В середине лета «Надежда» пришла в Петропавловский порт на Камчатке. Разгрузившись, шлюп отправился в Японию с послом Николаем Петровичем Резановым на борту: ему надлежало установить торговые отношения с дальневосточным соседом. А сосед уже не одну сотню лет следовал своему закону: «Доколе солнце освещает мир, никто не смеет приставать к берегам Японии». Добиться успеха Резанову не удалось. Ожидая окончания переговоров, «Надежда» простояла в Нагаса́ки почти полгода, после чего занялась исследованиями у Курильских островов и Сахалина. Крузенштерн произвёл опись западного и северо-западного побережий Японии и положил на карту юго-восточное побережье Сахалина. В конце сентября 1805 года «Надежда» снова вышла из петропавловского порта курсом на Кантон, где была назначена встреча с «Невой».
А «Нева», в свою очередь, летом 1804 года без приключений пришла в российские владения на Аляске. Приключение было впереди: шайка пиратов вместе с индейцами захватили нашу Михайловскую крепость на острове Си́тха, многих её защитников убили, часть забрали в плен. Крепость была построена на совесть, вернуть её было непросто, даже выстрелы местной пушки не взломали бревенчатых стен. Приход многопушечной «Невы» был как нельзя кстати. Моряки помогли поселенцам выбить захватчиков из крепости, а потом построили ещё одну, Новоархангельскую, на выгодном для обороны месте. Так прошла зимовка в Русской Америке. Загрузившись пушниной, «Нева» пошла на встречу с «Надеждой». По дороге моряки описывали знакомые острова, открывали новые. Изучали морские течения, приливы и отливы, температуру и плотность воды.
Шлюпы встретились на рейде южнокитайского порта в конце 1805 года. Меха были проданы очень удачно, за сто девяносто тысяч пиастров. Расчёты Крузенштерна о коммерческой выгоде кругосветных плаваний подтвердились. В обратный путь через Индийский океан шлюпы отправились в феврале. И снова – в тумане мыса Доброй Надежды – корабли потеряли друг друга. Но это не помешало им счастливо окончить трёхлетнее кругосветное плавание в августе 1806 года с разницей в две недели.
Научные исследования экспедиции положили начало новой науке – океанографии. Их восторженно оценила Петербургская академия наук. В послании Крузенштерну говорилось: «Это столь же смелое, сколь и счастливое плавание, совершённое под Вашим благоразумным управлением, не только возвысило славу русского флота в глазах всей Европы, но и обогатило науку открытиями и исследованиями, далеко раздвинувшими предметы естествознания и географии».
Иван Фёдорович Крузенштерн много лет отдал составлению «Атласа Южного моря», который надолго стал главным руководством для плавания в Тихом океане. Труды обоих капитанов о плавании вокруг света до сего дня издаются на многих языках.
Император Александр I щедро наградил участников экспедиции: к орденам и чинам были прибавлены пенсии. Матросы обоих кораблей получили освобождение от дальнейшей службы (в то время она длилась 25 лет). Имена Крузенштерна и Лисянского часто встречаются на карте мира: это атолл[14] в группе Марша́лловых островов, мыс на острове Парамуши́р, гора в Антарктиде, остров в Гавайском архипелаге, полуостров в Охотском море, гора на Сахалине. Такие награды даются только избранным.
С лёгкой руки Ивана Крузенштерна и Юрия Лисянского дальние плавания с заходом в русскую Америку стали обычными для российского флота. Военные моряки своим присутствием вежливо предостерегали и индейцев, и белых пиратов от нападения на русских поселенцев.
Флотский порядок
В Российском императорском флоте за порядком на корабле следил особый офицер – вахтенный начальник. Его действия и команды были подчинены строгим правилам, а не зависели от настроения. У людей разные характеры: одни вспыльчивы, деспотичны, другие, наоборот, безразличны, склонны не замечать огрехов. И тех и других не идти на поводу у эмоций заставляет Морской устав. По уставу и сейчас живёт каждый корабль. Флотского порядка неплохо бы придерживаться каждому и в обычной жизни. Разумеется, с поправками на свои условия, дела и возможности.
Каждый день в пять часов утра вахтенный начальник командовал: «Вставать, койки вязать!»[15] Через пять минут: «Койки наверх, умываться!» Матросы сдавали койки на палубе укладчику. Тот принимал их и смотрел, аккуратно ли связаны. В это же время на полчаса открывали для проветривания двери водонепроницаемых переборок и иллюминаторы, поднимали на верхней палубе брезентовые тенты, предохраняющие от жары или дождя.
Только успели с этим, барабанщик бьёт «на молитву!». Вся команда наверху, вахтенный командует: «Фуражки снять!» Поётся «Молитва Господня». По окончании её звучала команда: «Накройся, завтракать!»
После завтрака до восьми часов успевали сделать множество дел. «Палубу скачивать!» или «Палубу мыть!», «Мыть бельё!», «Мыть койки!». В это же время обтирали абордажное оружие, чистили до блеска всё медное или железное, прибирали палубы и шлюпки. Минёры[16], комендоры[17], гальванёры[18] проверяли своё хозяйство. Трюмные проверяли краны и трубы.
