Черный человек печально улыбнулся.
– Вы знаете, из-за чего распался Советский Союз? – спросил он.
– Нет, – честно ответил Президент.
– СССР сгубило всенародное похмелье, – горько молвил черный человек. – Предупреждал я Андропова, что русский человек без водки звереет… Ощущает без нее со всею остротой экзистенциальную пустоту… Пробуждается от векового волшебного сна в своей однушке с драными обоями и продавленным диваном… И что ему делать?.. А тут в одночасье проснулась вся страна…
Президент, бледный и решительный, как Лермонтов на дуэли, пошатнулся, но выстоял.
– Мы выдержим, – произнес он. – Завтра по телевизору я объявлю о начале всероссийской антиалкогольной кампании. И пусть нам придется заплатить страшную цену, пусть я лишусь своего места и даже головы… Но через поколение, когда несчастные, пораженные нанороботами, вымрут, русский человек вновь станет самим собой. И Россия вернется на свой исконный, ей одной начертанный путь. Я верю в это. Верю!
– От себя предложил бы не ждать, пока они вымрут самостоятельно… – неразборчиво добавил черный человек.
Но Президент, к счастью, не расслышал его.
– Что же делать с Чубаккой? – спросил он сам себя.
– Тут в подвале есть дыба, – ненавязчиво сказал черный человек, направляясь к потайной дверке. – Но, думаю, вы постепенно и сами разберетесь. Мне пора. Спасибо за внимание.
– Постойте! – воскликнул Президент. – Как вас по имени-отчеству…
– Иван Васильевич, – через плечо сказал черный человек.
– Это совсем как… Совсем как… – в горле у Президента пересохло, и он перекрестился еще раз. – Но как?!
– В свое время удачно продал душу, еще когда курс был хороший, – осклабился черный человек. – Могу, кстати, познакомить на будущее…
– Нет, спасибо, – открестился Президент. – Но вы так современно рассуждаете… И язык…
– Телик смотрю, – пожал плечами черный человек.
– И вы тут… всегда были? – робко поинтересовался Президент.
– Ну да. Не мог оставить свою страну без присмотра. Вот помогаю иногда советом хорошим людям.
– Но как… Ведь времена другие совсем… Россия другая!
Иван Васильевич криво усмехнулся, хрустнул узловатыми пальцами, глянул еще раз в окно.
– Да, по большому счету, что изменилось-то? – подмигнул он Президенту. – Ничего не изменилось!
Тот отвернулся на миг, шагнул к столу за сигаретами и услышал тут же, как хлопнула дверка. Стремительно оглянулся – в кабинете не было никого. Бросился к потайному ходу, но тот исчез бесследно, и Президент не нашел даже лишнего шва на плотно пригнанных декоративных панелях.
– Чертовщина… От одиночества, может, мерещится… Как Карлсон Малышу, – он хихикнул, но даже эхо не поддержало его.
Президент подошел к окну, распахнул его, махнул приподнявшемуся беспокойно снайперу на Спасской башне – пока отбой, мол, – и вдохнул полной грудью сырой московский воздух. Со стороны Красной площади до его слуха долетел чей-то истошный вопль. Нет, не примерещилось.
– Начинается… – глухо выговорил Президент.
Сергей Ильич разогнулся, отряхнул штаны, недоуменно оглядел крашенные бурым маслом стены, заблеванные бетонные ступени, утыканный вековыми окурками подоконник, унылый, закиданный бутылками двор, синюшного хлюпика в грязном пиджаке поверх олимпийки, в лице которого было нечто нездешнее… И ему захотелось кричать от ужаса.
– Слышь, Славик, – пробуя на вкус слова, тихо-тихо сказал Сергей Ильич. – А что это мы здесь делаем-то?
Deus ex Machina
Все было кончено.
– Как это так? – Чистяков опустился в кресло. – Это как же это так?
Остановив на Председателе бессмысленный рыбий взгляд, он икнул и полез в штаны за корвалолом. Председатель, жирный функционер в железных, каких-то эсэсовских очках, пожал плечами.
– Ничего личного, Сергей Васильевич, – бесстрастно, бездушно даже произнес он. – Такие цифры.
– Не может быть таких цифр! Неоткуда таким цифрам взяться! – неуверенно сказал Сергей Васильевич. – У нас все за меня… Меня народ любит. Они за меня… Горы свернуть…
– Ошибки тут никакой нет. Машина выдала.
– Но это же… Это же все. Это приговор мне, понимаете? – неожиданно высоким голосом, будто это в нем пятилетний мальчишка заговорил, всхлипнул Чистяков.
– Не драматизируйте, – строго блеснул линзами Председатель. – Жизнь человека не заканчивается с уходом из…
– Не погубите! – Сергей Васильевич сполз на пол и на карачках двинулся вперед – в последний и решительный бой.
– Я ничего не могу сделать.
Функционер даже не шелохнулся – не сделал ни попытки поднять Сергея Васильевича, старика, с колен, ни убраться с его пути. Хоть отшатнулся бы! Ничуть не бывало. Сергей Васильевич, как подбитая фрицами тридцатьчетверка, полз на него, а тот, словно окопанный девяностотонный фашистский панцер, стоял недвижимо. Подпускал поближе…
– Я участник войны, – пошел на таран Чистяков.
