— Более всего грустно от того, что отец так никогда и не узнает, что я простила его. Что мы с Гарри простили его…
Миссис Тингхэм взяла со стола фотографию в серебряной рамке и протянула ее Вилли.
— Это мой отец.
Взглянув на фотографию, Вилли обмер — на него глядело то же лицо, которое привиделось ему вчера вечером. Но об этом обстоятельстве он решил умолчать.
Затем миссис и мистер Тингхэм долго благодарили Вилли и, как он ни отбивался, заставили его отобедать с ними, так что ни на Рождественскую ярмарку, ни на встречу с друзьями Вилли уже не успевал. Но вот что удивительно — расстроенным по этому поводу он себя вовсе не чувствовал, а даже наоборот. Покинув чету Тингхэм, Вилли неторопливым шагом дошел до Гайд-парка и долго бродил там вдоль Серпантина. Домой он вернулся уже затемно и, почувствовав невероятную усталость, сразу улегся спать.
Той ночью пошел первый снег — не белая крупа, не ледяная морось, а настоящий, похожий на гусиный пух, снег, который не таял на мостовых и на крышах, и вскоре улицы ночного города из черных превратились в серебряные.
В доме мистера и миссис Тингхэм было тихо. Гарри давно спал, а Мэри сидела возле камина, снова и снова перечитывая письмо. Вдруг какая-то тень скользнула по каминной полке.
— Гарри? — вполголоса позвала Мэри Тингхэм.
— Нет, это не Гарри, — донеслось до Мэри, и тут она увидела, что в кресле в дальнем, неосвещенном углу комнаты кто-то сидит. Испуг быстро сменился узнаванием.
— Папа? Это ты?!
— Это я. Только не пугайся. Я не злое привидение. Я даже два с половиной часа просидел в телефонной будке на углу, ожидая, пока все соседи улягутся, и я смогу пробраться сюда незамеченным. Не хотелось никого пугать…
— Папа…
— Мэри…
А снег все валил и валил, и какой-то подвыпивший джентльмен, выходя из паба «Петух и сырная голова», не удержался и слепил снеговика прямо на крыльце полицейского участка.
Проснувшись следующим утром, Вилли обнаружил на столе огромный сверток. Коричневая оберточная бумага была крест-накрест перевязана бечевкой, под которую был подсунут конверт, на котором было написано «Мистеру Уильяму Фиббзу». Насколько Вилли помнил, никогда в жизни никто не называл его «Уильямом», и уж тем более «мистером» — тем приятнее было держать в руках этот явно дорогой конверт из тисненой голубой бумаги. Внутри конверта лежали две карточки. Надпись на первой гласила:
Уважаемый мистер Фиббз!
Мы с мужем хотели бы еще раз выразить Вам нашу глубочайшую признательность за Ваш вчерашний визит. Надеюсь, вы не откажетесь принять от нас небольшой подарок, который, мы надеемся, поможет вам в осуществлении Ваших планов на будущее.
Веселого Вам Рождества и счастливого Нового года!
Всегда Ваши,
Нетерпеливо разорвав обертку, Вилли развернул подарок и не сдержался — отскочил на середину комнаты, подпрыгнул и, кажется, вдобавок ко всему захлопал в ладоши. В свертке оказалось прекрасное серое пальто из настоящей шотландской шерсти, выделки еще более деликатной, чем на пальто мистера Фредерика Риз-Джонза, с кожаными заплатками на рукавах и настоящими костяными пуговицами. Но, развернув пальто, Вилли обнаружил, что под ним лежит кое-что еще. Здесь Вилли вновь исполнил туземный танец с прыжками и хлопаньем в ладоши, потому что «кое-чем» оказался великолепный форменный сюртук с блестящими серебряными пуговицами. Обе вещи имели метки одного из дорогих магазинов на Бонд-Стрит. Вилли захотел тут же примерить и пальто, и сюртук, как вдруг вспомнил о второй карточке, вложенной в голубой конверт. Надпись на ней гласила:
Молодой человек!
Позвольте выразить вам благодарность за то, что передали дочери мое письмо. Я надеюсь, что Ваши надежды на улучшение условий работы оправдаются в наступающем году.
Также ставлю вас в известность, что я забрал у Вас свое пальто — здесь иногда бывают такие сквозняки! А мой ревматизм с переменой места жительства никуда, увы, не делся.
Однако я думаю, что эта утрата не очень огорчит Вас — мне стало известно, что Мэри и Гарри приготовили для Вас подарок.
С наилучшими пожеланиями,
Вилли посмотрел на вешалку возле двери и увидел на ней только свою кепку и проеденный молью шарф. Пальто и правда исчезло, но Вилли лишь улыбнулся. Сразу после Рождества он напишет мистеру Дэбенхэму и попросит назначить встречу.
А пока Вилли собирался натянуть на себя оба дырявых свитера и отправиться, как обычно, на работу.
Воскресное чаепитие
— А слыхали, милочка, что учудил наш старый приятель Бен Липскотт в почтовом отделении на Чаринг-Кросс?
— Нет, не слыхала! Какие, однако, изумительные эти миндальные корзиночки! И до чего ароматный чай! Достойное заведение, в следующий раз можно пригласить сюда миссис Тубз и Салли Данхэм, а то они, неровен час, совсем закиснут там, в своем Ричмонде… Так что там Бен? Он же, если мне память не изменяет, в свое время служил почтальоном как раз в этом самом отделении — на Чаринг-Кросс?