Приближалось самое торжественное утреннее действо – подъём флага на кормовом флагштоке. За пять минут до него извещали командира корабля, вызывали караул и музыкантов. Старший сигнальщик проверял исправность флага. За минуту до подъёма (так же и спуска) вахтенный начальник командовал: «На флаг! Смирно!» Оркестр играл гимн России и «Коль славен наш Господь в Сионе…». Офицеры и команда стояли с непокрытыми головами, пока оркестр не смолкал.
Спуск военного флага, как на стоянке, так и в движении корабля, производился до захода солнца. «Во время боя, – записано в Морском уставе, – в виду неприятеля, военный флаг поднимается не только на гафеле[19], но и на мачтах, днём и ночью».
Есть на корабле ещё один флаг, который поднимается с восьми часов утра до зари на носовом флагштоке только на якорной стоянке, – это гюйс. Полагается он, в отличие от Андреевского флага, не всем кораблям, а только судам первых двух рангов. Гюйс – красное полотнище с синим Андреевским крестом, окаймлённым белыми полосами, и с белым прямым поперечным крестом.
Случалось, что гюйс на каком-либо корабле поднимали на мачте в неурочное время и при пушечном выстреле. Моряки знали: там заседает суд особой комиссии. Чаще всего судили «бунтовщиков» – так официально назывались революционеры. У кого-то нашли листовку, призывающую свергнуть самодержавие, кто-то ругал офицеров за рукоприкладство, кто-то рассказывал товарищам о тяжёлой жизни оставшихся дома…
На корабле, как только выбран якорь, чтобы отправиться в поход, поднимали вымпел командира корабля – Андреевский флаг с белыми косицами. Он был поднят днём и ночью, в походе и в бою.
У команды на корабле было множество дел. Главное из них – учения по матросским специальностям и одинаковая для всех гребля на шлюпках. Разумеется, ещё раз прибирались на палубах, во всех помещениях корабля. И вот долгожданное: «Команде руки вымыть!»
В половине одиннадцатого вахтенный начальник пробовал пищу с подноса в руках кока. Еда хорошая. «К вину и обедать!» Вся эскадра – адмиралы, офицеры и матросы – в одиннадцать часов садилась за трапезу.
«Вахтенный офицер, квартирмейстер[20] следят, чтобы нижние чины ни под каким предлогом не пили более двух третей чарки за обедом и по трети за завтраком или ужином», – гласит Морской устав. Чарка – 143,2 грамма.
После обеда на корабле отдых – до половины второго. После отдыха у команды полчаса на чае питие, затем следовали трёхчасовые занятия.
Перед шестью часами одно за другим поступали распоряжения вахтенного начальника: «В палубах прибраться!», «Команде переодеться!», «К вину и ужинать!».
Поужинали. До семи часов, отдыхая, разрешалось петь песни. На стоянке с согласия начальства можно было поудить рыбу.
А что запрещалось матросам? Многое, всего не перечислить! Нельзя обсуждать начальников, нельзя подходить к каюте командира корабля и каютам офицеров. Нельзя говорить о политике и религии… «Нижним чинам безусловно запрещается употреблять бранные и непристойные слова, плевать на палубу и за борт…»
Нижние чины под постоянным надзором офицеров и унтер-офицерских чинов: боцманов[21], кондукторов[22], квартирмейстеров. Если проступок не был тяжким, то могли приказать матросу несколько раз, без передыха, влезть на мачту и спуститься с нее; с полной выкладкой отстоять по команде «смирно» время, достаточное для «науки»…
Но вот день подошёл к концу. Помолились. Флаг спущен. Зажжены отличительные и другие нужные огни. Команда получает койки. Сон быстро сморил уставших людей. Не спят лишь заступившие на вахту. «Между 1 и 2 часами пополуночи вахтенный начальник приказывает разводить огонь на камбузе для приготовления пищи и озабочивается, чтобы к утреннему чаю были готовы самовары».
Адмирал Нахимов
Адмиралами моряки не становятся сразу, как не появляется сразу большое дерево. Дерево вырастает из маленького семечка. Растёт годы – под дождём, под градом, в жару, в мороз. Поднимаясь выше, делается всё крепче. Но с высотой прибавляются и опасности, и невзгоды. Ураган пригибает маленькое деревце к земле, а большое дерево он норовит сломать или вывернуть из земли с корнем. Молния из грозовых туч никогда не бьёт в кустик – она ударяет огнём только в высокие вершины.
Путь к высокому адмиральскому званию Павел Степанович Нахимов начал очень рано, одиннадцатилетним мальчиком. Увезённый из смоленского села в Петербург, в Морской кадетский корпус, мальчик подолгу не видел родных и своего дома. На игры и развлечения времени у него не было. Занятия длились полсуток: четыре часа утром, четыре днём и четыре вечером. Будущие военные моряки изучали двадцать наук! Павел Нахимов учился прилежно, ведь, чтобы командовать кораблём, нужны знания.