– Вы проиграли, – дал залп в упор функционер.
Но Сергей Васильевич на последнем издыхании добрался-таки до серых брюк лысого и ухватился за штанину.
– Отмените результаты! Еще не поздно. Вы же председатель Избиркома! Вы же все можете!
– Сергей Васильевич, – одернул его Председатель. – «Единая Россия» проиграла выборы в нашей области. Вам придется уйти. Ваши ошибки будет исправлять другой чиновник. И я больше не собираюсь это повторять.
– Да, господибожемой, впервой нам, что ли? – суетливо залопотал, заискивающе заулыбался Сергей Васильевич. – Но мы же всегда по-человечески мы… Тут прибавим, тут убавим, тут у нас дурдом проголосует, тут тюрьма поддержит единогласно, тут морг, да и студенты на многое еще способны! А пенсионеры… Мы по деревням вихрем промчимся с обозом, с гуманитарной помощью, все как один наши будут, шутка ли – проднабор за галочку получить! Они душу бы за такое отдали запросто, а тут ее всю целиком и не просят – разбивай траншами и раз в четыре года торгуй себе…
– По новому законодательству – раз в пять лет, – холодно поправил его Председатель Избиркома.
– А мы им водочки и тушенки добавим банку, чтобы на пять лет хватило! – не унывал Чистяков. – Вы просто, Игорь Борисович, результаты не объявляйте пока… Пусть еще посчитают… Человеческий фактор… А мы поднапряжемся и соберем голоса. Авралом. Будет! Все будет, обещаю!
– Исключено, – покачал головой Председатель. – Народ сделал свой выбор.
– Мой народ не пойдет против меня! – закусил удила Сергей Васильевич.
– Это не ваш народ, а государственный, – осадил его функционер. – И живет он в интересах государства. А не в ваших. Если народ проголосовал против вас, значит…
– Батюшка! Да что же мы, всерьез народ слушать будем? – как на помешанного посмотрел на функционера Сергей Васильевич. – Это с каких это пор? Ведь темные же люди!
Председатель Избиркома пожал плечами и внимательно посмотрел на наручные часы.
– Да почему?! Почему?! Что я вам сделал? За что вы меня?! – захрипел Сергей Васильевич. – Меня же сразу зароют… Из Москвы пришлют и зароют… Человеческий фактор, а? Задержечка?.. Сделайте, христомбогом прошу! А за мной не заржавеет! Вот дачку – три гектара в заповеднике, например…
– Нет больше человеческого фактора. Машина считает, – сказал функционер.
– Но вы же человек! Вы ведь главнее машины! – непонимающе глядя на Председателя снизу вверх, пробормотал Сергей Васильевич. – Что же мы это, позволим каким-то мертвым ящикам собой распоряжаться?!
– Это не мертвый ящик, – зачем-то кинув в угол извиняющийся взгляд, сказал Председатель. – Это Государственная Автоматизированная Система «Выборы». Вершина научной мысли.
– Это всего лишь машина! Машина!
Сергей Васильевич вскочил на ноги – хрумкнула спина – и, хромая, кинулся в тот самый угол, куда только что смотрел Председатель.
– Я уничтожу ее! – кричал он. – Уничтожу!
Поросшие седым волосом кулаки ударили в хромированный корпус машины, но ему не удалось сдвинуть ее хотя бы и на миллиметр.
Весила она, должно быть, не меньше центнера. Костяшки пальцев покрылись медленной стариковской кровью.
– Вандалоустойчивая модель, – сказал Председатель, и в жестяном голосе его слышалась оппенгеймеровская гордость-гордыня. – И не старайтесь, Сергей Васильевич. Это же просто одна из местных станций. Центральная-то находится в Москве, и до нее уж вы не доберетесь. Все. Не будет больше подтасовок, подкупов, мертвых душ, взяток, угроз, вмешательства органов… Все теперь будет четко, как в швейцарских часах. Все прозрачно.
– Чему радуетесь?! – потряс головой Сергей Васильевич. – Чему радуетесь, убогий вы человек! Это же конец мира, каким мы его знаем!
Он не желал сдаваться. И ему было некуда отступать.
Сергей Васильевич жил ради власти, и только власть подпитывала его, вдыхала жизнь в его тело. Она была для него как свежая кровь для пожилого вурдалака: власть заставляла его сердце биться, разглаживала морщины и перебивала позднюю седину. Отлучи его от власти, оторви его от этой широкой и сонной как Енисей артерии – скукожится и вскоре помрет, так и не дождавшись Вознесения.
Для него неважно было название должности. В советские времена должности назывались по-одному, нынче – по-другому, вон одну только Партию четыре раза переименовывали, но принцип, по которому причащали святых тайн и мазали в цари, оставался тем же. А уж, однажды причастившись, всегда можно было договориться о продлении полномочий. Раньше так всегда было.
И вот, кажется, кончилось.
Сергей Васильевич никогда не рвался в Москву – незачем. Он на своей родной земле провел столько лет, сколько другие и вообще не живут, и она, как пожилому вурдалаку, придавала ему сил. В области он знал по имени-отчеству каждого милиционера званием старше майора, в лицо – всех ветеранов, и держал компромат на любого местного или московского политика, который хоть раз критиковал дела в его вотчине.
Проиграть выборы он не мог.