Так же как и в случае с деревом, узнать, что такое союзник, — значит познать его на опыте. Годами я боролся, чтобы подготовить тебя к мимолетному столкновению с союзником. Ты, возможно, не понимаешь этого, но тебе потребовалось несколько лет подготовки для того, чтобы встретиться с деревом. Встреча с союзником — это то же самое. Учитель должен знакомить своего ученика с союзником мало-помалу, шаг за шагом. С годами ты накопил достаточно знаний об этом, и теперь ты способен собрать эти знания воедино и ввести в свой опыт союзника так же, как ты ввел в свой опыт дерево.
— Я и понятия не имел, что делаю это.
— Твой разум не осознает этого прежде всего потому, что он не может принять саму возможность существования союзника. К счастью, совсем не разум собирает союзника вместе. Это делает тело. Ты воспринимал союзника много раз и в различной степени. Каждое из этих восприятий откладывалось в твоем теле. Суммой всех этих кусочков и является союзник. Я не знаю никакого другого способа описать его.
Я сказал, что не могу представить себе, что мое тело может действовать само по себе, словно отдельное существо, независимое от моего рассудка.
— Они не разделены, это мы их сделали такими, — сказал он. — Наш мелочный разум всегда в разногласии с телом. Это, конечно, только способ говорить, но триумф человека знания как раз и состоит в том, что он объединяет эти две части воедино. Поскольку ты не являешься человеком знания, то твое тело сейчас делает вещи, которые твой разум не способен постичь. Союзник — одна из таких вещей. Ты не был безумен и не спал, когда ты воспринимал союзника в ту ночь прямо здесь.
Я спросил о той пугающей идее, которую они с доном Хенаро зачем-то внушили мне, что союзник является существом, ожидающим меня на краю маленькой долины в горах северной Мексики. Они сказали мне, что рано или поздно я должен буду пойти на это свидание с союзником, чтобы бороться с ним.
— Все это лишь способы говорить о тех тайнах, для которых не существует слов. Мы с Хенаро сказали, что на краю той долины тебя ожидал союзник. Это заявление было правильным, но не в том смысле, который ты ему придаешь. Союзник ждет тебя, это совершенно верно. Но не на краю какой-либо долины, а прямо здесь, или вон там, или в любом другом месте. Союзник ждет тебя точно так же, как ждет тебя смерть — повсюду и нигде.
— Зачем он меня ждет?
— Затем же, зачем тебя ждет смерть, — сказал он. — Потому что ты был рожден. В данный момент невозможно объяснить, какой смысл кроется за всем этим. Сначала ты должен ввести союзника в свой опыт. Ты должен воспринять его всего, в полной силе. Тогда объяснение магов сможет пролить на это свет. Пока что у тебя было достаточно силы, чтобы прояснить по крайней мере один момент, что союзник — это бабочка.
Несколько лет назад мы ходили в горы, и там ты столкнулся с чем-то неизвестным. Тогда я не мог рассказать тебе, что именно происходит. Ты видел странную тень, летающую взад и вперед над костром. Ты сам сказал, что она выглядела как бабочка. Хотя ты не знал, о чем говоришь, ты был абсолютно прав. Тень была бабочкой. Затем при других обстоятельствах что-то очень сильно испугало тебя после того, как ты заснул опять-таки перед огнем. Я предупреждал тебя, чтобы ты не спал, но ты не обратил внимания на мои слова. Ты заснул, и это отдало тебя во власть союзника, и бабочка наступила тебе на шею. Почему ты остался жив, навсегда останется для меня загадкой. Тогда ты этого не знал, но я уже считал тебя мертвым. Настолько серьезной была твоя оплошность.
С тех пор каждый раз, когда мы бывали в горах или в пустыне, ты даже не замечал, что бабочка всегда следовала за тобой. Так что в общем мы можем сказать, что для тебя союзник — это бабочка. Но я не имею в виду, что это бабочка в обычном смысле этого слова. Называть союзника бабочкой — опять-таки только способ говорить, способ сделать эту безбрежность вокруг нас понятной.
— А для тебя союзник тоже бабочка? — спросил я.
— Нет, то, как каждый понимает союзника — это его личное дело.
Я заметил, что мы опять вернулись к тому, с чего начали. Он так и не рассказал мне, чем в действительности является союзник.
— Не стоит приходить в замешательство, — сказал он. — Замешательство — это настроение, в него можно войти, но точно так же и выйти. В данный момент нет возможности прояснить что-либо. Может быть, еще сегодня мы сможем рассмотреть эти вещи более детально. Все зависит от тебя. Или, скорее, от твоей личной силы.
Больше он не проронил ни слова. Я стал очень нервничать от страха, что провалю испытание. Дон Хуан отвел меня за дом и усадил на циновку возле оросительной канавы. Вода текла так медленно, что казалась почти застывшей. Он приказал мне сесть спокойно, остановить внутренний диалог и смотреть на воду. Несколько лет назад я узнал от него, что у меня есть какая-то особая близость с водой, чувство наиболее подходящее для тех испытаний, в которые я был вовлечен. Я заметил ему тогда, что у меня нет никакой особой любви к водоемам, хотя и неприязни тоже нет. Он сказал, что как раз потому вода так благоприятна для меня, что я был безразличен к ней. В условиях стресса вода не может схватить меня, но не может и оттолкнуть.
