– Это он, – говорила, дрожа, Зинька. – Это невидимка. Он всюду: и в лесу, и в поле, и здесь, на реке.
– Невидимок не бывает, – говорил Зинзивер. – Я выслежу его, вот постой!
И он целыми днями вертелся среди голых веток на верхушках старых ив-ракит: высматривал с вышки таинственного врага. Но так ничего и не заметил подозрительного.
И вот вдруг – в последний день месяца – стала река. Лёд разом покрыл её и больше уж не растаял.
Утки улетели ещё ночью.
Тут Зиньке удалось наконец уговорить Зинзивера покинуть речку: ведь теперь враг мог легко перейти к ним по льду. И всё равно Зиньке надо было в город: узнать у Старого Воробья, как называется новый месяц.
Полетели синички в город.
И никто, даже Старый Воробей, не мог им объяснить, кто этот невидимый страшный разбойник, от которого нет спасенья ни днём, ни ночью, ни большим, ни маленьким.
– Но успокойтесь, – сказал Старый Воробей. – Здесь, в городе, никакой невидимка не страшен: если даже он посмеет явиться сюда, люди сейчас же застрелят его. Оставайтесь жить с нами в городе. Вот уже начался месяц декабрь – хвостик года. Пришла зима. И в поле, и на речке, и в лесу теперь голодно и страшно. А у людей всегда найдётся для нас, малых пташек, и приют и еда.
Конечно, Зинька с радостью согласилась поселиться в городе и уговорила Зинзивера. Сперва он, правда, не соглашался, хорохорился, кричал:
– Пинь-пинь-черр! Никого не боюсь! Разыщу невидимку!
Но Зинька ему сказала:
– Не в этом дело, а вот в чём: скоро будет Новый год. Солнышко опять начнёт выглядывать, все будут радоваться ему. А спеть ему первую весеннюю песенку тут, в городе, никто не сможет: воробьи умеют только чирикать, вороны только каркают, а галки – галдят. В прошлом году первую весеннюю песенку солнцу спела тут я. А теперь её должен спеть ты.
Зинзивер как крикнет:
– Пинь-пинь-черр! Ты права. Это я могу. Голос у меня сильный, звонкий – на весь город хватит. Остаёмся тут!
Стали они искать себе помещение. Но это оказалось очень трудно.
В городе не то, что в лесу: тут и зимой все дупла, скворечни, гнёзда, даже щели за окнами и под крышами заняты. В том воробьином гнёздышке за оконницей, где встретила ёлку Зинька в прошлом году, теперь жило целое семейство молодых воробьёв.
Но и тут Зиньке помог Старый Воробей. Он сказал ей:
– Слетайте-ка вон в тот домик, – вон – с красной крышей и садиком. Там я видел девочку, которая всё что-то ковыряла долотом в полене. Уж не готовит ли она вам – синичкам – хорошенькую дуплянку?
Зинька и Зинзивер сейчас же полетели к домику с красной крышей. И кого же они первым делом увидели в саду, на дереве? Того страшного бородатого охотника, который чуть насмерть не застрелил Зинзивера.
Охотник одной рукой прижимал дуплянку к дереву, а в другой держал молоток и гвозди. Он наклонился вниз и крикнул:
– Так, что ли?
И снизу, с земли, ему ответила тоненьким голоском Манюня:
– Так, хорошо!
И бородатый охотник большими гвоздями крепко прибил дуплянку к стволу, а потом слез с дерева.
Зинька и Зинзивер сейчас же заглянули в дуплянку и решили, что лучшей квартиры они никогда и не видели. Манюня выдолбила в полене уютное глубокое дуплишко и даже положила в него мягкого, тёплого пера, пуха и шерсти.
Месяц пролетел незаметно, никто не беспокоил тут синичек, а Манюня каждое утро приносила им еду на столик, нарочно приделанный к ветке.
А под самый Новый год случилось ещё одно – последнее в этом году – важное событие: Манюнин отец, который иногда уезжал за город на охоту, привёз невиданную птицу, посмотреть на которую сбежались все соседи.
Это была большущая белоснежная сова, – до того белоснежная, что, когда охотник бросил её на снег, сову только с большим трудом можно было разглядеть.
– Это злая зимняя гостья у нас, – объяснял отец Манюне и соседям, – полярная сова. Она одинаково хорошо видит и днём и ночью, и от её когтей нет спасенья ни мыши, ни куропатке, ни зайцу на земле, ни белке на дереве. Летает она совсем бесшумно, а как её трудно заметить, когда кругом снег, – сами видите.
Конечно, ни Зинька, ни Зинзивер ни слова не поняли из объяснения бородатого охотника. Но оба они отлично поняли, кого убил охотник. И Зинзивер так громко крикнул «Пинь-пинь-черр! Невидимка!» – что сейчас же со всех крыш и дворов слетелись все городские воробьи, вороны, галки – посмотреть на чудовище.
А вечером у Манюни была ёлка, дети кричали и топали, но синички нисколько на них за это не сердились. Теперь они знали, что с ёлкой, украшенной огнями, снегом и игрушками, приходит Новый год, а с Новым годом возвращается к нам солнце и приносит много новых радостей.
Паучок-пилот
Жил-был маленький паучок. была у него страшная паучиха-мамаша и множество братишек и сестрёнок.
И вот в один прекрасный осенний день наш паучок потихоньку убежал от паучихи, от всех своих братишек и сестрёнок, залез на высокий стебель и начал ткать паутинку: решил сплести тенёта, ловить мух и комаров – зажить своим домком.
