– Еще чего… Соборную библиотеку обворовывай, там есть обязательный экземпляр. Ну, ладно, она и вправду только вчера пришла по почте, два экземпляра, один я сразу закинул в библиотечные комнаты. Мне кажется, она сразу провалилась в загадочную книжную массу, и та ее переваривает… такой там нереальный срач, и пока Дэмьен в ней порядок будет наводить, можно что-то стащить, всё равно только я помню, что там есть, но проверять у меня руки не дойдут…. но вот завтра туда придет Оуэн, разберется, и – никаких «о, возьму-ка я подшивку «Плейбоя» за прошлый год, всё равно никто не заметит, что я подписал Собор на него…».
– У нас нет «Плейбоя», сумасшедший ты человек… у нас только официальные мещанские издания типа городской ежедневной газеты и «Мира цветов» для общества Святого Розария, они же все еще там цветочницы – представляешь, Оуэн, какое совпадение: все наши тетеньки-прихожанки – владелицы цветочных магазинчиков по Асвилю, цветочная католическая мафия. Но книга об Иисусе шикарная, без бэ; я, когда гуглил ее, устыдился, – ощущение, что ее читали все, кто интересуется католичеством и кино… не знаю… как «Богатый папа, умный папа» мечтающие о богатстве читают…
– Да, книга об Иисусе просто супер. Я был так горд за христианство, когда читал ее. Но если бы я писал книгу, – отец Декамп взял новую сигарету, вкрутил ее в мундштук и поднял мундштук к небу, будто призывая Маттиаса и Дэмьена в свидетели, – я бы написал о Дьяволе. О том, что он повсюду. Если бы я был Антихристом… выбирал бы, каким быть в мире, чтобы нравится, соблазнять, сбивать с толку, сводить с ума, я бы выбрал… ммм… да, Стивена Фрая. Идеальный Антихрист. Ну, я не утверждаю, что Стивен Фрай Антихрист, – отец Декамп засмеялся. – Это метафора. Я не фанатик, я слишком ленив для этого. Это чисто умозаключение. Я не храню для него или еще кого семь кинжалов, выкованных в Риме, под кроватью. Но я бы точно стал таким, будь я дьяволом: очаровательным, обворожительным, слегка обрюзгшим гомосексуалистом с кембриджским образованием, идеальным британским акцентом, актером и писателем, достоянием нации; пожилым красавцем с прекрасным чувством юмора, стал бы образцом прямо-таки собственного чувства юмора, и иконой стиля, фоткался бы в шикарных галстуках даже посреди пустыни. Писал бы книги о чем угодно, о всякой ерунде, как я люблю сладкое, как подростком угодил в каталажку, или про то, как выбирать пижамы, или про то, как я ездил по Скандинавии, – и книги бы расходились огромными тиражами… о, и я бы вел программу на национальном радио о классической музыке – непременно – классическая музыка по радио – это так старомодно – и никакого джаза…
– Ну, не знаю, какие там тиражи у Оуэна, – начал Маттиас.
– Очень пока далекие от Фраевских, – Дэмьен покраснел, аж щеки заболели. – Хотя книгу об Иисусе уже включили в обязательное чтение в университетах для культурологов и искусствоведов. Книга про святых у меня есть своя, придет в коробках, я дам почитать… она только-только вышла, на этой неделе появится во всех книжных.
– Короче, я к тому, что отец Декамп скромничает, – Маттиас неожиданно налил себе еще на палец коньяку, видно, разговор его страшно развеселил и он передумал куда-то там бежать. – Он сам может быть чем-то вроде французского аналога Стивена Фрая.
– О, нет. Я же священник.
– Ты также восхитительно придаешь значение ерунде, у тебя шикарный акцент, у тебя много непонятных старомодных увлечений вроде верховой езды и страсти к средневековой поэзии, и ты играешь великолепно на органе, и ты – о, да – католический священник. Как стильно! Тебе нужно начать с кулинарной программы с Клавеллом в качестве помощника, – Маттиас выпил. – Всё равно я думаю, что Стивен Фрай упомянут после обеда не случайно. Что-то отец Декамп прочитал такое с утра, что привело его в белую ярость…
– Аннотация к последней книге, – честно признался отец Дэмьен. – Флавия покупает кучу книг, я тоже иногда, но она больше, и пересылает их сюда, потому, что там у нее нет места для книг, и вообще, ей нравится, когда всё в одном месте; и я взял из коробки последнюю книгу Фрая почитать, поржать; иногда у него бывают хорошие пассы; а в аннотации зачем-то написали, что, ко всем прочим титулам и увлечениям, Стивен Фрай активно борется с вмешательством католической церкви в частную жизнь, причем это официальный статус – борец против вмешательства католической церкви в частную жизнь; а к книге, к сюжету, это вообще никакого отношения не имеет; просто так написали…
– О, неужели где-то католическая церковь еще вмешивается в частную жизнь? – Оуэн подыграл Декампу, но увидел, что Маттиас нахмурился.
– Вооот, Оуэн оценил иронию, а Мёльдерс нет.
– Потому что я вмешиваюсь в личную жизнь, и Стивен Фрай мне не указ.
