!
— Ну да! И вовсе не заболел! Его в бою ранили, дядя Алеша рассказывал, отправили в госпиталь, а там ему врач и сделал золотой зуб…
— А он ему не мешает?
— А твоему дедушке не мешает? Он целую челюсть вставил…
— А если еще будет нужно, ему опять вставят?
Ну, беда, просто невозможно ответить всем сразу и невозможно слушать без улыбки. Вот уж истинно почемучки!
— Золотой! Вот здорово! Тетя Надя, покажите!
И Надя в который уже раз открывала пасть Ярангу. Ребята заглядывали и, уважительно качая головами, отходили удовлетворенные. Теперь можно было ожидать, что скоро в городе появится много Ярангов — дворняжек, породистых, безразлично каких. Важно, что — Яранг! (Когда-то, перед войной, чуть ли не все собаки стали Джульбарсами, после того как ребята посмотрели фильм про пограничников «Джульбарс».).
А чего стоила встреча с Апельсином. Да, Апельсинка был жив и, как прежде, такой же чистый, пушистый, такой же охотник понежиться и поспать. Соседи пригрели его, пока отсутствовали хозяева.
Рыжий кот сидел на крыльце, когда инстинкт безошибочно привел овчарку к знакомому дому с палисадником. Завидев собаку, кот взъерошился, зашипел и приготовился драться. Приготовился к атаке и Яранг. Да это же старина Апельсин! Яранг первым узнал приятеля. Но забияка-кот еще долго топорщился недоверчиво и пышкал, если пес слишком уж бесцеремонно начинал обращаться с ним; несколько раз даже выпустил когти и только к концу дня наконец окончательно признал собаку, подошел и, выгнув спину, сам потерся о ее лапы.
Пришел сосед-стоматолог. Из него получился бравый военный! Он только что демобилизовался и еще не успел перейти на гражданскую одежду. С Ярангом они встретились, как старые друзья. Уходя, сосед позвал всех к себе, отдельное приглашение сделал Ярангу:
— Можешь приходить. С частной практикой покончено…
Хорошо дома! С радостно ошалевшей мордой Яранг перебегал с одного места на другое, обнюхивая знакомые предметы. Он же помнит здесь каждую вещь, хотя и отсутствовал столь долго! По-прежнему, как и встарь, висят низенько на стенке, над его законным собачьим местом, собачьи «ордена», как их в шутку называет старший хозяин. Они провисели тут всю войну и оккупацию, их не тронул никто, даже когда дом оставался без присмотра и пустовал. Алексей достал из чемодана сложенную вчетверо бумагу, развернул:
— Боевая характеристика. Отзыв о работе военно-служебной собаки Яранг. — И протянул Наде: — Надо сюда же повесить…
— Под стеклом, — сказала Елена Владимировна.
— Разумеется, под стеклом и в рамке…
Постепенно все успокаивалось, входило в привычную колею. Только Елена Владимировна, хлопоча по хозяйству, взглянет на красавца сержанта (неужто это он, их Алеша, просто не верится!) и опять всплеснет руками:
— Усищи-то, усищи!
— Я их сбрею…
— Да поноси, покрасуйся перед девчатами… Я когда молодой был, — шутит Степан Николаевич, — тоже им спуску не давал…
— Ох, уж мне, «тоже», — задержавшись против него, притворно возмутилась Елена Владимировна. — А как за мной бегал, забыл? И смотреть на тебя не хотела, на красавца такого!
— Я ему дам девчат! — вмешалась Надя. Глаза ее озорно блеснули. И тут же, чтобы скрыть внезапный румянец, она наклонилась к Ярангу.
Сели за стол. Обед, ужин, чай — все сразу.
Яранг рядом — на полу.
— Яранг! Ты не забыл, как это делается? — крикнула Надя и бросила ему тарелку, на которой лежал пирожок.
Пес мгновенно вскочил (ну и быстрота!), поймал тарелку на лету. Сидит и держит, как официант в ресторане.
