В одном лишь Иван Николаевич себе не изменил — в своей франкофилии. И даже женился он по старой любви — на рядовой проститутке, которая догадалась в качестве творческого псевдонима взять себе ностальгическое «Эммануэль», выделяясь на фоне прочих Снежан, Анжел и Кристин. Это потом уже, решившись на свадьбу, Иван Николаевич оформил невесте победу в конкурсе «Мисс Приморье» — просто чтобы не выглядеть лохом в глазах истэблишмента.
И портрет вечно молодого Жан-Поля Бельмондо все также висел в его кабинете, означая решимость Ивана Николаевича в душе остаться верным романтическим идеалам своей юности. Ведь свобода, на которой он оказался после отсидки, не была той абсолютной неземною свободой, что царила во Франции.
Своей музе Иван Николаевич служил как мог. Отпустил грехи непослушному киллеру, который сбежал от Антонова в Иностранный легион, вернул его домой и трижды в неделю занимался с ним ломаным французским и рукопашным боем. Все альбомы Джо Дассена Иван Николаевич собрал на виниле, а Мирей Матье даже дважды пела у него в сауне по случаю юбилеев.
Но вот в самой Франции седеющий лев побывать так и не успел. Сначала не давали паспорт, потом не отпускали дела, потом не давали визу, и опять не давали визу, и опять не отпускали дела. И потом, географически Владивосток расположен много ближе к Паттайе, чем к площади Пигаль.
Однако с мечтой однажды все-таки приземлиться в аэропорту Шарль де Голль и вдохнуть полной грудью чистейший французский воздух Иван Николаевич расстаться не мог.
И вот, когда досье на него в органах волшебным образом обнулилось, словно пройдя перезагрузку, и когда ему вручили зеленый служебный паспорт, в который лепить отказ воспитанным французам было не comme il faut, он решился.
— На выходные это самое… В Париж планирую, — поделился он с губернатором, украдкой глотая валидол.
— А слетай, голубчик, слетай! Ты же сколько собирался, — ласково глядя на Ивана Николаевича, ответил губернатор; уж он-то знал.
— Волнуюсь, — покраснел Иван Николаевич, и протер лысину шелковым платком. — Одна мечта осталась… И вот сейчас… Это самое.
— Счастливый ты, — вздохнул губернатор, отщипывая дольку от мандарина и подкладывая ее к белому телефону с золотым двуглавым орлом вместо диска. — Моя вот мечта уже исполнилась… И как-то скучно стало.
— Ну так… Губернатором можно ведь только один раз стать, а в Париж летать — хоть каждую пятницу, — златозубо оскалился Иван Николаевич. — Не соскучишься! Лувр там, Сена, кафешантаны и каштаны, Латинский квартал, а если что — то и до Лазурного берега, к пацанам, недалеко…
— Почему это губернатором только один раз? — нахмурился губернатор. — Я вообще-то на второй срок… Конечно, человек предполагает, а Бог располагает, — спохватился он, боязливо оглянулся на белый гербовой телефон и подложил ему еще одну дольку мандарина.
— Некоторые в стопочку коньяку хорошего французского наливают и ставят ему, — шепотом сказал Антонов, глазами указывая на кремлевский телефон. — Говорят, помогает.
— Неисправимый ты, Бельмондо, франкофон, — покачал головой губернатор. — Ладно, вали!
Элегантный «Ситроен C6» цвета ночи в Провансе — как у французского президента Саркози — летел по улицам Владивостока, проглатывая ухабы и ямы, в окружении шестилитровых джипов. Постовые ГИБДД, издалека заприметив экзотический автомобиль, единственный леворульный в царстве праворульных машин, обычно брали под козырек, а те, кто успевал, прятались в придорожных кустах, зная о классовой неприязни Антонова к сотрудникам милиции. Сам Иван Николаевич, уютно устроившись на сиденьях молочной кожи, решал государственные вопросы.
— Передай ему, что ему хана! И если его газетенка еще раз про это напишет, мы ему прописку на Горностае оформим, — поправляя галстук, просил он собеседника в трубке мобильного. — Давай, у меня вторая линия… Антонов слушает! Да, это самое, с таможней все решено сто раз уже. Какой еще президентский указ? Ничего не знаю такого. Пока работаем, как работали. Спец кто? Спецпредставитель? Президента? Давай его примем по высшему разряду, в сауну с девочками, все снимем, будет дополнительный аргумент в переговорах, это самое… Да, все, давай, у меня вторая линия! Антонов слушает! Прости, пупсик, я в Париж улетаю. И если ты еще раз позвонишь на этот номер, я тебе прописку… Все, у меня вторая линия, целую. Антонов! Да, Александр Петрович! Конечно! Так мы уже все в Индонезию вывели, все триста миллионов. Нет, никто нас не слушает, все у меня зарплату получают, это самое… Так точно. Так точно… Спасибо. Всего доброго. Да…
Но тут сидевший за рулем легионер ударил по тормозам, и Иван Николаевич, конечно, непристегнутый, чуть не вылетел через лобовое стекло.
— Они тут… Я прямо на них… А они ни с места… — объяснял легионер.
Иван Николаевич присмотрелся: перегородив дорогу его кортежу, посреди трассы сиротливо стояли два милицейских «жигуленка». Из джипов сопровождения на мокрый после недавнего дождика асфальт посыпались бойцы СОБРа в сером зимнем камуфляже, окружая незадачливых гаишников.
