– Что ты здесь делаешь?
– Смотрю, как ты спишь.
– Ты же… ты разве не должна быть в Нью-Йорке, у тебя же показ…
– Я всё отменила. Я соскучилась. У меня был не самый удачный год, и хотя бы день рождения я отпраздную с вами – с тобой, Клавеллом, собаками…
– Но почему ты не предупредила, что приедешь?
– Я предупредила, – она удивилась – врать Флавия не врала никогда – она говорила, что ей лень врать, запоминать несуществующее, – я твоей маме позвонила… Она не передала?
– Нет. Мы опять в ссоре. Я пришел на премьеру в сутане.
– И зачем тебе это было нужно? ты же можешь носить нормальные шмотки.
– А ты вот почему в корсете, почему не носишь нормальную клетчатую пижаму из фланели, тапки пушистые с ушами, вроде как котики или зайцы?
– Потому что это я, я такая.
– Вот и сутана – это я, я такой.
– Я поняла, – она откинулась на подушку, изогнулась. – Ты уже убегаешь? Ужасно выглядишь. Пил вчера?
– Да.
Он встал, начал одеваться – как назло, он заснул обнаженным.
– Полный дом голых мужиков, – сказал она. – Как удачно я приехала. В ванне ночью спал милый мальчик из «Искусства кино», его фотку с собой всё время таскает Артур Соломонов, я даже прочитала их переписку, так он по нему сохнет – я его сразу узнала; красивый. Если б я не знала того, что ты не гей, я бы подумала, что ты гей.
– О, Боже, Дэмьен… он спит?
– С чего бы? Он оделся и очень вежливо ушел. Сильно смущался, что я увидела его… А почему он у тебя ванну принимает? в Соборе нет горячей воды?
– Нет, он жил здесь. В Соборе нет сейчас ни одного свободного помещения, если только его в сакристии положить на мою старую раскладушку.
– Живет? А где?
– В твоей комнате, где-где… Он ушел? Вот прямо так, ночью, без ничего?
– Да нет, я же сказала, что он оделся. Было бы странно выпустить мальчика на улицу осенью и ночью голым…
– Ну, ты могла подумать, что это смешно.
– Не с этим парнем, он же как котенок.
– Боже… Он до этого упал с Авы в открытом манеже, потом на него напали в парке Адольфи, а теперь вот ты… В любом случае, он мог пойти в Собор, пожалуйста, Господи.
Он набрал Маттиаса, тот долго не отвечал – потом, наконец, взял, после пятого звонка – «да» «Оуэн в порядке?» «я его в мансарду заселил» «о, спасибо» «давай» – и отключился.
– Мне нужно в Собор.
– Не позавтракаем?
– Нет.
– У меня завтра день рождения.
– Послушай… прости, – он наклонился над ней, провел ладонью по лицу, – давай вечером… ты пока… поспи или погуляй по Асвилю с Королевами. Съезди к маме. Она меня подставила, но подарок-то тебе приготовила. Съезди на конюшню.
– Я хочу ужин завтра. Только ты и я, – она взял его ладонь и стал легонько покусывать пальцы. Он отнял руку и выпрямился. – Иначе я вынесу все вещи этого мальчика на помойку, оболью бензином и сожгу. Вряд ли он будет в восторге. Оставлю только исподнее, продам Соломонову.
– Хорошо.
Он взял из шкафа рубашку с колораткой, брюки, классические, черные, ремень, носки, оделся. Флавия молча наблюдала за ним, сунув в рот прядь волос.
– Завтра в восемь! – крикнула она, когда он вышел.
– Мне нужно в магазин, – сказал Дэмьен отцу Декампу, – ты мне принес хотя бы карту? У меня денег нет вообще. Я весь день на яблоках и бутербродах. Не нужно было приучать меня к сэндвичам и супам Тернеров и кухне Клавелла. По вечерам я теперь противно хочу есть.
– Да, держи, я взял документы и кошелек. И Клавелл вот собрал пакет первой необходимости – исходя из замеченных им предпочтений, как он выразился. Слушай, она всего на два дня. Она даже портреты не тронула. Тоже Хэрриота не узнала – я видел, она переворачивала, прочитать, кто это – когда днем вернулся за твоими кошельком за вещами. Там есть пол и потолок, и хотя бы одно окно? Мебель я дал свою когда-то, но так и не был в этой квартире, знаю, что какая-то мансарда, чердак…
– На мансарде обычно есть окна. Приходи в гости.
– О, надеюсь, я не буду разочарован. Это наверняка один из любимейших Маттиасом и комиссаром Локи кварталов. Маттиас только в таких и тусит. Хотя, впрочем, он везде тусит. Его будто не один, а порой сразу три. Он всех знает в городе – почтальонов, булочников, мясников, цветочниц, уличных певцов, воришек и наркоманов, проституток, театральных критиков и кассиров, портье гостиничных, полицейских, все с ним здороваются, все его любят. Сержант Моркоу, да и только, – Дэмьен улыбнулся; они с Тео тоже любили Пратчетта; Тео даже рисовал немного – по Страже – но Дэмьен так и не уговорил Тео послать эти рисунки Пратчетту – а они были обалденные: под старинную графику в стиле иллюстраций Физа к Диккенсу. – Он всегда найдет всем, где жить, и даже если это распоследний притон, там тебя никто не обидит. Большая?
– Нет, как раз в такой пишут книгу…
– Со шкаф величиной, – обрадовался отец Декамп. – Квартиры и романы. А душ там, туалет? Вдребезги? Совместные?
– Всё там в порядке.