— Возьми!
Тарелка оказалась на полу (целая!), пирожок исчез в глотке Яранга. Пожалуй, он проделывает это даже лучше, чем прежде.
— Надюша! — укоризненно покачала головой мать. Все такой же сорванец, хоть и пришлось перенести столько.
— Споем? — сорвалась с места Надя.
— Споем.
Вместе с Алексеем они перешли к пианино. Запели. К ним присоединились старшие. Они пели о мужестве, о дружбе, о любви к Родине, о перенесенных испытаниях, которые выдержали с честью, о сердцах бесстрашных и чистых. Обо всем этом, может быть, и не говорилось в песне, но пели они ее именно с такими чувствами. Яранг лежал, положив тяжелую голову на лапы, шевелил бровями. Может, и он думал о том же?
— А эту не забыл? — вспомнила Надя.
И снова ее тонкие пальцы забегали по клавишам. Бравурная маршеобразная мелодия разносится по дому. О, да это же об их преданном друге, об Яранге!
И крепкие зубы нам тоже нужны,
Покуда вокруг еще ходят враги!
Так певала Надя девочкой-подростком, возвращаясь вместе со сверстниками с дрессировочной площадки.
Бросив играть, Надя подскочила к Ярангу:
— Ты теперь старенький, у тебя вставные зубки, — дурачится она. — А потом тебе сделают вставную челюсть и ты будешь есть одну манную кашку, кашлять и шамкать, как все древние старички… Но ты не горюй, мы будем заботиться о тебе, любить тебя, не отдадим никому… не бойся!
Озорница, озорница!
Надя, Надежда, Надейка, милая…
— А все-таки интересно, куда он бегал? — вспомнил Алексей.
И он не догадывается, в чем дело. Ну, как втолковать им, что беда сбирается над их головами, что надо действовать, действовать, а не удивляться, не рассуждать попусту!
— Может, решил сразу наведаться к каким-нибудь приятельницам? — опять шутит Степан Николаевич. — Вспомнил старину. Смотри, Надежда, чтоб Алексей не выкинул такой же фортель…
Настроение у всех преотличное. О плохом ли думать сейчас!
Так проходит вечер.
И вот уже засуетилась старшая хозяйка, готовя постель дорогому гостю. Взбивает подушки, раскрывает чистые простыни…
Итак, Яранг снова дома. Все вернулось! Но отчего ему не лежится на обычном месте в углу, где еще со времен щенячества находится его подстилка? Переходит опять из комнаты в комнату, подолгу обнюхивает каждую вещь, словно хочет найти или узнать что-то.
Чем ближе ночь, тем беспокойнее делался Яранг, все большее волнение овладевало им. Он нервничал, перебегал от окна к окну, несколько раз вскакивал передними лапами на подоконник, чем и заслужил неудовольствие младшей хозяйки. Прикрикнув, она наградила его шлепком:
— Да ну тебя! Порвешь штору!
Под конец Яранг принялся тыкаться носом то к одному, то к другому, умоляюще заглядывал в глаза. Но это было понято по-иному, совсем не так, как надо было ему.
— Смотри, натосковался как, — переговаривались домашние.
— Никак не угомонится собака. Рад, что вернулся домой…
Не понимают. Эх, люди, ничего-то они не знают, не догадываются о самых простых вещах, когда знать так необходимо!
— Место! — скомандовала Надя, увидев, что Яранг, вздохнув, пытается устроиться на дорожке в дверях. — Нашел постель!
Вместо этого пес забился под стол в большой комнате и выглядывал из-под бахромы скатерти; потом, когда все стали расходиться по разным концам квартиры, поспешно вылез и опять переменил позицию — начал устраиваться в коридоре.
— Что он мечется? — недоумевала и сердилась Надя. — Места себе не найдет, отвык совсем… Место! Место!
— Да оставь его, — остановил отец. — Пускай ложится, где хочет. Обойдем как-нибудь…
Яранг благодарно посмотрел на него.