– Как ты можешь?! Стивен Фрай против. А как ты вмешиваешься, дай-ка подумать… Приносишь людям поесть… с детьми сидишь. В магазин ходишь. Ухаживаешь за больными. Отговариваешь наркоманов от дозы. Да… Абсолютное зло. Я когда прочитал эту фразу, полдня лежал на полу и пил. Какое дело до католической церкви Стивену Фраю – вот что я подумал? И почему католическая церковь? Что за фигня? Мы же и так полупрозрачные, ни на что не влияем. Люди в свою жизнь пускают кого угодно, тетушек двоюродных, бабушек, прочих родственников, Опру, всяких прочих безумцев с ТВ, психологов-любителей, Стивена-сука-Фрая, и они гораздо более чудовищны. Я прямо прифигел от этой приписочки… Вот тогда я и подумал, что Стивен Фрай Антихрист. Не знает, чем бы нас еще добить. Дьявол – вот что печально. Дьявол – это вот такие вот приписочки на книжках всяких знаменитых педиков.
– Предлагаешь организовать фонд защиты от родственников и психологов? Устроить аутодафе книгам Фрая?
– Да срать я хотел на Фрая. Просто я подумал, что мы и вправду в жопе. Кому мы нужны вообще? Церковь совсем уже утратила статус «помощника», поддержки… Кто к нам пойдет вообще? У нас есть куча благотворительных программ. Мы все тут с дипломами медиков, психологов, педагогов, филологов, философов. Но помогаем мы как-то действительно херово… Мы скорее часть декорации – какого-то старинного театра, типа Шекспира в классических костюмах; необычное увлечение…
– О чем ты говоришь, Декамп?! Не ты ли часть живой церкви? Посмотри на Собор в воскресенье, в Пасху, в Рождество? На что ты жалуешься, не понимаю, ты-то еще как вмешиваешься в личную жизнь…
– Чью? Я живого человека исповедующегося уже сто лет не видел. Они ко мне редко ходят. Если только к отцу Амеди опять не протолкнуться, а надо вот к причастию пойти срочно. Блиин, а кто принимает… только отец Декамп… вот жопа… Все любят отца Амеди. Он сидит и плачет с ними часами, будто он не исповедник, а подружка лучшая.
– Конечно. Знаешь, как это бесценно? Только благодаря таким людям, как отец Амеди, церковь встает с колен. Ты хоть представляешь жизнь обычного человека? Без коньяка, оперы, красивых женщин, лошадей, сапог ручной работы? Люди не видят Бога, но не сомневаются в нем, в отличие от тебя. Еще они много смотрят телевизор, а молодые – свои телефоны. Ты же беспощаден. Придумал свой собственный католицизм, своего Бога, такого киношного, Арагорна с мечом, и по своим меркам меряешь людей. Какой был твой последний совет, когда тебя впустили в личную жизнь? Это была мадам Доу, если я правильно помню… ее бьет муж, всю жизнь; они уже пожилые люди. Но она ни разу не обращалась в центры реабилитации за помощью, а вот пришла к отцу Декампу и вдруг разговорилась…
– Я сказал, чтобы она перестала уже это терпеть и треснула его сковородой по башке, самой тяжелой, не Тефалем каким-то там, а настоящей чугунной, можно купить на блошином рынке. Сказал, что даже одолжу. А потом сбежала со всеми деньгами… Он хранит все деньги в доме, под кроватью в коробке, а не в банке на счете на Каймановых островах – бери и беги.
– Самое смешное, что она почти так и сделала, – Маттиас развел руками. – Просто сбежала со всеми деньгами, когда он был в парке с собакой, и подала на развод. Оказалось, у нее уже даже завелся молодой любовник. Суд еще выдал предписание месье Доу, чтоб не приближался к ней за километр. Скандал был нереальный, потому что она в интервью газете сказала, что последовала совету своего священника.
– Ну, любовника я ей не советовал… это была ее импровизация… Да, я плохой священник, но зато я хороший человек, – отец Декамп прямо запрыгал в кресле от смеха и виртуозно не расплескал коньяк. – Ааа, я сумасшедший и горжусь этим. Я вот что хочу сказать по поводу церкви. Люди и вправду разрешают лезть в свою жизнь кому угодно – писателям, журналистам, друзьям, родственникам, а вот если полезет не в свое дело церковь – нас накроют медным тазом. Мы такие ужасные, такие ужасные, даже если делаем что-то хорошее – это мы уже не знаем, как свои грехи отмолить. Это мы дьявол для них. Как всё перевернулось. Эх, нам нужна реклама. Нас совсем забыли. Мы и должны стать как дьявол – везде и все такие клевые из себя, о, они же как Тайра Бэнкс, им можно доверять…
– Ну, такой опыт уже был; как же не хватает нам группы «L&M» – после их концертов процент заявлений на переход в католичество вырастал в местности до неприличия, наши даже тасовали результаты в минус, чтобы никто не прознал, не дай Бог, из журналистов… Можно проделать подобную рекламную кампанию и с Оуэном – молодой католический писатель… ты детективы писать умеешь, Оуэн? Можно придумать очаровательного следователя, занимающегося всякой мистикой, католика, а еще лучше священника…
– Дилан Томас, – хором сказали они с отцом Декампом. Маттиас вопросительно поднял свои тонкие коричневые брови.
– Это парень из Братства, – объяснил отец Декамп, – он… да черт знает, чем он занимается, но похоже на то – выезжает на всякие дела, в которых есть что-то необъяснимое, когда у церкви официально требуют консультации; типа странных самоубийств с четками в руках или серийных убийств тоже с какой-нибудь зажатой в руках или зубах или под ногтями католической символикой…
– Тот, что с Ричи Визано возрождает Инквизицию? – вот про это Дэмьен ничего не знал, он писал Ричи письма почти каждый день, ему, бабушке и вот теперь будет Тео и ван Хельсингу – но ни о чем таком Ричи не упоминал; да и кто он был для Ричи, чтобы тот рассказывал ему о политике Ватикана… что-то дрогнуло внутри Дэмьена, вот так всегда… вот так всегда… вот Тео наверняка всё