– Ну вот, я так надеялся, что эта квартира сущий ужас, что-то из русского реализма. А ты такой довольный, наверное, не захочешь потом ко мне возвращаться. Так и умру я в одиночестве, и Королевы меня съедят от скуки.
…Магазин был маленький, уютный, явно семейный со средних веков, полки-полки из дерева, всё подписано от руки, за кассой еще одна симпатичная девушка, как в кафе Тернеров, не в форме, а тоже в темно-красном вязаном свитере и – белой – рубашке, улыбнулась, спросила – «Вы Дэмьен? про Вас уже весь квартал знает, Вы друг Маттиаса… я Мюриэль»; всё завернула в бумажные пакеты, положила несколько шикарных маленьких шоколадок просто так, «рекламные образцы»; Дэмьен покраснел; ветчина, молоко, сливочное масло, помидоры, кусок пармезана и головка бри, минеральная вода, кофе, черный чай в пакетиках, багет и сладкие булочки с корицей – всё, что можно было есть, не готовя, чай и кофе он предполагал заваривать в термосе с Микки-Маусом, который ему положил Клавелл среди прочих вещей – забота Клавелла и отца Декампа его тронула, хотя он как-то плохо её выразил, наверное; он даже не представлял, когда и куда поедет за «подробностями»; решил обойтись пока малым, так много было нужно; дома – он сразу начал называть мансарду «домом» – согрел воды, попил чаю, съел пару бутербродов, глядя на закат; потом пошел мыться – просто душ, пока неизвестны все особенности ванны; напор отличный; по дизайну ванная самая простая – совмещенная, белый кафель чередовался с кремовым, ванна белоснежная, без трещин, а в стену и потолок над ванной вмонтированы зеркала; очень хорошие – ровные, полированные; но всё равно извращение – так много себя видеть – прямо везде – Дэмьен засмущался, показал себе пару раз язык, потом привык и просто пел тихонько, пока не понял, что стоит по колено в пене и воде – сток был забит чем-то, и надежно; Дэмьен вздохнул – опять траблы; смыл кое-как шампунь с волос, вылез, надел на мокрое тело рубашку и джинсы, и отправился на поиски вантуза или чего подобного.
Вантуза не было, Дэмьен смотрел на неподвижную мыльную воду, потом сложил ладошки и полез пробивать сток вручную; сток издавал жуткие хлюпающие звуки и не поддавался; Дэмьен начал колотить по стоку как-то злобно по-детски – вдруг засор дрогнет и проскочит; что-что там живет – он прямо слышал голос Тео – смерть от засора; судя по всему, это были волосы, длинные, девчачьи; и Дэмьен вытащил уже первый клок, хлопнул в унитаз, сделал так «бррр» – Хэллоуин-Хэллоуин – день девчонок с длинными волосами; и вдруг раздался звонок в дверь – такой ясный, звонкий, английский – динь-динь – и довольно нетерпеливый; мальчик аж подпрыгнул – он был весь натянутый нерв в страхе перед трубами. Может, отец Декамп пришел с бутылкой коньяка, или Маттиас – было бы круто…
Дэмьен распахнул дверь с полной доверчивостью – так на пляж открывают дверь бунгало, в ясное утро, полное запаха моря, свежих фруктов, лосьона для загара.
За дверью стоял незнакомый парень – высокий, загорелый, усталый, морщинка на лбу, каштановые волосы коротко стриженные, прямой нос; лицо четкое, ясное, как у молодого римлянина, легионера; широкие плечи, длинные ноги, красивые руки – стройный, безупречный, крупный, такие обычно в американский футбол играют, или боксируют; белая рубашка, локти подкатаны, не заправлена, джинсы разношенные, кеды – ему было всё равно, как он выглядит – он просто был хорош собой; и нес себя легко и уверенно.
– Я сосед снизу. Ты чем так шумишь в ванной? Звуки на полдома… Затор что ли? – спросил он сердито; голос у него был густой, низкий, приятный, кофейно-молочный.
– О, извините, я… да. Там вся вода встала в ванне, до меня здесь жила молодая девушка, длинноволосая, видимо, и вот не знаю, что делать… завтра куплю вантуз, оставлю пока, как есть… домоюсь в кухне. Извините еще раз за шум так поздно, я не нарочно.
– Ты чего, – парень поднял ровные золотистые брови, – я сейчас принесу вантуз и шнур, если вантуз не поможет. Подожди пару секунд, дверь не закрывай, – и ушел вниз, в лестничный пролет, убежал легко; Дэмьен подумал – какой же он высокий, здоровый такой парень, прямо атлет, викинг, как он помещается в эти потолки; потом парень вернулся – Дэмьен только про викинга и потолки успел подумать; принес вантуз и скрученный металлический шнур; «где тут твоя ванна? кстати, я Кори Финн» – рука у него была теплая и сильная, и он не сжимал пальцы мальчику, дабы показать, что он сильный-сильный, и Дэмьен это оценил – такой хорошее теплое прикосновение, слегка шершавое, нагретая солнцем парковая скамья; «Дэмьен Оуэн» – и потом они прочищали затор; вернее, Кори прочищал, а Дэмьен стоял рядом и переживал, что чужой незнакомый человек стоит и делает работу в его доме; и даже чаю, наверное, не выпьет.
– Чаю выпьете? – спросил мальчик, когда Кори разогнулся, а вода вся с апофеозным шумом, прямо как из фильма Эмериха, ушла в трубу воронкой.
– А есть с чем? – Кори помыл руки и засмеялся. – Уже обзавелся хозяйством? Ты когда въехал?
– Сегодня ночью.