— Именно так! Проработал двадцать восемь лет без нареканий — вплоть до того прискорбного случая со взрывом парового котла, ну, вы наверняка слышали…
— Да, да, дорогуша, я помню этот случай — такое несчастье…
— И вот теперь, вообразите, Бен Липскотт вбил себе в голову, что он снова может получить место! В том же самом почтовом отделении!
— Разрази меня гром!
— Вот и я так же сказала, когда услышала эту историю! Однако, это еще далеко не все. Позвольте, я подолью вам чаю. Сначала Бен написал письмо управляющему — мол, так и так, чувствую себя по-прежнему работоспособным и готов в любой момент приступить к исполнению обязанностей…
— Воображаю, какой там сделался переполох! О, и шоколадный пудинг у них недурен!
— Ну, поначалу-то переполоха не было — и управляющий, и его секретарь решили, что кто-то просто глупо пошутил. Однако после первого письма последовало второе, за ним — третье, за третьим — четвертое, и тон этих писем становился все более раздраженным, а затем и вовсе стал угрожающим. В пятом письме Бен выражал негодование по поводу того, что его послания остаются без ответа, и обещал, что если и это письмо будет проигнорировано, то он перейдет к активным действиям.
— Надо же! И кто бы мог подумать, что тихоня Бен Липскотт способен…
— Вы, милочка, послушайте, что было дальше! Через неделю после пятого письма управляющий явился утром на службу первым и обнаружил, что все поверхности в помещении почты, включая даже гипсовый бюст Ее Величества и спрятанные в углу за конторкой сапоги посыльного Спайкса, обклеены почтовыми марками! Вообразите — стены, столы, пол, потолок — решительно все! Злоумышленник — а это, несомненно, был наш Бен — израсходовал весь запас почтовых марок, какой был в отделении, причем интересно вот что: самыми дорогими марками — по три шиллинга и семь пенсов за штуку — был обклеен бюст Ее Величества, а самыми дешевыми — по пенсу за дюжину — стол управляющего!
— Что ж, Бену не откажешь в чувстве юмора!
— Ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха!
— Понадобилось два дня, чтобы отклеить все эти марки, и конечно, использовать их по назначению уже было нельзя — такие убытки! Но Бен на этом не остановился!
— Продолжайте же, дорогуша, не томите!
— Пять дней назад все тот же управляющий в час открытия отделения обнаружил, что все посылки и бандероли, аккуратно упакованные и подготовленные к погрузке в почтовый вагон накануне вечером, оказались вскрыты, а их содержимое в беспорядке разбросано по полу!
— Господи Иисусе!
— Две детали особенно приглянулись газетчикам: шарф из шотландской шерсти, в который был заботливо укутан бюст Ее Величества, и апельсиновый мармелад, вывернутый из банки и тщательно размазанный по письменному столу и стулу управляющего.
— Ну, Бен! И неужто после этого он на что-то надеется?!
— Так и это еще не все! Позавчера Бен снова навестил отделение — причем не ночью, а когда было присутствие!
— Матерь Божья! И что же, его видели?!
— О, будьте покойны, милочка — видели, да еще как! Причем Бен приготовил для визита свое последнее обличье!
— Последнее?! Он совсем спятил!
— Можете себе представить! Обличье человека, рядом с которым взорвался паровой котел! Конечно, были обмороки, истерики… Отделение пришлось закрыть, управляющий мечется между полицией и страховым агентством, но мы же с вами понимаем — в таких случаях никогда ничего нельзя доказать…
— Да уж… Ну, будем надеяться, что Бен уже утолил свою жажду мщения, и вскоре успокоится… А скажите, дорогуша, кто посоветовал вам это дивное место? Давно не ела я такой прекрасной выпечки!
— Рада, что вам здесь по душе! Эмили Чизвик рассказала мне об этом заведении. Она здесь служила официанткой полтора года назад, бедное дитя, упокой господи ее душу…
— Да, да, такая печальная история с Эмили! Но до чего славное кокосовое печенье! Непременно позовем сюда миссис Тубз и Салли Данхэм в следующее воскресенье!
— Флоренс! Ты куда провалилась, чтоб тебя черти съели!
— Я здесь, миссис Три! Я готовлю чай для третьего столика!
— Какого же черта ты готовишь чай для третьего столика, когда господа за восьмым уже двадцать минут ждут своего заказа! Они уж два раза жаловались!
— Но миссис Три! Я же давным-давно все приготовила для них! Чай, шоколадный пудинг, кокосовое печенье и миндальные корзиночки! Вон же поднос на стойке!
— Да?! А ты глядела на тот поднос?! Нет? Так погляди! Пустой чайник и куча крошек!
— Ох, миссис Три… не понимаю… я же точно все клала… ума не приложу…
— Обещаю тебе, Флоренс Дигби, что если ты сейчас же не включишь мозги и не вспомнишь, для чего тебе глаза, то кончишь свои дни, как Эмили Чизвик! Она вот тоже так — вечно спала на ходу и, в конце концов, угодила под экипаж! Бегом к восьмому столику!