– Он видел меня! – кричал Чик. – Он сейчас будет здесь и вытащит нас вместе с птенцами. Скорей, скорей летим прочь отсюда!
– Нет, – грустно ответила Чирика. – Никуда я не полечу от маленьких моих птенчиков. Пусть будет, что будет.
И сколько ни звал Чик, она и с места не тронулась.
Тогда Чик вылетел из норки и стал, как сумасшедший, кидаться на Кота. А Кот лез и лез по обрыву. Тучей вились над ним ласточки, с криком летели на выручку к ним галки и пустельги.
Кот быстро вскарабкался наверх и уцепился лапой за край норки. Теперь ему оставалось только просунуть другую лапу за гнездом и вытащить его вместе с Чирикой, птенцами и яйцами.
Но в эту минуту одна пустельга клюнула его в хвост, другая – в голову, и две галки ударили в спину.
Кот зашипел от боли, повернулся и хотел схватить птиц передними лапами. Но птицы увернулись, и он кубарем покатился вниз. Ему не за что было уцепиться: песок сыпался вместе с ним, и чем дальше, тем скорей, чем дальше, тем скорей.
Птицам стало уже не видно, где Кот: с обрыва неслось только облако красной пыли. Плюх! – и облако остановилось над водой. Когда оно рассеялось, птицы увидели мокрую кошачью голову посредине реки, а сзади поспевал Чик и клевал Кота в затылок.
Кот переплыл реку и выбрался на берег. Чик и тут от него не отстал,
Кот был так напуган, что не посмел схватить его, задрал мокрый хвост и галопом помчался домой
С той поры ни разу не видели на: Красной горке Рыжего Кота.
Чирика спокойно вывела шестерых птенцов, а немного погодя и ещё шестерых, и все они остались жить в свободных ласточкиных гнёздах.
А Чик перестал задирать соседей и крепко подружился с ласточками.
Лис и мышонок
– Мышонок, мышонок, отчего у тебя нос грязный?
– Землю копал.
– Для чего землю копал?
– Норку делал.
– Для чего норку делал?
– От тебя, Лис, прятаться.
– Мышонок, Мышонок, я тебя подстерегу!
– А у меня в норке спаленка.
– Кушать захочешь – вылезешь!
– А у меня в норке кладовочка.
– Мышонок, Мышонок, а ведь я твою норку разрою.
– А я от тебя в отнорочек – и был таков!
Чей нос лучше?
Мухолов-тонконос сидел на ветке и смотрел по сторонам. Как только полетит мимо муха или бабочка, он сейчас же погонится за ней, поймает и проглотит. Потом опять сидит на ветке и опять ждёт, высматривает. Увидал поблизости Дубоноса и стал жаловаться ему на своё горькое житьё.
– Очень уж мне утомительно, – говорит, – пропитание себе добывать. Целый день трудишься-трудишься, ни отдыха, ни покоя не знаешь, а всё впроголодь живёшь. Сам подумай: сколько мошек надо поймать, чтобы сытым быть. А зёрнышки клевать я не могу: нос у меня слишком тонок.
– Да, твой нос никуда не годится, – сказал Дубонос. – То ли дело мой! Я им вишнёвую косточку, как скорлупу, раскусываю. Сидишь на месте и клюёшь ягоды. Вот бы тебе такой нос.
Услыхал его Клёст-Крестонос и говорит:
– У тебя, Дубонос, совсем простой нос, как у Воробья, только потолще. Вот посмотри, какой у меня замысловатый нос! Я им круглый год семечки из шишек вылущиваю. Вот так.
Клёст ловко поддел кривым носом чешуйку еловой шишки и достал семечко.
– Верно, – сказал Мухолов, – твой нос хитрей устроен!
– Ничего вы не понимаете в носах! – прохрипел из болота Бекас-Долгонос. – Хороший нос должен быть прямой и длинный, чтоб им козявок из тины доставать удобно было. Поглядите на мой нос!
Посмотрели птицы вниз, а там из камыша торчит нос длинный, как карандаш, и тонкий, как спичка.
– Ах, – сказал Мухолов, – вот бы мне такой нос!
– Постой! – запищали в один голос два брата-кулика – Шилонос и Кроншнеп-Серпонос. – Ты ешё наших носов не видал.
Поглядел Мухолов и увидал перед собой два замечательных носа: один смотрит вверх, другой – вниз, и оба тонкие, как иголка.
– Мой нос для того вверх смотрит, – сказал Шилонос, – чтоб им в воде всякую мелкую живность поддевать.
– А мой нос для того вниз смотрит, – сказал Кроншнеп-Серпонос, – чтоб им червяков да букашек из травы таскать.
– Ну, – сказал Мухолов, – лучше ваших носов не придумаешь!
– Да ты, видно, настоящих носов и не видал! – крякнул из лужи Широконос. – Смотри, какие настоящие-то носы бывают: во-о!
Все птицы так и прыснули со смеху, прямо Широконосу в нос: «Ну и лопата!»
– Зато им воду щелокчить-то как удобно! – досадливо сказал Широконос и поскорей опять кувырнулся головой в лужу.
– Обратите внимание на мой носик! – прошептал с дерева скромный серенький Козодой-Сетконос. – У меня он крохотный, однако служит мне и сеткой, и глоткой. Мошкара, комары, бабочки целыми толпами в сетку-глотку мою попадают, когда я ночью над землёй летаю.
– Это как же так? – удивился Мухолов.
– А вот как! – сказал Козодой-Сетконос да как разинет зев, – все птицы так и шарахнулись от него.
– Вот счастливец! – сказал Мухолов. – Я по одной мошке хватаю, а он ловит их сразу сотнями!