— Из края, что ли? — взвешивая, казнить или миловать, удивился Антонов.
Дверца «жигуля» отлетела в сторону, и навстречу его «Ситроену», игнорируя напряженно сопящих «собровцев» засеменил пузатый человечек в высокой фуражке. Следом за ним, выбравшись из придорожной засады, поскакал телеоператор в бронежилете с надписью «Дежурная часть».
— Так, — выжидающе сказал Иван Николаевич.
— Генерал милиции Попов, начальник ГИБДД МВД по Приморскому краю. Мы проводим операцию «Одиссей» по борьбе с незаконными сиренами. У вас есть разрешение на спецсигналы? — спросил он у водителя.
— Это новый какой-то, только что назначили, наверное, — не отвечая генералу, растерянно оглянулся на Ивана Николаевича водитель.
Антонов закурил аргентинскую сигару и выбил пальцами музыкальную строчку из Джо Дассена на подлокотнике карельской березы.
— Кого перевозим? — Попов отважно постучал жезлом в абсолютно непроницаемое пассажирское стекло «Ситроена».
Оператор «Дежурной части» подскочил ближе и навел объектив на пассажирскую дверь. Бойцы «СОБРа», пораженные когнитивным диссонансом, застыли в прострации, будто огромные зайцы-барабанщики, у которых сели их огромные батарейки.
Иван Николаевич утомленно вздохнул и с негромким вальяжным жужжанием опустил стекло. Посмотрел в красную генеральскую рожу и сказал по-доброму:
— Залазь в багажник. Прокатимся.
Генерала Иван Николаевич убивать не стал, припугнул только: закопал по шею на диком пляже и помочился милиционеру на голову, чтобы тот впредь соблюдал субординацию. Репортеру приказал все снимать — для личной коллекции.
— У нас в Приморье порядок для всех един, — назидательно харкнул Иван Николаевич, застегивая ширинку. — Генерал ты или нет.
В VIP-зале Владивостокского аэропорта Иван Николаевич сидел один. Остальных пассажиров оттуда выгнали, чтобы не докучали. Раскрыв «Коммерсантъ», он медленно, вслух читал вести с полей, иногда утомляясь и делая перерыв на два пальца виски. Легионер, которого Антонов взял с собой переводчиком, коротал время у окна, давя пальцем бьющихся о стекло мух.
Когда гроза кончилась, Антонова машиной доставили к «Боингу» и проводили в отдельный салон, где в его распоряжение на долгие восемь часов перелета был предоставлен бесплатный бар и милая стюардесса, готовая на все за дополнительную плату.
Увы стюардессе, она так и не удостоилась внимания Ивана Николаевича, а легионеру не хватило командировочных. Антонов же все восемь часов, от напряжения высунув кончик языка, прилежно повторял спряжение французских глаголов третьей группы. А потом, приустав, попросил ее поставить припасенный DVD с фильмом «Игрушка».
На пересадке в «Шереметьеве» Иван Николаевич заказал жюльен и бордо, пытаясь настроиться на нужную волну. Попросил было лягушек, но официант пренебрежительно объяснил, что в Париже Антонов поест их быстрее. Иван Николаевич внимательно все выслушал, разбил официанту голову о раковину в туалете, засунул ему в карман купюру в пятьсот евро, выпил коньяку и, разгоряченный, пошел на посадку.
— Ну, бывай, Родина! — чокнулся Иван Николаевич со стеклом иллюминатора, за которым простирались летные поля «Внуково». — Как знать, свидимся ли еще… На свободу ведь еду!
Лету до французской столицы было совсем немного — часа три с половиной. Но они стали самыми томительными часами в жизни Ивана Николаевича с тех пор, как, отбыв все десять лет заключения, он постучался в двери первого читинского борделя.
— Уже бывал в Париже-то? — подливая шампанского, светски поинтересовался Иван Николаевич у летевшего рядом Познера.
— Случалось, — коротко ответил обиженный Познер.
— А я вот в первый раз, — стеснительно признался Иван Николаевич.
— Оно и видно, — скривился Познер. И, подумав, добавил, — Я больше так не буду. Отпустите пожалуйста.
С виду Франция оказалась похожа на Москву: стекло и бетон. Уже в аэропорту Иван Николаевич насторожился: паспорт у него проверяла коренастая негритянка. Черных, арабов и прочих в фильме «Игрушка» не было.
— Мы точно туда прилетели? — строго спросил он у легионера.
— Родина Вольтера, — заверил его тот, воровато оглядываясь.
— Merci et bienvenue en France1, - улыбнулась Антонову негритянка.
— Прости, что без банана, — вернул ей улыбку Иван Николаевич. — У! У!
— Может обидеться, — предупредил его легионер.
— Да чего она понимает. Понабрали дикарей на госслужбу! — осуждающе проворчал Антонов.
Да и вольный парижский воздух от московского вроде сильно не отличался. Однако, прежде чем делать выводы, Иван Николаевич решил дать Франции шанс.
— Мулен Руж! — повелел он таксисту.
Всю дорогу Иван Николаевич, открыв окно, внимательно всматривался в ползущие мимо парижские улицы, и на лице его мелькали сумеречные тени. Но ближе к площади Пигаль морщины начали разглаживаться.