Он сел чуть позади меня справа и велел мне не бояться, потому что он рядом и поможет, если возникнет необходимость.
На мгновение я испугался. Я посмотрел на него, ожидая дальнейших инструкций. Он с силой повернул мою голову в направлении воды и приказал мне начинать. У меня не было ни малейшего представления о том, чего он хочет от меня, и я просто расслабился. Когда я смотрел на воду, то краем глаза заметил камышинки на противоположной стороне. Бессознательно я остановил на них несфокусированные глаза. Медленное течение заставляло их дрожать. Вода имела окраску пустынной почвы. Я заметил, что завихрения воды вокруг камышинок были похожи на щели или борозды на гладкой поверхности. В какой-то момент эти камышинки стали гигантскими, и вода превратилась в гладкую охристую поверхность, а затем через какие-то секунды я крепко спал, или, может быть, впал в состояние, для которого у меня нет другого названия. Больше всего это было похоже на то, что я заснул и увидел очень ясный сон.
Я чувствовал, что могу оставаться в этом состоянии бесконечно, если захочу. Но я намеренно прервал его, включив свой внутренний диалог. Я раскрыл глаза. Я лежал на соломенной циновке, а дон Хуан был в нескольких футах от меня. Мой сон был настолько великолепен, что я тут же начал пересказывать его. Дон Хуан знаком велел мне молчать. Взяв прутик, он указал им на две длинные тени от сухих веток чапараля и очертил по земле сначала одну из них, а затем другую. Тени были около фута длиной и дюйма шириной на расстоянии пяти-шести дюймов друг от друга. Движения прутика нарушили мою фокусировку, и я обнаружил, что смотрю сведенными глазами на четыре тени. Внезапно две тени в середине слились в одну и создали необычайное ощущение глубины. В тени, образовавшейся таким образом, была какая-то необъяснимая округлость и глубина. Она почти походила на прозрачную трубу, круглую балку из какой-то неизвестной субстанции. Я знал, что мои глаза сведены, и, тем не менее, они казались сфокусированными на одном месте. Поле моего зрения в этом месте было кристально ясным. Я мог двигать глазами, не нарушая общей картины.
Я продолжал наблюдать, стараясь не терять контроля. Я ощутил любопытный порыв отступиться и погрузиться в наблюдаемую сцену. Что-то в том, что я наблюдал, казалось, тянуло меня. Но что-то внутри меня пробилось на поверхность, я начал полусознательный диалог с самим собой и почти мгновенно осознал окружающее в мире повседневной жизни.
Дон Хуан наблюдал за мной. Он, казалось, был озадачен. Я спросил его, все ли в порядке. Не отвечая, он помог мне сесть. Только тогда я сообразил, что лежал на спине, глядя в небо, а дон Хуан склонился надо мной.
Моим первым порывом было рассказать ему, что я в действительности видел тени на земле, в то время как смотрел в небо, но он приложил мне руку ко рту. Некоторое время мы сидели молча. У меня не было мыслей. Я испытывал необычайное ощущение мира и покоя, а затем совершенно внезапно почувствовал непреодолимое желание встать и пойти в чапараль на поиски дона Хенаро.
Я сделал попытку заговорить с доном Хуаном, но он вздернул подбородок и сжал губы, молчаливо приказывая мне не разговаривать. Я попытался организовать свои ощущения разумным образом, но моя внутренняя тишина мне настолько нравилась, что не было никакого желания утруждать себя логическими соображениями.
После минутной паузы я опять почувствовал настоятельную необходимость идти в чапараль. Я пошел по тропинке. Дон Хуан шел позади меня, как если бы я был лидером.
Мы шли около часа. Мне по-прежнему удавалось оставаться без всяких мыслей. Наконец мы пришли к склону холма. Дон Хенаро сидел у гребня скалы. Он с большим воодушевлением приветствовал меня, но ему приходилось почти кричать, так как он находился примерно в пятидесяти футах над землей. Дон Хуан усадил меня и сел рядом. Дон Хенаро объяснил, что я нашел то место, где он прятался, потому что меня вел звук, который он издавал. Тут я понял, что действительно слышал какой-то звук, который до сих пор считал звоном в ушах. Казалось, он имел внутреннее происхождение, был состоянием тела, настолько неопределенным ощущением звука, что находился за пределами сознательных оценок и интерпретаций. Мне показалось, что в левой руке у дона Хенаро был какой-то маленький инструмент. С того места, где я сидел, я не мог его рассмотреть. Инструмент был похож на варган. С его помощью он производил мягкий неземной звук, который был практически неразличим. Он продолжал играть на нем некоторое время, как бы давая мне возможность осознать то, что он мне сказал. Затем он раскрыл ладонь. Никакого инструмента там не было. Меня ввело в заблуждение то, как он прикладывал руку ко рту. В действительности он издавал звук при помощи губ и края ладони между большим и указательным пальцами.