Но только он стал выпускать из себя паутинку, глядь – бежит мохнатое страшилище: ни шеи, ни хвоста – голова да брюхо, восемь ног, восемь глаз – все враз на нас! Это была паучиха – его мамаша.
Ужасно испугался паучок. У пауков ведь так: паучиха долго таскает на себе мешок, набитый детишками. Бережёт их от дождя и холода, от всех хищников. С опасностью для собственной жизни защищает их от всех врагов. А подрастут паучишки, разбегутся кто куда – и кончено: мамаше на глаза не попадайся – съест!
Наш паучок как увидал паучиху, так со всех ног наутёк: со стебля на листок, с листка на цветок, на одуванчик. Осень тихая стояла, солнечная, – одуванчики в ту пору опять зацвели.
На цветке на одуванчике собрал паучок все свои восемь ног вместе – к голове. Брюшко к небу… А внизу на земле муравьи собрались, букарашки разные, сам жук-олень пришёл, – и смотрят, что такое паучок делать собрался? И паучиха сюда приближается.
Паучок из себя паутинку пустил. Длиннее, длинней выпускает… И зацепилась паутинка за стебель. Тут пошёл паучок с цветка на стебель. Тихонько идёт, еле ножками перебирает. А сам паутинку всё ткёт, ткёт… Уж длинной петлёй паутинка завилась.
А паучиха к одуванчику подошла, на стебель лезет. Паучок как припустит – к ней вниз! Голову, что ли, потерял со страху?!
Добежал до места, где его паутинка за стебель зацепилась, – раз её! – и откусил как ниточку.
Ветерок дохнул – паутинку мотнул – оторвал паучка от травинки. Паучок лёгонький – пушинка! Летит себе на паутинке.
Паучиха так не может: тяжела. Слезла поскорей с одуванчика – побежала догонять паучка: спустится же где-нибудь!
Коротка паутинка, – летит паучок над самой травой.
Летел-летел – да за какую-то травинку и зацепил.
Глядь – это не травинка, а длинный ус зелёного кузнечика-скачка!
Рассердился кузнец – как тряхнёт усом! Паутинка порвалась – отлетел паучок далеко в траву.
Да ведь это не спасенье: живо и тут паучиха найдёт!
Где она? – Вылез паучок посмотреть на голубой цветок цикория.
Откуда ни возьмись – две страшные осы на него! Полосатые как тигры, крылатые как ястребы, спереди челюсти-жвала, позади – смертоносные жала! Спешат, жужжат, – обе сразу бросились – да в воздухе и столкнулись – на землю упали. Только тем и спасся.
А сзади уж ещё две летят.
Ну, паучок не стал ждать: пал вниз – и спрятался в траве.
Спрятался – и видит: висит на кусту большая серая роза – осиное гнездо.
Собрал паучок ножки, брюшко вверх – и паутинку ткёт, ткёт, ткёт!.. Ветерок дохнул, паутинку мотнул, паучка сорвал, – паучок дальше помчал.
Летел, летел, да – хлясь! – опять за что-то паутинка задела!
Повис паучок вниз головой – и видит: на земле под ним слизняк-мягкотел с витиеватым домиком на спине. Две длинные, две короткие мягкие булавочки выставил.
Кругом оглянулся паучок – сразу про булавки забыл!
Кругом – огромные рыжие мыши!
Но так ему со страху показалось: это были всего только мыши-малютки. Они даже паучкам не опасны.
Одна мышь-малютка лезет на стебель, другая сидит на земле, колосок в ручках держит и пастишку разинула: смешно ей, как паучишка на ниточке раскачивается вверх ногами. А за ней на траве замечательно свито гнёздышко из соломинок.
Паучку стыдно стало, что он мышей-малюток так испугался. Они спрашивает у хохотуньи вежливенько:
– Это ваш домик тут на траве?
– Самый наш, – отвечает мышка. – Мы в нём всей семьёй живём.
– Скажите, пожалуйста, – а что это у вас в руках?
– Вот смешной! Не видишь разве: колосок. В кладовку несу: на зиму запас собираем.
– А скажите, пожалуйста, – что такое «зима»?
– Ой, да ты и глупенький! Разве тебе мама не говорила, что скоро пойдут дожди, дожди… Ветры сорвут с кустов платье… станет холодно-холодно!.. Залетают снежинки – белые такие ледяные мушки, – засыплют всю землю. Тогда нечего станет грызть, нечем станет брюшко себе набивать. А зима долгая-предолгая, – и кто не запасёт себе на зиму зерна, тот с голоду помрёт.
– Какой ужас! – сказал паучок. – А как же я? Я совершенно не умею собирать себе на зиму запасы.
– Поди-кась ко мне, – промямлил снизу чей-то мятый голосок. – Я тоже запасов себе не коплю.
Это шептал слизняк-мягкотел со своим домиком на спине. Чтобы лучше слышать, паучок спустился к нему на листок ромашки.
– Ты сделай, как я, – сказал слизняк. – Начнёт холодеть, – я утянусь в свой домик весь с головой, замкнусь в нём – и спать! Ловко?
– Ловко-то оно ловко, – сказал паучок. – А как мне быть, если у меня домика-то нет?
– Н-не знаю, – промямлил слизняк. – Поди вон к шмелям. Шмели – не осы, тебя не тронут. А домик из себя делать тоже не умеют.
Паучок побежал к шмелям. Мохнатые шмели сказали паучку:
– А ты собери всё своё семейство – и сделайте себе такую землянку, как у нас. Первым делом свою мамашу зови. У нас мамаша всем домом правит.