– Да, – согласились птицы, – с такой пастью не пропадёшь!
– Эй вы, мелюзга! – крикнул им Пеликан-Мешконос с озера. – Поймали мошку – и рады. А того нет, чтобы про запас себе что-нибудь отложить. Я вот рыбку поймаю – и в мешок себе отложу, опять поймаю – и опять отложу.
Поднял толстый Пеликан свой нос, а под носом у него мешок, набитый рыбой.
– Вот так нос! – воскликнул Мухолов. – Целая кладовая! Удобней уж никак не выдумаешь!
– Ты, должно быть, моего носа ещё не видал, – сказал Дятел. – Вот полюбуйся!
– А что ж на него любоваться? – спросил Мухолов. – Самый обыкновенный нос: прямой, не очень длинный, без сетки и без мешка. Таким носом пищу себе на обед доставать долго, а о запасах и не думай.
– Нельзя же всё только об еде думать, – сказал Дятел-Долбонос. – Нам, лесным работникам, надо инструмент при себе иметь для плотничных и столярных работ. Мы им не только корм себе добываем, но и дерево долбим: жилище устраиваем, и для себя и для других птиц. Вот у меня какое долото!
– Чудеса! – сказал Мухолов. – Столько носов видел я нынче, а решить не могу, какой из них лучше. Вот что, братцы: становитесь вы все рядом. Я посмотрю на вас и выберу самый лучший нос.
Выстроились перед Мухоловом-Тонконосом Дубонос, Крестонос, Долгонос, Шилонос, Широконос, Сетконос, Мешконос и Долбонос.
Но тут упал сверху серый Ястреб-Крючконос, схватил Мухолова и унёс себе на обед.
А остальные птицы с перепугу разлетелись в разные стороны.
Кто чем поёт?
Слышишь, какая музыка гремит в лесу? Слушая её, можно подумать, что все звери, птицы и насекомые родились на свет певцами и музыкантами.
Может быть, так оно и есть: музыку ведь все любят, и петь всем хочется. Только не у каждого голос есть.
Вот послушай, чем и как поют безголосые.
Лягушки на озере начали ещё с ночи. Надули пузыри за ушами, высунули головы из воды, рты приоткрыли…
«Ква-а-а-а-а!..» – одним духом пошёл из них воздух.
Услыхал их Аист из деревни. Обрадовался:
– Целый хор! Будет мне чем поживиться!
И полетел на озеро завтракать. Прилетел и сел на берегу. Сел и думает:
«Неужели я хуже лягушки? Поют же они без голоса. Дай-ка и я попробую».
Поднял длинный клюв, застучал, затрещал одной его половинкой о другую, – то тише, то громче, то реже, то чаще: трещотка трещит деревянная, да и только! Так разошёлся, что и про завтрак забыл.
А в камышах стояла Выпь на одной ноге, слушала и думала:
«Безголосая я цапля! Да ведь и Аист – не певчая птичка, а вон какую песню наигрывает».
И придумала: «Дай-ка на воде сыграю!»
Сунула в озеро клюв, набрала полный воды да как дунет в клюв! Пошёл по озеру громкий гул:
«Прумб-бу-бу-бумм!..» – словно бык проревел.
«Вот так песня! – подумал Дятел, услыхав Выпь из лесу. – Инструмент-то у меня найдётся: чем дерево не барабан, а нос мой чем не палочка?»
Хвостом упёрся, назад откинулся, размахнулся головой – как задолбит носом по суку!
Точь-в-точь – барабанная дробь.
Вылез из-под коры Жук с предлинными усами. Закрутил, закрутил головой, заскрипела его жёсткая шея – тоненький-тоненький писк послышался.
Пищит усач, а всё напрасно; никто его писка не слышит.
Шею натрудил – зато сам своей песней доволен.
А внизу, под деревом, из гнезда вылез Шмель и полетел петь на лужок. Вокруг цветка на лужку кружит, жужжит жилковатыми жёсткими крылышками, словно струна гудит.
Разбудила шмелиная песня зелёную Саранчу в траве. Стала Саранча скрипочки налаживать. Скрипочки у неё на крылышках, а вместо смычков – длинные задние лапки коленками назад. На крыльях – зазубринки, а на ножках зацепочки.
Трёт себя Саранча ножками по бокам, зазубринками за зацепочки задевает – стрекочет.
Саранчи на лугу много: целый струнный оркестр.
«Эх, – думает долгоносый Бекас под кочкой, – надо и мне спеть! Только вот чем? Горло у меня не годится, нос не годится, шея не годится, крылышки не годятся, лапки не годятся… Эх! Была не была, – полечу, не смолчу, чем-нибудь да закричу!»
Выскочил из-под кочки, взвился, залетел под самые облака. Хвост раскрыл веером, выпрямил крылышки, перевернулся носом к земле и понёсся вниз, переворачиваясь с боку на бок, как брошенная с высоты дощечка. Головой воздух рассекает, а в хвосте у него тонкие, узкие пёрышки ветром перебирает. И слышно с земли: будто в вышине барашек запел, заблеял.
А это Бекас.
Отгадай, чем он поёт?
Хвостом!
Чьи это ноги?
Летал жаворонок высоко над землёй, под самыми облаками. Поглядит вниз – сверху ему далеко видно – и поёт:
Я ношусь под облаками,
Над полями и лугами,
Вижу всех, кто подо мной,
Всех под солнцем и луной.
Устал петь, спустился и сел на кочку отдыхать. Вылезла из-под дерева Медянка и говорит ему:
– Сверху ты всё видишь, – это правда. А вот снизу никого не узнаешь.